Чистильщик. Повесть - Валерий Николаевич Ковалев

она была в новой кофточке и юбке), подошла к разделявшей дворы ограде, оперлась на нее локтями и, демонстрируя в вырезе высокую грудь, пригласила капитана зайти в гости.

— Угощу старой вишневкой, — добавила, играя бровями.

— Спасибо, у меня от нее изжога, — ответил Исаев.

— П-фф, — надула полька губы и, развернувшись, ушла к себе в дом, громко хлопнув дверью.

Рассмеявшись, капитан вернулся в свой дом, где вскипятил воды в чайнике, взбил помазком пену в стаканчике и побрился. Затем умылся под медным рукомойником на кухне, утер лицо полотенцем и, сняв гимнастерку и сапоги, завалился спать на диване в зале.

На восходе солнца он встал, оделся, черкнул Яну записку «Вернусь к обеду», запер дом, положив ключ под порог, и вскоре мотоцикл с Рексом в коляске пылил за городом, на юг. Вокруг стелились поля, в небе трепетал жаворонок.

Проехав тройку километров (начались ельники с березняком), Исаев ненадолго остановился, достал из планшета карту, развернул и уточнил маршрут. Через час, следуя проселками, он заглушил машину на старой дороге, по которой давно никто не ездил. Справа от нее тянулось длинное, шириной в две сотни метров, поросшее осотом поле, за которым темнел лес. У его обочины вдаль уходили покосившиеся колья с табличками. На ближайшей размытая надпись «Mine!». Пройдя к ней со следующей сзади овчаркой, капитан снял с головы фуражку и долго молча стоял, глядя на поле. Временами легкий ветерок колыхал розовые цветки осота, полынь и другие заполонившие его травы.

Затем Исаев обернулся назад, где за другой стороной дороги в утреннем тумане виднелась низменность, после чего вместе с Рексом вернулся к мотоциклу. Пес прыгнул в коляску, капитан нажал стартер (заработал двигатель), развернулся на дороге и на малых оборотах начал спускаться вниз. Достигнув росшего впереди терновника, въехал в него, заглушил мотор, вынул из патронной сумки на коляске бинокль.

Цейсовская оптика приблизила низину, где в дальнем конце, у буерака стоял хутор. С крытым гонтом приземистым домом, из трубы которого вился дымок, колодцем перед ним и хозяйственными постройками. У одной из них бородатый человек с вилами метал стог.

— Живой, сволочь, — скривил в гримасе губы капитан.

В марте сорок третьего он вместе со своей группой возвращался с задания, подорвав в тылу немцев железнодорожный мост, по которому те подвозили к фронту живую силу и технику.

На отходе разведчиков обстреляла подошедшая мотодрезина, Генка Лебедев получил ранение в бедро и его, меняясь, несли на плащ-палатке. Больше суток шел ледяной дождь, все до костей промокли. И решили зайти на этот хутор, перевязать раненого да обсушиться.

Хромой, заросший сивой бородой поляк оказался радушным и приветливым, как и его хозяйка.

В печь тут же добавили дров, дали сухих тряпок на перевязку, а затем пригласили за стол, угостили салом с ржаным хлебом и сливянкой. Группу разморило, решили остаться до утра, а потом двинуть дальше.

Когда засерел рассвет, в хату вбежал дежуривший снаружи Жора Воропай — немцы! А хозяев не оказалось, исчезли.

На середине пологого склона, ведшего к дальнему лесу, услышали за спиной гул мотора — на усадьбу въезжал бронетранспортер, из которого посыпались люди в касках и длинных шинелях.

— Ходу! — приказал Исаев.

Задыхаясь и хрипя, выбрались наверх, обнаружив там уходящую в обе стороны заиндевелую дорогу, а за ней поле с этими самыми табличками. Немцы, развернувшись в цепь, шли по следу.

Вариантов было два: принять бой и навсегда здесь остаться или попытаться пройти по минам. Избрали второй. Мартовский снег был плотно слежавшимся, и редко проваливался.

Сначала все шло нормально: разведчики, таща за собой плащ-палатку с раненым, добрались почти до середины. А потом один за другим ухнули два взрыва, разметав группу по сторонам.

Очнулся старший лейтенант, когда на землю опускались сумерки. Впереди чернели воронки, а вокруг мертвые тела. Голова кружилась, в ушах стоял звон, на дороге никого не было. Мины сделали за немцев их работу.

Пожевав снега, пополз к опушке леса.

Через несколько дней вышел к своим, а оттуда попал в госпиталь, где поклялся вернуться и посчитаться за ребят. Теперь это время наступило.

Вернув бинокль на место, Исаев бросил Рексу «охраняй», а сам направился по траве вниз, к хутору.

— Дзень добри, — остановился позади хозяина, завершавшего работу.

Тот обернулся, побледнел, в глазах мелькнул страх.

— Узнал? — взглянул исподлобья капитан. — Ну а теперь вперед! — кивнул на склон и расстегнул кобуру «вальтера».

— Ме змусили, — прохрипел поляк.

— Я сказал «вперед»! — приказал Исаев.

Двинулись вверх по склону, миновали терновник, вышли на дорогу — предатель оглянулся.

— А теперь через поле.

— Не можна, там мины, — еще больше побледнел дядько.

Щелкнул взводимый курок. Втянув голову в плечи, сначала медленно, потом все быстрее тот зарысил к лесу.

Отбежал метров сорок, а затем рвануло, швырнув вверх землю и кровавые ошметки…

Следующим вечером Исаев пересек польскую границу на контрольно-пропускном пункте Рава-Русская и приближался к Львову. На душе было радостно и тревожно. Радостно, что наконец-то вернулся домой, тревожно за родителей.

К обеим сторонам дороги подходил густой дубовый лес, она была пустынной. Сбросив перед очередным поворотом газ, он краем глаза заметил в листве дерева на другой стороне солнечный зайчик.

В тот же миг оттуда раздался выстрел — мотоцикл съехал в кювет, с него сползло тело.

Через минуту, озираясь по сторонам, к тихо постукивающему «Цундапу» приблизились двое в черной униформе и с трезубцами на кепи. Один держал в руках шмайсер, другой — снайперскую винтовку.

— Гарно ты вцилыв москаля, Пэтро, — хохотнул тот, что с автоматом.

— Сьогодня цэ дру… — начал второй и не закончил.

Из-за мотоцикла трижды грохнуло — оба повалились на дорогу.

— Так-то лучше, — поднялся за коляской капитан, отряхивая колени. — Вставай Рекс, хватит притворяться.

Лежавшая рядом овчарка, вымахнула на дорогу и обнюхала лежавших. В первых сумерках, они въехали в город.

Глава 3

Гэрои Украины

Над Карпатами плыли звуки трембиты[28], опускаясь на покрытые легкой дымкой буковые леса и зеленые, с горными речками полонины[29].

— Тцу-ю-ю-у! — уносились в прозрачный воздух, а потом возвращались эхом.

На одной из полонин, на дальнем склоне белела отара овец, внизу стояла бревенчатая пастушья колыба[30] с двухскатной, из гонта[31] крышей. Рядом с постройкой, на домотканом ковре с узором сидели трое, пили мутный самогон и закусывали соленой брынзой.

Первый был толстяк лет сорока, во френче УПА[32] с погонами сотника, на втором, усатом, чернел полицейский мундир с желтыми отворотами, а у самого молодого, с косым шрамом через лоб на