Записка самоубийцы - Валерий Георгиевич Шарапов

как самим не надоест? Неужто вздумали за меня того… бороться? Тогда крышка. Завоспитают».

Докапывался кадровик Лебедев:

– Что делать-то будем, Канунников? Неужели увольнять?

Анчутка горестно развел руками: мол, ничего не поделаешь, придется. Увольняйте.

– …а ведь парень-то ты неплохой, развитой, старательный, – докучал Марк.

Вторила Маринка Колбасова:

– Доверяют тебе такое ответственное дело, от тебя ж люди зависят! Сначала прогул, потом вредительство!

Кивая болванчиком, Яшка то ли мечтал, то ли тосковал: «Да вышвыривайте уже, и не будет тогда никаких бед и вопросов: не сам с работы ушел, погнали как недостойного – я и пошел…»

Мысли его обратились к хорошему, от предвкушения которого под ложечкой приятно засосало. Быстрые, радостные сборы, Три вокзала, пара пива на дорогу – и ту-ту куда глаза глядят!

Перед глазами уже маячил цветущий Кишинев, дышали жарким маревом степи украинские до горизонта, загадочно мерцали хрустальные прозрачные латвийские озера и метались зайчики среди светлых сосновых лесов. Вспомнилось, как прекрасно было греть замерзшие за ночь пятки в ласковом Черном море, вгрызаться в недоваренную ворованную молдавскую кукурузу, жмуриться на закат с левого берега Дона, ловить вот такенных раков!

Вот, оказывается, сколько чудес было в его жизни, сколько райских мест были его собственными (раз уж никто более на них не претендовал). Все эти красоты продал он за миску жидких щей, койку с панцирной сеткой… и плаксу Светку.

– …и в особенности моральную распущенность!

Яшка очнулся.

– Это с чего?

Слово взял комендант общаги, самый осведомленный в этой сфере Анчуткиной жизни:

– А вот с того! Что, скажешь, нет? Прописался на девчачьей половине, а куры эти и рады! Кудахчут вокруг, хлопочут, откармливают-отглаживают. Вон морду-то какую отожрал…

Лебедев призвал к порядку:

– Иваныч, ты все-таки повежливее.

– …как на курорте! – твердо закончил комендант. – Вот как бы с этого курорта не случилось бы аборта. Знаем мы эти вежливости.

– Еще вот намедни Анна Филипповна приходила, Приходько, – подхватила Колбасова, – да наговорила про него такого…

– Ну мало ли она скажет, – прервал кадровик. – Ты-то лично сам что предлагаешь, Илья Иваныч?

– Как это что? – удивился комендант. – Вышвырнуть. А перед тем – уволить за прогул, по статье то есть, пусть в скотники идет, коровам хвосты крутить. Насчет закона вы ж сами подтверждаете – есть все основания.

«Ну же, ну!» – Яшка уже чуть не подпрыгивал, ощущая жжение в пятках. Однако тут подала голос Анчуткина начальница:

– Уволить проще всего, Илья Иваныч. Он только рад будет. А вот перевоспитать – задача куда труднее.

Вечно она все наизнанку выворачивает.

Антонина Сергеевна была женщина тихая, очень строгая и во всем очень точная, как ее секундомер, и иной раз она пугала Яшку каким-то нехорошим, нездоровым умением проникать в суть процессов и вещей.

– Я голову даю на отсечение, что данный молодчик спит и видит, как бы его уволили, пусть и по статье. Сам он не решается уйти, поскольку его все устраивает: зарплата хорошая, работа непыльная, крыша над головой, но при этом наблюдаются, как бы это сказать помягче… – На этом месте она изобразила нечто вроде улыбки: – Недоразвитость, незрелость и тяга к приключениям.

– Что же предлагаете вы, Антонина Сергеевна? – поинтересовался Лебедев.

– Я бы высек, – вставил комендант Илья Иваныч.

