Сью Графтон - М - значит молчание

— Простите, если я напугал вас.

— Я просто не ожидала, — сказала я, прикидывая, как долго он следил за мной. Внутри нарастало чувство тревоги, которое я постаралась подавить. — Спасибо, что согласились на встречу со мной.

— Не за что.

Он был высокий и сухопарый, рукава казались слишком короткими для его длинных рук с тонкими запястьями и чересчур большими ладонями. На чисто выбритом лице выступали скулы, а линия челюсти была четко очерченной. Глубоко посаженные голубые глаза имели темную радужную оболочку. Его лицо было словно с черно-белой фотографии, сделанной во времена Великой депрессии, — затравленные люди в очередях за бесплатным питанием, чьи взгляды были в отчаянии устремлены на камеру. Он напоминал мне кого-то, хотя я не сразу вспомнила, кого именно. Говорил он монотонно, глядя как будто сквозь меня, дистанцировавшись от всего окружающего мира. Я не видела в его чертах никакого сходства с Дейзи, за исключением, возможно, грусти, источником которой, видимо, была Виолетта. Ему был только шестьдесят один год, но взгляд его был таким затравленным, что можно было дать все сто.

— Идемте со мной. Я покажу вам, где живу. Мы сможем поговорить там, где нас никто не услышит.

— Прекрасно, — сказала я и последовала за ним, удивляясь своей смелости. Я была одна с человеком, подозреваемым в убийстве, в этой большой пустой церкви. Кроме Дейзи, никто не знал, где я нахожусь.

Мы спустились на один пролет лестницы на цокольный этаж, там было сухо и чисто. Фоли открыл дверь помещения, которое я вначале приняла за большой чулан.

— Вот мои апартаменты. Возьмите стул.

Комната, куда он меня привел, была размером где-то футов десять на десять с белыми стенами и блестящим бежевым линолеумом на полу. В центре стоял маленький деревянный кухонный стол с четырьмя табуретками. Вдоль стены вплотную друг к другу располагались небольшой холодильник, диван, один обитый материей стул и маленький телевизор. В открытую дверь была видна еще одна комната, поменьше, а там — раскладушка. Позади нее, судя по всему, находилась ванная комната.

Я села за стол. В центре стояла миска с неочищенным арахисом. Фоли сел, явно расслабившись. Его взгляд, устремленный на меня, был открытым, но совершенно ничего не выражающим. Он указал на орехи:

— Берите, если хотите.

— Спасибо.

Фоли взял неочищенный арахис, разломил и бросил ядрышки в рот. Потом съел еще один — с таким хрустом, как лошадь грызет удила. Он держал в руках пустую скорлупку, как бы ощупывая ее неровную поверхность, кончиками пальцев касаясь краев. Меня учили съедать арахис, не отшелушивая оболочку, чтобы не мусорить.

Он взял из миски еще один орех и стал перекатывать его, слегка сжимая, как бы проверяя его на прочность. Его пальцы двигались словно сами по себе.

— Вы частный детектив. Откуда?

— Из Санта-Терезы. Я десять лет в этом бизнесе. До этого я была полицейским.

Фоли покачал головой:

— Зачем Дейзи это затеяла?

— Спросите ее.

— Но что она сказала, когда нанимала вас?

— Она переживает. Говорит, что до сих пор не может примириться с тем, что мать ее бросила.

— Никто из нас не может примириться с этим, — с горечью заметил он, отвернувшись от меня и пожав плечами, словно в ответ на какой-то спор с самим собой. — Ну что ж, я полагаю, что нам лучше покончить с этим. Вы можете спрашивать меня все, что хотите, но сначала я скажу следующее. Пастор в этой церкви — единственный человек в городе, у которого доброе сердце. После того как Виолетта пропала, меня уволили, и я не мог найти работу. Раньше я был строителем, но после случившегося никто больше не хотел нанимать меня ни на какую работу. Почему? Меня никогда не арестовывали. Никогда не предъявляли никакого обвинения. Я не провел ни одного дня в тюрьме. Моя жена просто сбежала. Не знаю, сколько раз я должен это повторять.

— Вы нанимали адвоката?

— Мне пришлось это сделать. Я должен был защищаться. Все думали, что я убил ее. Мне надо было содержать Дейзи, а у меня не было работы. Как вы можете доказать, что вы чего-то не делали, когда весь город против вас?

— Чем же вы зарабатывали себе на жизнь?

