Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин

Оставшись в рубахе, торопливо закатал рукава — вновь изготовился к бою. И управился бы, надо думать, с моим обидчиком, но тому приспела помощь — двое рослых огольцов с кольями наперевес.

В одиночку Филе, я сразу понял, против такого воинства было не выстоять, пришел миг, когда и меня позвала труба. И что-то всколыхнулось в душе, взыграло, что-то обжигающе-молодецкое, до обмирания лихое, всколыхнулось, взыграло, я рванулся в порыве с места, но моему порыву тупо воспротивились и зажатый между коленями баульчик, и пиджак в закаменевших от напряжения пальцах, и Филины учебники под мышкой, и его курточка на руках, воспротивились, не дали сделать и шага, и я остался торчать, жалкий и растерянный, все той же вешалкой у входа в Нахаловку, огородным пугалом возле клубка тел, катающихся в пыли, в золе, в мусоре, и только причитал по-бабьи:

— Филя, они убьют тебя!..

Филе расквасили нос, раскроили бровь, изодрали рубаху, сорвали ботинки, пока ему не удалось вырваться и пуститься вскачь вдоль ограды, огибающей школу. Парни, не потратив на меня даже мимолетного взгляда, понеслись следом.

— Филя, они убьют тебя!..

В это время из пролома показался запыхавшийся Саша, в майке и трусах — примчался прямо с тренировки.

— Цы́ган где?

Я смог только молча мотнуть головой в сторону школы.

— Жди нас в раздевалке, — скомандовал он уже на бегу.

Я никуда не пошел — ноги не шли. А через пару минут появились, только теперь с противоположной стороны, Саша с Филей. Я понял, дали полный круг. Нахаловских не было видно.

— Ты поглядел бы, как эти подонки драпанули от Сашки, — закричал еще издали Филя, размазывая ладошкой юшку под носом, — как горох рассыпались! И надо же, такие кретины: пустились меня догонять всем гамузом, все трое, не хватило ума разделиться и хотя бы одному рвануть навстречу мне, наперерез. Настоящие кретины!

А приблизившись, достал из-за пазухи рукав от моего пиджака.

— Сейчас сразу к нам, попрошу сеструху — пристрочит на машинке, никто ничего и не заметит. Только сам не проговорись дома...

3

Мое поколение обретало зрелость на сквозном свинцовом ветру. И платой за принадлежность к поколению в девяноста семи случаях из каждых ста была жизнь.

В нашей сплотке первым заплатить по счету выпало Саше. Он таки добился своего — надел гимнастерку с лейтенантскими кубарями в петлицах, окончив на пороге черного июня пехотное училище. И с учебного плаца — на передний край, на минский рубеж. Здесь, на подступах к столице Белоруссии, и принял в ряду тысяч безвестных героев свой жертвенный бой.

Филя сразу после школы спустился в шахту, на уголь: семье не прожить было без его заработка. А там подступил срок призыва, Филю зачислили в погранвойска и отправили на Дальний Восток.

Меня грозовые раскаты застали в промежутке между вторым и третьим курсами Новосибирского института военных инженеров транспорта. Не дожидаясь начала нового учебного года, ушел в группе добровольцев в действующую армию, в лыжные войска.

Наша бригада формировалась в Новосибирске, отсюда перебазировалась в Ярославль. Здесь влилось пополнение — разрозненные остатки одной из частей, что успела пройти испытание фронтом. Одновременно нас вооружили автоматами, обеспечили запасом гранат, снабдили весь состав маскировочными костюмами.

В Ярославле мы узнали, что действовать бригаде предстоит в тылу противника, главным образом ночной порой. Поэтому стали выбираться с наступлением темноты за город, где часами нарабатывали автоматизм в ходьбе на лыжах, когда не видишь, что у тебя под ногами. На удивление, это оказалось совсем не простым делом.

Но вот курортная пауза, как назвал пребывание в Ярославле наш комбат капитан Утемов, подошла к концу, заговорили об отправке. Пока готовились к отъезду, сюда прибыло соединение, отозванное с Дальнего Востока, — оно предназначалось, по слухам, для пополнения частей, которые защищали подступы к Москве. В составе соединения оказался батальон, где нес службу Филя — вестовым при комиссаре батальона. Ему и на военке представилась возможность не лишать себя всегдашней своей потребности — о ком-то заботиться, кого-то опекать. Знать бы тогда, чем это обернется для него!

Повстречались мы в красноармейской столовой — поспособствовал случай, — а потом, само собой, стали думать-придумывать, как теперь не потерять друг друга, пойти на фронт в одной части. Я возьми и роди мысль: дескать, надоумь своего комиссара, чтобы попросился к нам, в наш батальон, на эту же самую комиссарскую должность, поскольку место сейчас пустует.

С этого все и закрутилось. Комиссар, как после рассказывал Филя, ухватился за подсказку, подал, не откладывая, рапорт — и вопрос решился! Без обычных у нас проволочек и согласований. Такие бывают в жизни нежданные-негаданные повороты.

Из Ярославля наш путь лежал на север, в глубь Карелии. Сперва на поезде, потом своим ходом. На заключительном этане, собрав резервы сил и воли, стокилометровым броском прорвались за линию укреплений противника, затаились в лесной глухомани.

На бригаду ложилась часть общей задачи, которая была поставлена перед войсками на этом участке фронта: сорвать коварный замысел Гитлера, замысел, который ставил целью пробиться, не считаясь с потерями, в обход Москвы — через Мурманск, Архангельск, Котлас — к Уралу, перерезать питающие фронт артерии.

С первых дней своего пребывания в тылу врага мы начали добывать разведданные о составе дислоцирующихся частей, определять, какой техникой и какими резервами они располагают, нарушать по возможности коммуникации. Ну, и одновременно, что называется, на ходу, налаживали бивачный быт в шалашах из елового лапника (почти без костров из-за боязни выдать свое местоположение вражеской авиации), отрабатывали совместно с приданной нам летной частью систему снабжения боеприпасами, продуктами, медикаментами, обеспечивали вывоз на большую землю раненых.

Прошло около месяца. С Филей встречались мимоходом, чаше всего по «снабженческим» поводам: разыщет меня, чтобы порадовать парой пачек комиссарских папирос, а то прибежит с фляжкой спирта или плитку шоколада принесет. Трофейным биноклем оснастил. О начальстве своем при этом особо не распространялся, говорил только, что стал комиссар необычно задумчивым — может, переживает за жену, которая, по его рассказам, осталась в оккупированном немцами Смоленске: поехала туда перед началом войны в отпуск к родным и не выбралась.

Так все это у нас и шло. И вдруг — растерянным шумком над вершинами елей, недоуменным шорохом по шалашам: комиссар-де оказался не тем человеком, за кого себя выдавал, пытался перейти на сторону врага, но был в последний момент убит, а порученец, который его сопровождал, задержан и доставлен в штаб бригады.

Наш брат, мелкая сошка,