Миланский вокзал - Якопо Де Микелис

ушибу Меццанотте пахнущую чем-то противным травяную припарку и большой пластырь, – Генерал проводил инспектора до порога другой маленькой хижины без окон, где тот мог отдохнуть несколько часов.

– Человек будет стоять на страже снаружи, – напутствовал он его, прежде чем разрезать ножом веревку, связывающую его запястья. – Если понадобится, он проводит тебя в уборную. Только не вздумай что-нибудь учудить, я говорю это для твоего же блага.

– Не волнуйтесь, я не буду пытаться сбежать, – сухо ответил Меццанотте. – Я никуда не уйду отсюда без Лауры.

Небольшое пространство между стенами из листового металла занимали голый матрас, лежащий на полу, осколок зеркала на стене, маленький столик с тазиком, наполненным водой, и больше ничего. Там же Рикардо нашел свой рюкзак и шахтерскую каску.

Он сорвал с себя спелеологический костюм и проклятые рыбацкие сапоги, ополоснулся водой из тазика и упал на матрас. У него было много материала для размышлений, слишком много, но он был очень измотан и находился в амфетаминовой отключке. Единственное, что имело значение, это то, что Лаура все еще жива и есть реальный, пусть и слабый, шанс спасти ее. Все остальное могло подождать.

Несколькими мгновениями позже Меццанотте уже спал как ребенок.

* * *

Первая встреча с моим тюремщиком была довольно короткой. Он смотрел на меня несколько минут, его взгляд был одновременно неподвижным и лихорадочным. Пока я дрожала от страха, вцепившись в одеяло, он некоторое время возился у стола у противоположной стены комнаты, затем выключил свет и ушел. Услышав щелчок закрываемого замка, я вздохнула с облегчением.

Снова оставшись в одиночестве, я заставила себя ясно и объективно подумать о том, каковы мои шансы на выживание. Этот жуткий человек, который действительно напоминал призрака, похитил меня, чтобы принести в жертву непонятно какому африканскому божеству. Кардо был довольно тактичен, и подробности остались за кадром – но, ясное дело, обряд этот явно кровавый и жестокий. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь заметит, что я пропала, и подаст сигнал тревоги? Родителей в городе не было, да и вернуться они должны были только через несколько дней. Я не была уверена, что моего отсутствия на раздаче еды и одежды будет достаточно, чтобы вызвать особые опасения в Центре. Что касается Кардо, то я не сказала ему ничего определенного о нашем ужине, так что вряд ли он был удивлен, не получив от меня вестей…

Не стоило себя обманывать – шансы были не в мою пользу. Даже если б поиски начались быстро, выяснение того, что со мной случилось и где меня держат, заняло бы много времени, поскольку я никому не говорила, куда иду и что собираюсь делать в пятницу вечером. Надежды на то, что меня найдут до того, как Призрак осуществит свои убийственные намерения, было мало. Скорее всего, никто – по крайней мере, в ближайшее время – не бросится мне на помощь. Мне оставалось надеяться только на себя.

К сожалению, я мало что могла сделать. О попытке побега не могло быть и речи – по крайней мере, пока я оставалась прикованной и запертой в затерянной непонятно где бетонной камере.

Мои мысли устремились к Кардо. Кто знает, где он был и что делал в тот момент… Он уже понял? Он ищет меня? Если кто и мог спасти меня, то это он, я была уверена. Разве он не делал этого раньше, в пансионе «Клара»?.. Если, конечно, утомленный моими постоянными выкрутасами, не решил, что больше не хочет меня знать… Если так, то как я могу его в этом упрекать?

Мои глаза снова наполнились слезами. Я, наверное, умру тут, вдали от всего и всех, ужасным и мучительным образом. Моя жизнь подходила к концу, в то время как было еще так много вещей, которые я хотела сделать, опыта, который я никогда не испытаю…

Как будто этого было недостаточно, у меня возникла непреодолимая потребность. Я сдерживала ее до тех пор, пока позывы не стали настолько острыми и болезненными, что если б я не присела над ведром, преодолевая отвращение, которое вызывала сама мысль об этом, то описалась бы. Все это время я прислушивалась, пытаясь уловить любой признак его возвращения. Даже в том отчаянном положении, в котором я находилась, мысль о том, что человек, намеревающийся меня убить, может застать меня испражняющейся, могла смутить такую дуру, как я… После этого я привела себя в порядок при помощи нескольких страниц газеты, подобранных с пола и, вероятно, для этой цели там и оставленных. Затем, в тщетной попытке избежать зловония, положила ту же газету на ведро в качестве крышки.

Я снова начала плакать и не останавливалась, пока, измученная и расстроенная, не поддалась сну.

Когда я проснулась, он снова был в комнате. Я не знала, который час, – пластиковый корпус моих часов треснул, стрелки больше не двигались, и я уже совсем потеряла счет времени. Однако голодные судороги в животе говорили о том, что я пробыла здесь очень долго. Я заметила, что ведро опорожнено и вымыто, а на полу, внутри кирпичной ограды, потрескивает костер. Дым немного щипал мне глаза, но тепло, распространяющееся по комнате, было тем, что надо.

Призрак сидел за столом, на деревянном ящике, поставленном набок. Когда я поняла, что он точит нож, меня охватил прилив ужаса. Он использовал его, чтобы обезглавить одну за другой двух крыс, заключенных в клетку, поставленную на стол. Затем вылил немного крови, хлынувшей из их перерезанных шей, в старый инкрустированный сосуд, который держал рядом с собой, и пробормотал что-то похожее на молитву. После принялся сосредоточенно снимать с них кожу, тщательно удаляя полоску за полоской. Нанизав тушки на длинные шампуры, присел на корточки перед костром и положил их на него. В его движениях было что-то звериное.

Он оставил крыс там жариться, среди шипения оставшихся пушинок меха и маленьких вспышек, которые превратили их хвосты и лапки в почерневшие обрубки, время от времени поворачивая их, чтобы они равномерно прожарились. Как только в воздухе начал распространяться запах жареного мяса, у меня, несмотря на все увиденное, потекли слюнки.

Все это время, пока был занят готовкой, Призрак практически не обращал на меня внимания, лишь время от времени бросая в мою сторону короткие взгляды.

Когда крысы были приготовлены, он протянул мне одну из них своей длинной рукой, побуждая меня жестами и ворчанием взять ее. Мы ели молча. Мне немного стыдно признаться, что после первых нерешительных укусов я набросилась на свою крысу и с наслаждением проглотила