Записка самоубийцы - Валерий Георгиевич Шарапов

Светка назвалась. Обувщик влез в свои закрома – причем полиуретановый запах, от которого ее всегда подташнивало, на этот раз почему-то вызвал в душе порхание и восторг.

– Каблучки-то подбил я и носики подкрасил – сносу не будет.

Светкино разбитое сердце собралось из осколков воедино и затрепыхалось. А тут он еще и протянул широкую ладонь:

– Меня Рома зовут, Сахаров. Рад знакомству.

Ломким робким голоском Светка представилась. Нет-нет, конечно, она в любви разочаровалась совершенно, твердо решила не выходить замуж, посвятить жизнь свою служению ближним – у нее есть характер. И все-таки…

«…это принц заколдованный! Как на картинке! Глаза бархатные, ласковые, брови, как это в книжках пишут, вразлет! Зубы белые-пребелые, как барашки. Не идет ему лишь, что лысый – так это ничего, была бы голова – волосы нарастут. Как к лицу ему даже эта дурацкая штопаная тельняшка, как играют мускулы – синие полоски колышутся, как волны…»

Обувщик Рома Сахаров не заметил порожденного им смятения в душе девчонки. Шикарно смахнув щеточкой с ботинок пыль, преподнес Светке:

– Извольте.

И снова у девчонки внутри запорхали бабочки, залетали маленькие белые ангелы. Она строго приказала себе прекратить, но это ж проще приказать, чем сделать! По счастью, близнецы начали вновь теребить своего нового знакомца, требуя покатушек, и тот согласился, твердо поставив условие:

– Только, чур, оружие сложить! С ним нельзя.

– Оно ж игрушечное, – заметил Алешка.

– Надо смала́ приучаться серьезно обращаться с пистолетами, – наставлял Рома. – Понятно?

– Понятно. Катай.

– Дай-ка подержать… да не так! Оружие подают рукоятью вперед, опустив дуло. Ах, беда какая, не отличишь от настоящих.

Полюбовавшись оружием, красавец Рома передал пистолетики Светке и снова принялся работать каруселью.

«Сказочный! Удивительный! Чудесный!» – зачарованно глядя на происходящее, думала Светка. Думала – и одергивала себя, думала – и одергивала.

Стыдно же! Все же решила! Как же твердый характер? Как же подвижническая жизнь? И Яша как же… может, наладится еще что? Вспоминала, конфузилась – и снова любовалась.

Более искушенная девица не увидела бы ничего эдакого в замурзанном, куцехвостом гражданине в ветхой тельняшке, но на не подготовленную к жизни, разочарованную в любви Светку он произвел оглушающее впечатление. К тому же не привыкла она к подобному учтивому, уважительному отношению. Она ж для всех здешних оборванцев – Светка-плакса, свой парень Приходько-мелкая, а тут прямо сразу: девушка!

Тут близнецы спохватились, что поезд пропустят, и заторопили Светку.

– А пойдемте вместе. Я вам покажу, откуда лучше всего видно, – предложил Рома.

Сашка с Алешкой ухватились за его руки, и все вместе пошли сначала к станции, потом вдоль путей и, к удивлению Светки, дошли таким образом как раз до их с Яшей «дачи».

– Тут замечательное место. Все как на ладони, – пояснил он, пристраивая близнецов на заветное бревнышко. – Вот сидите и смотрите. Будете себя хорошо вести – обязательно повезет!

«Если бы Яша не был таким дураком, то он был бы точно таким, как Рома. Вот разве глаза темные, а так похожи, только этот куда лучше. И ведь даже место то же выбрал…»

Рома прервал ее мечты:

– Мне нравится тут. А вот мой дом, – и он указал на казарму. – Чуть что, милости прошу в гости.

– Как, вы тут живете?

– У дяди, Ивана Мироныча. Знаете его?

– Конечно.

В этот момент пронеслась-таки… ну, пуля не пуля, а новехонький, сияющий поезд – что за замечательное зрелище! Как поют рельсы, как мелькают сверкающие колеса! Как будто что-то тянуло броситься туда, стать частью этого бешеного нечеловеческого движения. Близнецы верещали от восторга, вихры стояли дыбом, и, как только скрылась электричка, они без спросу на четвереньках взобрались на насыпь и прижались руками к горячим рельсам. Светка, опомнившись, раскричалась, чтобы они немедленно шли обратно.

Прощаясь, обувщик спросил:

– Вы не знаете, сегодня вечером танцы будут?

– Я не знаю, – призналась Светка, уже опомнившись, придавая себе вид смиренный и снисходительный, всячески показывая, что мирские соблазны не для нее.

– А я схожу, пожалуй. Культура все-таки.

Когда общественное служение закончилось, дети были возвращены каждый в свою семью и жизнь опять опустела, Светка снова увяла. Неприкаянно, как бедная Лиза, слонялась по округе – и вновь забрела на «дачу». Побродив вокруг пруда, умостилась-таки на бревнышко, раздула костерок, как в свое время Яша учил, и теперь, отплакав, глотала остатки слез, смотря на нарождающиеся уголья.

Нет-нет да и косилась на казарму: а ну как сказочный Рома не пошел на танцы и тоже сидит, глядит в окошко, вспоминая загадочную и молчаливую девушку, в глазах которой скрывается таинственная грусть…

И надо же, узрела свет, но не в заветном окне, а в сорокинском. Так и есть, блуждают огоньки. А ведь все знают, что он в госпитале.

«Кто бы там мог хозяйничать? Может, соседи зашли чего взять? Рома… Тогда почему ж не включил свет, как положено?»

Ночь была теплой, но почему-то меж лопаток заледенело. Снова не горел в комнате капитана верхний свет, метался огонек призрачный – пометался и погас, потом вдруг послышались возня, стук и даже вроде бы возглас.

Потом все стихло. Скрипнула дверь, вышел из казармы какой-то человек – нет, это был не Рома, а кто-то шире, медлительнее, кряжистее. Он сунул руки в бочку, выведенную под слив воды с крыши, прополоскал ладони – и вдруг замер, прислушиваясь, а то и принюхиваясь. Лица его было не видать, но вся фигура выражала настороженность.

Светка почему-то испугалась не на шутку. Она вдруг осознала, что костерок оттуда видать как на ладони, прямо напротив казармы, пусть и по другую сторону путей.

Казалось бы – и что? Может же советский человек, никого не трогая, жечь себе костер, а другой советский человек – выходить из дому, где, может, был в гостях или…

«Но горели окна капитана. А капитан – в госпитале. Тогда кто этот вот, что бродил со свечкой? Чем стучал? Что падало? И если просто человек, чего такой… принюхивается, как пес?»

С грохотом и ревом пронеслась поздняя электричка, одно за другим вспыхивали освещенные окна – обычно это зрелище притягивало взгляд Светки, но тут перед глазами стоял лишь тот силуэт, по ту сторону путей. Пролетали вагоны, в окнах их было ярко, людно, но девчонка видела только черную фигуру, которая так и торчала неподвижно. Светке казалось – нет, она была уверена, – что и он видит и огонек по ту сторону железной дороги, и ее.

Спохватилась, вскочила, разметала костерок, ломая ногти, сгребла землю, забросала огонь, попрыгала по угольям.

И вовремя – умчался