Маленькие милости - Деннис Лихэйн

блузка, бежевые слаксы и фланелевая куртка-рубашка наперекор жаре. В таком виде она сегодня пошла на работу – чтобы доказать всем, кто смотрит, мол: «Я держу себя в руках, не раскисаю. Перед вами стильная женщина, и не глядите на разбитые кулаки». Но, видимо, в глубине души Мэри Пэт знала, что после работы пойдет не домой, а куда-то еще – например за реку, в мир гораздо более чужой и неуютный, чем даже другая страна. Скажем, Ирландия. Или Канада какая-нибудь. На свой вкус, она одета аккуратно и по моде, но, судя по косым взглядам от сопляков и хиппи на Гарвард-Ярде, ее видят насквозь: пролетарскую бабу с другого берега реки, решившую посетить их закрытый мирок в смехотворном выходном наряде из каталога «Сирса»[19]. Им кажется, она ошиблась поездом и случайно попала в гарвардский кампус, а теперь бродит по нему, словно потерявшийся в супермаркете ребенок. Потом, вернувшись обратно в свою дыру, она станет рассказывать другим грязным детишкам, что видела кучу дорогих блестящих вещей, только трогать их было нельзя.

Она как-то уже бывала здесь с Кен-Феном: два года назад, незадолго до Рождества, через день после того, как его официально устроили в местное почтовое отделение. Была суббота, разгар зимы, поэтому народу в Гарвард-Ярде было всего ничего: редкие укутанные студенты; ну а хиппи в минусовую погоду вообще не высовывались. Мэри Пэт и Кенни встретились с начальником – его лицо она уже напрочь забыла, – и тот передал Кенни ключи от отделения и мастер-ключ от ящиков, объяснил обязанности, которые нужно выполнять по будням с полудня до половины девятого вечера. А потом оставил их осваиваться.

Почтовое отделение располагалось на цокольном этаже Мемориал-холла – здания настолько грандиозного и внушительного, что трудно было понять, как Кен-Фену удается работать там целый день и не трепетать от благоговения.

Кенни Феннесси вырос во дворах Ди-стрит – таких суровых, что Коммонуэлс и Олд-Колони в сравнении с ними напоминали опрятные Бэк-Бэй или Бикон-Хилл. Крупный мужик, метр девяносто. Когда сжимает кулаки, руки превращаются в две арматурины. Если нарываешься с ним на ссору, то лучше взять еще минимум пару дружков, потому что разнимать вас будет уже коронер. Но если не залупаться, то Кен-Фен тебя и пальцем не тронет. Ни разу не унизит и не оскорбит. С куда большей радостью он выслушает тебя, выпьет с тобой пивка, узнает, чем ты увлекаешься, и присоединится. Всю жизнь ему внушали, что насилие – единственный выход, однако это не сделало ненависть его главной движущей силой.

Они познакомились вскоре после его развода. Бывшая жена, которой Кенни выплачивал просто королевское содержание, как-то с уязвленной гордостью заявила, что неспособна любить, – а была бы способна, не стала бы растрачивать это чувство на него. Мэри Пэт и Кенни встречались год, после чего решили сыграть свадьбу. До работы в Гарварде у Кен-Фена не было в кармане ни цента. Потом появилась надежда, что, даст бог, через пару лет он рассчитается со всеми долгами и они переедут в нормальное жилье.

В качестве привилегии ему разрешалось бесплатно посещать лекции. Получить диплом он, конечно, не мог, но мог слушать. Тогда-то проблемы и начались. Внезапно муж стал приносить домой книги (особенно Мэри Пэт запомнились две: «Сиддхартха» и «Жестяной барабан»[20]), цитировать людей, про которых она никогда не слышала. Нет, конечно, она много про кого не слышала, но чтобы Кенни, в жизни не повторявший чужих слов, начал цитировать…

Он сидит за столом в середине отделения. Мэри Пэт подгадала, чтобы застать его одного в обеденный перерыв. Еды перед Кен-Феном, однако, нет, он просто читает (конечно же!), но когда Мэри Пэт входит, то отрывается от книги и широко улыбается. Улыбка, впрочем, тут же пропадает, будто стертая быстрой рукой, и становится ясно, что ждал он кого-то другого.

– Привет, – говорит она.

Кенни поднимается из-за стола ей навстречу.

– Привет. Какими судьбами?

– Ты Джулз не видел?

– Нет, не видел. – Он мотает головой. – А что?

– Да вот, нигде не могу ее найти. Подумала, вдруг она к тебе заходила…

– И давно ее нет?

– С позавчерашнего вечера.

– Господи, Мэри Пэт… – Кен-Фен подходит к ней, берет под локоть. – Присядь-ка.

И пускай он не рад ее видеть, пускай по-прежнему злится (если это злость, а не что-то похлеще), пускай их последний разговор прошел на повышенных тонах – в минуту нужды он все равно будет рядом. Кенни – это скала, всегда таким был. Первый приходит на выручку, последний просит о помощи.

Он подводит ее к столу и пододвигает стул. Она беспомощно опускается на него. Глаза наполняются слезами. Страх, который Мэри Пэт затолкала глубоко внутрь, прорывается наружу коротким всхлипом. Кен берет другой стул и садится напротив.

Несколько секунд она переводит дух, а потом начинает говорить – слова будто извергаются из нее нескончаемым потоком:

– Что со мной, Кенни? Я не видела ее всего два дня, а уже предчувствую самое страшное. Такого не было даже в тот год, пока Ноэл был во Вьетнаме, даже когда Дюки, земля ему пухом, ушел из дома и не вернулся. Будто бы мы с ней до сих пор единое целое, понимаешь? Крупинка ее осталась во мне, преобразилась и… как бы… срослась со мной, что ли. Стала частью моего тела, вместе с кровью и прочими органами, без которых нельзя, понимаешь? Она всегда была там, внутри, но… но… но теперь, впервые с тех пор как она появилась на свет, я ее не чувствую. – Мэри Пэт бьет себя в грудь, чуть сильнее, чем рассчитывала. – Ее там больше нет.

Кен-Фен достает откуда-то бумажные платочки, протягивает ей. Она утирает лицо и с удивлением видит, что платочки насквозь мокрые. Кенни забирает у нее хлюпающий комок, дает пару свежих платочков, потом еще, пока она наконец не вытирает слезы насухо и не прочищает нос.

– Значит, ты тоже ее не видел… Может, слышал чего? – спрашивает Мэри Пэт.

– Нет. – Взгляд у него сочувственно-печальный.

– Если б она угодила в передрягу и хотела бы скрыть это от меня, то наверняка связалась бы с тобой.

– Наверное.

– Она тебя любит.

– Знаю.

– У нее ведь есть твой номер?

– Ага.

Это немного ранит. У дочки есть его номер, а у самой Мэри Пэт нет.

– Так, ладно, – говорит Кенни. – А теперь давай все с самого начала и по порядку.

Рассказ занимает минут пять.

– Подытожим… – произносит он тем самым взвешенным голосом, каким иногда объяснял ей непонятные ситуации в американском футболе или в последние годы