Трясина - Арнальдур Индридасон

сказал Эллиди, кивнув в сторону охранников.

— Даже не мечтай, — отрезал Эрленд.

— Ты выглядишь как сраный пидор. — Эллиди не сводил глаз с Сигурда Оли.

— Заткнись, слыхали мы такого говна, — сказал Эрленд.

Сигурд Оли молчал. Так они и смотрели друг другу в глаза.

— Мечтаю, о чем хочу, — сказал Эллиди. — Командовать мне тут вздумал, о чем мне мечтать, о чем нет.

— Они никуда не уходят, — сказал Эрленд.

— По-моему, ты сраный пидор, — повторил Эллиди, не сводя глаз с Сигурда Оли. Тот и бровью не повел.

Некоторое время прошло в молчании. Потом Эрленд встал, снова подошел к охранникам и спросил, позволяют ли правила тюрьмы оставить их с заключенным наедине. Охранники ответили, что это невозможно — у них приказ, этот заключенный должен быть все время под конвоем. Эрленд настаивал, и охранники согласились дать ему поговорить по радио с начальником тюрьмы. Эрленд изложил тому ситуацию — он и Сигурд Оли приехали в «Малую Лаву» из самого Рейкьявика, заключенный, кажется, выражает желание сотрудничать со следствием, если выполнить некоторые условия, и раз так, то какая разница, с какой стороны двери стоит конвой. Начальник тюрьмы попросил передать рацию конвоирам и сказал, что под свою ответственность разрешает оставить заключенного наедине с детективами. Конвоиры вышли за дверь, а Эрленд вернулся к столу.

— Ну что, поговорим теперь? — спросил он.

— Я и не знал, что Хольберга убили, — сказал Эллиди. — Эти фашисты посадили меня в карцер, а я ничего и не делал. Так, ни за что. А как его убили?

Все это — не сводя глаз с Сигурда Оли.

— Это тебя не касается, — сказал Эрленд.

— Мой папаша говорил, мол, я самый любопытный кусок говна на свете. Все время говорил — это не твое дело, это тебя не касается! Понимаешь! Значит, убили его. А как? Ножом?

— Это тебя не касается.

— Не касается, значит! — повторил Эллиди и посмотрел на Эрленда. — Ну и уебывай тогда отсюда, дружок!

Какого черта! Кроме полиции Рейкьявика, никто не знает подробностей дела. С какой стати рассказывать все этому типу? Вот подонок, какого черта я должен снова ему уступать?!

— Его ударили по голове, проломили череп. Умер мгновенно.

— Чем проломили-то? Молотком?

— Пепельницей.

Тут Эллиди медленно перевел взгляд обратно с Эрленда на Сигурда Оли.

— Это, наверно, пидор какой-то был. Пепельница, обосраться со смеху!

Эрленд заметил, как на лбу у Сигурда Оли выступили капли пота.

— Мы, собственно, и хотим понять, что это был за пидор, — сказал он. — Ты с Хольбергом был на связи?

— Ему было больно?

— Нет.

— Вот сука.

— Гретара помнишь? — спросил Эрленд. — Ты, он и Хольберг бывали в Кевлавике.

— Гретар?

— Помнишь его?

— Чего вы меня про него спрашиваете? — заинтересовался Эллиди. — Чего такое с Гретаром?

— Гретар пропал без вести много лет назад, — ответил Эрленд. — Тебе что-нибудь известно об этом?

— А что мне должно быть известно? С чего это вы взяли?

— Что вы втроем — ты, Гретар и Хольберг — делали в Кевлавике…

— Гретар был псих, — перебил Эллиди Эрленда.

— Что вы делали в Кевлавике, когда…

— …он выебал эту блядь? — снова перебил его Эллиди.

— Что ты сказал? — спросил Эрленд.

— Вы за этим сюда приехали? За этой блядью из Кевлавика?

— Значит, ты помнишь это дело?

— А я тут при чем?

— Я ничего не хочу…

— Хольберг обожал про это рассказывать. Хвастался! И главное, все ему с рук сошло. А он ее два раза выеб. Вот как, а вы небось и не знали.

Все это ровным тоном, без выражения. Глаза смотрят то на Эрленда, то на Сигурда Оли.

— Ты про изнасилование в Кевлавике?

— Какого цвета на тебе трусики сегодня, милашка?

Это Сигурду Оли.

Эрленд глянул на напарника, тот, не моргая, глядел на Эллиди.

— Захлопни свой поганый рот, — сказал Эрленд.

— Это он ей. Хольберг. Бляди этой. Спросил, какого цвета на ней трусики. Он был жуткий псих, Хольберг, еще покруче меня, — захихикал Эллиди. — А в тюрягу почему-то упрятали не его!

— Кого он спрашивал про трусики?

— Я ж говорю, эту бабу из Кевлавика.

— И он тебе все рассказал?

— Все-все, все точь-в-точь как было, — сказал Эллиди. — Как он ее брал, как куда что запихивал, и так далее. Всегда про это говорил, рта не закрывал. Ну да хрен с ним, а чего вы про Кевлавик-то? Чего вам до Кевлавика, при чем он тут? И почему про Гретара? Не пойму.

— Это у нас, у легавых, такая дурацкая работа, — бросил Эрленд.

— Ну а мне-то с этого что?

— А тебе с этого все, что хочешь. Мы тут сидим с тобой одни, конвоиры ушли, наручники с тебя сняли, и ты можешь заливать нам уши разным говном в свое удовольствие. Радости полные штаны. Но, приятель, должен тебя огорчить — ничего другого в меню не значится. Или отвечай на наши вопросы, или мы уходим.

Тут Эрленд не выдержал — перегнулся через стол, схватил голову Эллиди руками и повернул к себе. Не надо так делать, но иногда очень хочется.

— Тебе папаша в детстве не говорил, что пялиться — неприлично? — спросил Эрленд.

Сигурд Оли глянул на напарника:

— Босс, я в порядке, никаких проблем.

Эрленд отпустил Эллиди и спросил:

— Что у вас были за дела с Хольбергом?

Эллиди потер кулаком скулу. Он знал — это один — ноль в его пользу. А если считать конвоиров и наручники — то и все три — ноль. И это еще не последний гол, ха-ха!

— Ты думаешь, я тебя не помню, — сказал он Эрленду. — Ты думаешь, я тебя не знаю. А я все помню, я все знаю. И про Евочку твою — все-все знаю.

Эрленд ошеломленно уставился на татуированного великана.

Нет, такие вещи арестованные и заключенные говорили ему далеко не в первый раз, но легче от этого не делалось. Он понятия не имел, с кем конкретно водит дружбу Ева Линд, но среди этих людей были и рецидивисты, и наркоторговцы, и грабители, и проститутки — в общем, ребята, у которых за плечами чего только не было. Длинный-длинный список весьма малоприятных персонажей. Да что там, ей и самой случалось быть не в ладах с законом.

Однажды ее арестовали по наводке родителей одноклассника — торговала в школе наркотиками. Такая, как она, легко может знать человека вроде Эллиди. А человек вроде Эллиди знает сотню таких, как она.

— Так что у тебя за дела с Хольбергом были? — повторил Эрленд.

— Ева — крутая девчонка, — сказал Эллиди.

Да уж, подумал Эрленд, что есть, то есть. Во всех