Трупы Большого театра - Алексей Валентинович Митрофанов

— Дай-ка нам газетки, Сережа! — Григорий Александрович взял у Сережи газеты и передал Степанову. Тот машинально принялся просматривать газетные листы.

— Посмотрите, посмотрите! — поощрил собеседника банкир, то есть уже и не банкир, а глава совета!

— Вроде как ничего интересного, — Степанов протянул свернутые трубкой газеты охраннику.

— А вы заметили, что о Томской ни слова?

— Заметил, — пробормотал Степанов, испытывая чувство неловкости. Ведь следователь должен замечать не только то, что есть, но и то, чего нет!

— А раньше о ней писали постоянно! — с торжеством воскликнул Григорий Александрович. И вдруг полюбопытствовал: — К вам-то никто из журналистов не обращался?

Следователь отрицательно качнул головой.

— Думаю, есть приказ! — Овчинников поднял указательный палец.

Этот жест говорил о многом. Например, о том, откуда мог исходить приказ не упоминать о пропавшей солистке! Разумеется, из самых высоких сфер!..

Внезапно перед глазами Овчинникова и Степанова развернулось весьма любопытное зрелище. В кабинет директора направлялась небольшая процессия. В окружении охранников и помощников почти торжественно ступал приятный и солидный мужчина. Трое охранников были вооружены автоматами «узи». Сте- панов узнал этого человека, потому что несколько раз видел его на экране телевизора. Это был Сафьянов собственной персоной!

Сафьянов приблизился к Овчинникову и обаятельно улыбнулся.

— Поздравляю, поздравляю! — пророкотал мягкий баритон. — Уже наслышан о ваших деловых качествах!

Овчинников с восторгом взирал на премьера, который стоял спиной к Степанову. Следователь был немного удивлен. Неужели Сафьянов всерьез хвалит незадачливого банкира, неужели не знает ничего о судебном деле, о лопнувшем банке? А может быть, премьер просто-напросто иронизирует? Но нет, Сафьянов продолжал в том же духе:

— Надеюсь, сработаемся! В Большом многое, многое надо менять. Вот репертуарную политику, к примеру! Но не сразу, не сразу! Постепенно. В этом театре ничего нельзя менять резко, понимаете? Нам не нужны великие потрясения, нам нужен великий Большой!

Степанов разглядывал важную персону. Спокойный, вальяжный Сафьянов явно не привык к возражениям, но во всех его жестах, в интонациях его голоса чувствовалась мягкость, доброжелательность. Было в нем что-то от классического европейского джентльмена, такого, каким представляют себе подобного джентльмена именно в России! Уже третий год этот джентльмен стоял во главе правительства. Злые языки, однако, наперебой судачили о его скорой отставке. Многие злились на премьера и уверяли, что он испортил им жизнь. Отставки он не боялся, потому что считал, что в любом случае останется одним из первых лиц в государстве. Кроме всего прочего, Сафьянов славился своим красноречием. Он умел рассуждать логично, с ним трудно было не согласиться.

Сафьянов заметил охранника Сережу с газетами под мышкой и указал на него легким кивком, но по-прежнему обращаясь к Овчинникову:

— Что? Читаете? Изучаете?

Овчинников, в свою очередь, интенсивно закивал. Все почтительно теснились вокруг премьера и нового главы Попечительского совета, внимательно прислушиваясь к их беседе.

— Кстати, кто из солистов поедет на гастроли? — вдруг поинтересовался Сафьянов.

Все сразу поняли, что речь идет о замещении пропавшей Томской.

— Хотелось бы узнать, что вы думаете... — дипломатично заговорил Овчинников.

Премьер улыбнулся. Да, с этим Овчинниковым определенно можно работать! При нем Сафьянов может спокойно сделаться настоящим хозяином Большого, ведь президенту страны не до театра, столько важных дел!..

Вдруг из-за толстой колонны выступила молодая женщина, видная, высокая, одетая в красную кофточку и синюю, как у стюардессы, юбку. Было совершенно ясно, что ее появление отнюдь не случайно. Конечно же, она дожидалась премьера. Степанов узнал балерину Молочкову, ту самую, которая танцевала Весну в «Снегурочке».

— Здравствуйте, Вера! — Сафьянов поздоровался с Молочковой тепло, почти по-отечески. — Как дела? Как работается?..

Танцовщица была на голову выше Сафьянова. Василий Никитич невольно вспомнил Величаеву: «Надо же, какие высокие бабы в Большом!»

Лицо Молочковой сияло, озаренное кукольной яркой улыбкой. Сафьянов задержал ее длинную руку в своей пухлой ладони, явно демонстрируя присутствующим, что покровительствует красотке.

— Скажите! — Сафьянов снова обратился к Овчинникову: — А это правда, будто вчера в театре была замечена Томская?

Овчинников пожал плечами и усмехнулся:

— Да, кто-то из охраны что-то такое видел... Или кто-то из администрации...

Балерина потихоньку высвободила свою руку и ретировалась. Конечно, теперь можно было и ретироваться, ведь все видели, как относится к ней премьер!

Степанову не терпелось пройти в директорский кабинет, но надо было ждать! «А если Сафьянова вызвать на допрос? — подумалось следователю. — Что же, теоретически это вполне возможно. А вот на практике!.. На практике за это можно уехать в Магадан...»

— Прошу! — Овчинников распахнул перед Сафьяновым дверь в кабинет.

Премьер помедлил, огляделся, произнес с некоторым недоумением:

— А где же следователь?.. И откуда он только узнал?!

Овчинников засуетился, указывая на Степанова:

— Вот, вот!..

Сафьянов поздоровался со своей обычной мягкостью.

— Степанов. Василий Никитич, — представился Степанов.

— Ну что ж... — заговорил Сафьянов.

— Не буду вам мешать! — сориентировался Василий Никитич.

Овчинников посмотрел на него одобрительно.

«Да, — подумал Степанов, — следовало перенести общение с представителями труппы на другое время».

На всякий случай Степанов спустился вниз; пообщаться с охранниками. Спросил без особой надежды, сколько все-таки было кассет. Охранники, разумеется, не знали. Второй экземпляр акта об изъятии этих самых кассет также куда-то запропастился...

Затем Степанов выяснил, что призрак Томской видела одна из билетерш. Привидение замечено было ею не где-нибудь, а в дамском туалете. Галина Томская вышла из кабинки, облаченная в костюм все той же Снегурочки. Храбрая билетерша решительно последовала за привидением. Солистка прошла на сцену и скрылась за занавесом. Было темно. Включить свет пожилая билетерша не осмелилась.

Все это было весьма странно. В поле камер видеонаблюдения Томская не попадала. Никто, кроме билетерши, ее не видел...

Пожилая дамочка разговорилась со следователем:

— Я вам так скажу: тут или одно, или другое! Или Томская жива и нарочно прячется, или...

— Да зачем же ей прятаться? — полюбопытствовал Степанов.

— Как зачем? Обиделась, вот и прячется. Хочет всем показать, что без нее — никак.

— И на кого же она могла обидеться? — спросил следователь.

— Да на кого угодно. Артистка. Человек ранимый. Недавно вот на самого... — Женщина понизила голос: — На самого кричала!

— На директора?

— Нет, нет. — Билетерша замахала руками. — На самого! На Михал Михалыча! Вот так вот, как я перед вами, вот так она перед ним стояла и кричала на него, кричала!.. Да только я думаю, — женщина заговорила совсем тихо. — Я думаю, что Галина Томская мертва! Да, да, ее нет в живых! Но... Она не погребена по-христиански и поэтому