— Ничем. Пришлось жить на пособие по безработице. Мне было стыдно, но у меня не было выбора. Все время, что мы были женаты, Виолетта не работала. Она хотела сидеть дома с Дейзи, и я не возражал, хотя лишние деньги нам бы не помешали. В течение нескольких месяцев я не мог оплатить счета. Это было трудное время. Некоторые думают, что мне на это было наплевать, но это не так. Я делал все, что мог, но когда она исчезла, не знал, к кому обратиться. Если я оставлял Дейзи хотя бы на одну минуту, она начинала меня искать. Ей нужно было знать, где я. Она цеплялась за мои штаны из страха, что и я исчезну. Вот как оно было. Виолетта делала то, что ей хотелось, не думая о нас. Она была эгоисткой, и материнство не особенно интересовало ее.

— А что интересовало?

— Повторите ваш вопрос.

— Что ее интересовало? Я спрашиваю, потому что хочу понять ее… не то, как она себя вела, а что она была за человек.

— Она любила вечеринки. Сидела на них допоздна и пила. Иногда танцевала.

— А вы? Вы тоже танцевали? — спросила я, думая, что он употребил это слово в качестве метафоры.

— Не настолько часто, как ей бы того хотелось.

Он положил неочищенный орех обратно в миску и опустил свои большие руки на колени под столом. Я услышала треск и поняла, что он систематически щелкал костяшками пальцев.

— У нее были хобби или интересы?

— Вроде занятия макраме? — спросил он с ноткой горькой иронии. — Едва ли.

— Например, любила ли она готовить? Или что-нибудь в этом роде…

— Мы ели одни консервы. Иногда ей было лень даже бросить их в кастрюлю и разогреть на огне. Я знаю, что говорю о ней негативно, и приношу свои извинения. Возможно, у нее были и хорошие качества, но я их не видел. Главное — она была очень красива и глубоко вонзила в меня свои щупальца.

— Почему вы не ушли?

— По глупости, наверное. Не знаю, это было так давно. Иногда я с трудом вспоминаю, как мы жили, но знаю, что нехорошо. Почему я не ушел? Потому что любил эту женщину больше жизни.

— Понятно, — сказала я, хотя это заявление прозвучало несколько странно после того, что я услышала.

— Тем не менее не мне одному не нравилась наша жизнь, — продолжал он. — Она тоже не была счастлива, но тоже не уходила. По крайней мере до тех пор, пока не исчезла.

— Дейзи сказала, будто вы считаете, что у нее был роман.

— Я это точно знаю.

— Почему вы так уверены в этом?

— Она сама мне говорила.

— В самом деле? И что именно?

— Говорила, что он во сто раз лучше меня. Что он тигр в постели. Мне бы не хотелось вдаваться в подробности. Она приводила меня в бешенство, чего и добивалась.

— Может быть, она все это сочиняла?

— Нет, мэм, не сочиняла. Кто-то был, это точно. Можете мне верить.

— У вас есть какие-то предположения, кто это мог быть?

— Нет.

— Вы никого не подозревали?

Он отрицательно покачал головой.

— Сначала я думал, что это кто-то из Санта-Марии или Оркатта — откуда-нибудь оттуда, но никто никогда не заявлял о том, чтобы там кто-то пропал, вот почему никто не верит ничему, что я говорю.

— Давайте поговорим о вас. Расскажите мне о себе.

— Мне нечего рассказывать. О чем?

Я пожала плечами.

— Вы когда-нибудь служили в армии?

Он угрюмо покачал головой, словно я добавила еще один пункт к списку его несчастий.

— В армию меня не взяли: в 1941 году, когда началась война, мне было пятнадцать лет. Как только мне исполнилось восемнадцать, я попытался записаться добровольцем, но меня забраковали по здоровью. У меня были плохие зубы. У солдата должно быть шесть зубов, чтобы откусывать, и шесть, чтобы жевать. Этим я не мог похвастаться. Позднее я понял, что армия — это не только романтика. Многие парни, жившие по соседству, ушли на фронт и не вернулись.

— Дейзи сказала, что Виолетте было пятнадцать лет, когда вы на ней женились.

— Держу пари, что она сказала вам, почему я женился.

— Я знаю, что она была беременна. Можно было отдать ребенка на усыновление.

— Виолетта бы обязательно сделала это или даже что-нибудь похуже, но я был против. Я хотел этого ребенка. Хотел жениться и иметь семью. Ей ребенок был в тягость. Я очень надеялся, что она изменится.

— Пятнадцать лет — очень юный возраст, — сказала я, только чтобы поддержать разговор.

— К Виолетте это не относится. Она как-то рассказала мне, что имела дело с парнями, когда ей не было еще и двенадцати. Я был у нее не первый и, конечно, не последний.

— Это вас огорчало?

— Ее прошлое? Я плевал на него. Меня огорчало то, что она делала потом. Вы, наверное, слышали, что я бил ее, но палка всегда о двух концах. Она мне изменяла — изменяла снова и снова. Кто может смириться с этим? Вы могли бы?