Необратимость - Владимир Николаевич Моргунов

еще в чем-то, что я улавливала чисто на подсознательном уровне.

— Ты на химзаводе работаешь? — Тая спросила об этом сразу, как только мы представились друг другу.

— Почему это тебя интересует? — если уж она сразу называет меня на «ты», почему я должна ей «выкать»?

— Потому что я два года назад оттуда ушла.

— Значит, очень многих там знаешь и уже успела навести обо мне справки?

— Да брось ты! — Тая рассмеялась, демонстрируя желтоватые зубы. — Я ж не сплетница. Комнатка у тебя хорошая, счастливая комнатка.

— Почему?

— А до тебя тут девчушка жила. Год прожила или того меньше, потом замуж вышла, и увез ее суженый-ряженый отсюда.

— Далеко увез?

— Да, куда-то за границу.

— Надо же… Она, наверное, красавица.

— Да что ты! Так себе, второй сорт. С тобой уж точно не сравнить.

Тая пристрастила меня к курению. Если раньше я просто баловалась — одна-две слабых сигаретки в день — тут я задымила серьезно, так, что иногда пачки на два дня не хватало. Впрочем, я вру. Не Тая меня пристрастила, не будь Таи, я все равно стала бы убивать себя. Хорошо еще, что убивала тогда только сигаретами и вином, могла бы и к травке пристраститься.

Время стерло из памяти мои тогдашние ощущения, потому что они были ужасными. Они назывались — идиосинкразия к жизни.

* * *

Грачев вернулся в отдел удрученным.

Видеозапись в кафе «Миранда» четко зафиксировала время прихода и ухода Никитина.

Но Грачев не сдавался:

— Но ведь он мог кого-то нанять!

Рындин тяжко вздохнул:

— Ты, я так думаю, сам в это не очень-то веришь. Версию про причастность Никитина к убийству пока придется положить на полку. Как и версию о причастности Воронова. Я вот о чем подумал: ведь мы еще не опрашивали толком жителей домов по улице Октябрьская — там, где была зафиксирована активность телефона, по которому звонили на телефон Ермакова.

— Так ведь до всего руки не доходят. Менты, конечно, опрос проводили, но так — «на отъе…», словом, без фанатизма и энтузиазма.

— Во-от. Так что надо, Федя, надо поспрошать обитателей домов по улице Октябрьской. И не только домов номер восемь и номер десять, возле которых возможный убийца по телефону говорил. Вдруг он не на Октябрьской проживал.

— Точняк, Евгений Палыч! На тачке мог приехать. Он мог тачку где-нибудь далеко оставить, а потом пешком идти.

— Вот что касается тачки — он на своей приехал или на такси?

— Ну что вы! На такси — это же такая засветка! У него ж не короткоствол с собой был, ружье. Или обрез на крайняк.

— Для обреза кучность слишком хорошая. При такой кучности убийца должен был подойти к Ермакову на расстояние метра — это если бы он из обреза стрелял. Так что давай, действуй.

А вот эксперт принес Рындину радостное известие.

— Они или идиоты, или совсем идиоты. Какая, на фиг, внутричерепная гематома? Нету гематомы! Зато налицо переломы второго и третьего позвонка.

Эксперт разложил на стол перед Рындиным рентгеновские снимки.

— Вот фото шеи покойника. Прижизненные повреждения кожи.

Эксперт положил следующий снимок.

— И умер он за несколько часов до того, как его нашли. Часа в два ночи. Так что ни о какой отложенной на половину суток смерти речи не может быть.

ОН

Это было ровно шестнадцать лет назад, в двухтысячном. «Там, там, в сентябре кленовый лист светился, как звезда».

В сентябре мне дали отпуск. Первый за два года работы в новой фирме. Я, собственно, и не жаловался на ненормированный рабочий день и на то, что и по субботам, случалось, припахивали. Все осознавали положение и задавались вопросом: «Есть ли жизнь после дефолта?» Я на вопрос отвечал положительно. Налаживалась жизнь.

Но не у всех. У моей матери не очень налаживалась — точнее, на убыль шла. Разболелась — полиартрит. Я предлагал ей поехать вместе со мной, подлечиться в какой-нибудь платной клинике, но она только рукой пренебрежительно махала:

— Молчи уже, богач вшивый.

— Почему вшивый? Я квартиру себе в этом году купил.

— И сколько лет ты платить за нее будешь?

— Да нисколько. Я уже все выплатил. Я еще перед дефолтом все сбережения в доллары догадался перевести.

Но мою мать переспорить невозможно.

Торчать дома мне, естественно, не хотелось. Идти в увеселительные заведения мне не хотелось тем более. И я двинул к старому приятелю Коле Ремезову.

Коля старше меня на три года, я с ним еще в школе подружился. Коля всегда находился на той грани, которая отделяет среднестатистического конформиста от фрика. Странные прически, странная одежда, странноватое поведение. Но я сразу понял — Коля самобытен. И весьма неглуп. И профессию себе соответствующую его натуре выбрал — фотографом стал.

Номер домашнего телефона Коли остался прежним, хотя я с ним не имел связи уже лет пять, если не больше. И Коля, как ни странно, оказался дома — это в воскресенье-то, да еще под вечер!

Ремезов страшно обрадовался мне, и это выглядело вполне натурально.

— Надо же! Ко мне Володька Логунов приехал! Из столицы!

— Ладно, хорош блажить! Дома почему сидишь? Развеяться не хочешь?

— Очень даже развеемся! Я тебя с такими девками познакомлю!

— Годится!

По пути мы купили две бутылки шампанского и две бутылки коньяка. Я хотел заплатить за все, но Ремезов не позволил:

— Ко мне Володька Логунов приехал! — повторял он как заведенный. — Имею право его угостить!

Условились оплатить покупки пополам.

Перед дверью квартиры Коля передал пакеты с покупками мне, поправил свою модную шляпу и уверенно ткнул пальцем в кнопку звонка. Потом встал перед дверным «глазком».

Дверь тут же распахнулась.

— А, Милена! — заорал Коля. — Ваньки нету?

— Нету, — ответила субтильного сложения светловолосая девица.

— И это хорошо, — заявил Коля. — Нам больше достанется. Он же жрет и пьет за троих! Заходи, Володь, не стесняйся.

Я зашел и увидел еще двух девушек, разглядывающих меня в упор. Нормальные девушки, только диковатые немного — или я слишком давно не был в Снежинске?

Они сразу начали обсуждать меня вслух:

— Ну, мачо!

— Ну, здоров!

— У него, между прочим, — встрял Коля, — черный пояс по каратэ.

— Всего-навсего коричневый, — поправил я.

И тут открылась дверь ванной.

Я оглянулся и увидел ее.

Блондинку с огромными голубыми глазами. В полосатой — синие полосы на белом — блузке и короткой синей юбчонке.

Пошловатое выражение «я искал ее всю жизнь» очень даже к месту оказалось в этом случае.

Я вообще испытал ощущение dejavu — я ее где-то уже встречал.

У