– Права не имеете, – уверенно заявил Яшка, ощущая, однако, что «хвост» позорно поджимается.

– А что тебе, талоны на повидлу? – спросил комендант.

Антонина Сергеевна же, дождавшись, пока иссякнут аргументы и контраргументы, продолжила:

– Полагаю, что необходимо, во-первых, вынести строгое предупреждение…

– Сто первое китайское, – вставил комендант, но, уловив укоряющий взгляд Антонины Сергеевны, сконфузился.

– Во-вторых, дать возможность товарищу Канунникову проявить себя на общественной работе.

– Вот так-так, – разочарованно произнес Иван Ильич. – Такому-то балбесу!

– Тут такого рода соображения. Вы вот, товарищ Лебедев, сформировали дружину…

У Маринки от возмущения даже голос прорезался:

– Это же только для комсомольцев, к тому же по рекомендации! Кто за него поручится… за такого-то!

– Вот и будет дополнительный воспитательный момент, положительный пример перед глазами. Товарищ Канунников, несмотря на расхлябанность, тянется к порядку. Он хорошо справляется с работой, когда есть на кого равняться. Вот и возьмете на буксир. Пусть берет примеры и растет.

– Генеральную линию я не оспариваю, Антонина Сергеевна, – проговорил Марк. – И все-таки нарушителя трудовой дисциплины в бригадмил? Кто знает, что ему в голову взбредет…

Тут Антонина Сергеевна впервые проявила признаки нетерпения:

– Мне, что ли, Лебедев, читать вам лекции по трудовому перевоспитанию? Идите в библиотеку и возьмите книгу Макаренко. Якова я наблюдаю уже давно и могу с уверенностью сказать: если парня не хотим потерять – надо с ним работать, поставить его в такие условия, чтобы он осознал свою необходимость, незаменимость, роль в построении нового светлого будущего…

Тут она резко оборвала речь и, сухо заявив «У меня все», села на место.

– Товарищи, прошу прощения, товарищи.

Оказалось, что в помещении присутствует Андрюха-Пельмень и теперь стоит, теребя в руках замасленную ветошь:

– Я вот что. Вы нас вместе запишите в эту, в бригадмил. Присматривать за ним буду и поручусь. Яшку знаю сызмальства, и Сергеевна… прощения прошу, Антонина Сергеевна правильно говорит: он ждет и видит, как бы его сейчас турнули в шею. Коли выгнать – точно пропадет. Слаб он. А так, может, пару раз схлопочет по морд… то есть поработает, человеком станет. А?

– Кто тебя просил! – орал Яшка шепотом уже в комнате. – Просил кто? Кто поставил хозяином? Кто за язык тянул?

Пельмень не ответил, словно его и не было в комнате: он, пристроившись у самодельного верстака у подоконника, паял. После того как фабричные электрики посвятили его в тайны припоев, флюсов, сред и прочей черной магии, Андрюха паял все, что позволяли. Причем, как отмечали даже наставники, получалось у него отменно. Теперь он колдовал над захандрившим приемником, и запах канифоли, который Яшке всегда нравился, его почему-то взбесил.

– Не желаю я этого вашего порядочного! Правильного! Постного вашего не желаю!

Пельмень продолжал молча возить своим паяльником. Курился в полуоткрытое окно ароматный дымок, там уже слышались приглушенные, хотя и веселые голоса.

Пора к Светке идти, туда, в потаенное место у железнодорожной насыпи, где так хорошо слушать соловья и палить костерок. Конфет подарить… Но там не ждут.

Яшка, психанув, схватил Пельменя за плечи, тряхнул:

– Андрюха, друг! Пропадаю же!

Жало паяльника с шипением проехалось по хрупким проводкам, резко запахло жженым – Пельмень не удержал рукоятку, раскаленный прибор упал на пол, и вокруг него по доскам пола пошло расползаться черное пятно. Андрей выдернул вилку из розетки, бережно поднял паяльник – все это время не поднимая глаз.

– Ну же?! –