Мятежные джунгли - Александр Александрович Тамоников

двое дозорных-разведчиков – Будаев и один из сандинистов – Бала. За ними освобожденные пленные и бойцы советского спецназа. Замыкали шествие Балданов и Муромцев. Если бы боевики вздумали пуститься в погоню, они должны были бы принять бой, чтобы прикрыть отход основной группы. Но никакой погони не было. Должно быть, боевики побоялись соваться ночью в болото. Они лишь постреляли вдогонку, но все пули прошли поверху, посекли ветки деревьев и больше не задели никого.

В отряде, который брел по болотной тропе, утопая в жиже иногда по колени, а иногда и по пояс, было трое раненых и один убитый. Тяжелая это была ноша, что и говорить. Раненый товарищ всегда тяжелее в два, а то, может, и в три раза. А убитый так и вовсе в десять раз. Но это не имело значения. Люди шли и шли, менялись своей скорбной ношей, Богданов то и дело урезонивал Малого, все порывавшегося встать с импровизированных носилок и идти своим ходом…

Когда совсем уже рассвело, добрели до островка, того самого, где на пути на Пантано Негро их поджидала засада. Островок был пуст, даже оставленный спецназовцами раненый боевик куда-то с него подевался. Отдохнули, осмотрели как следует раны, перевязали их, вкололи раненым обезболивающее. Хуже всех дела обстояли у Пастора. Его раненая нога распухла и почернела, и это было скверным признаком.

– У парнишки, кажется, гангрена, – шепнул Дубко, обращаясь к Богданову. – Хреново дело.

– Ладно, – сказал Богданов. – Идем дальше. Нам еще брести и брести…

Ну а что тут еще можно было сказать?

* * *

Шли весь день. Выбрались из болота и пришли к бухте, лишь когда уже начало темнеть. Наступающая темнота – это было хорошо, в темноте в случае чего легче было укрыться. Впрочем, укрываться было не от кого, кругом царили пустота и еще безмолвие. Гомон птиц в кустах и кронах деревьев был не в счет.

Перевели дух, еще раз осмотрели раны. Все чувствовали себя измотанными, но ни о каком полноценном отдыхе не могло быть и речи. Нужно было как можно скорее уходить с этого благословенного места, пока оно не превратилось в место окаянное. Всякое могло случиться.

– Евгений, ты помнишь, где наша шхуна? – спросил Богданов у Казаченка. – Ты и Степан – пригоните ее сюда. Будем грузиться и отчаливать.

Говоря это, Богданов покосился на мертвого Кучильо и тяжело вздохнул. Как бы сейчас им пригодился этот веселый боец и лоцман! Но…

– Справитесь? – спросил Богданов у Казаченка и Терко.

– Ну а куда деваться? – развел руками Степан. – И не с таким транспортом справлялись. Когда-то я даже вертолетом управлял.

…Шхуна причалила к берегу, когда совсем уже стемнело.

– Прощаемся, грузимся и отчаливаем, – сказал Богданов. – На все десять минут.

Прощались без лишних слов. На долгие слова не было времени, да и не в привычке бойцов спецназа КГБ прощаться многословно.

– Может, и вы с нами? – спросил Богданов у Пахаро. – Как-нибудь разместимся… Доставим вас на Кубу. А там глядите сами.

– Спасибо, – ответил Пахаро. – Но нет. Зачем нам Куба? Здесь наша страна и наша война. Мы должны победить. Так что мы останемся. – Он помолчал, улыбнулся и добавил: – Здесь моя любимая девушка. У нее чудесное имя – Милагрос.

– Ну, раз такое дело… – улыбнулся в ответ Богданов и пожал Пахаро руку. – Позаботьтесь о раненом парнишке. С ногой у него прямо беда. И похороните Кучильо.

– Все сделаем, – сказал Пахаро.

Чувствовалось, что он хочет еще что-то сказать, и он сказал:

– Спасибо вам за все. Вы кто? Откуда?

На это Богданов не сказал ничего. Он лишь усмехнулся в темноту и шагнул к шхуне. Нужно было возвращаться домой. Путь впереди был долгий и опасный. Как знать, может, в пути их настигнет шторм или, скажем, опять встретятся морские разбойники-барракуды… Все могло быть.

Когда шхуна, не зажигая огней, отчалила, со стороны берега вдруг раздался крик. Так кричит ночная птица кюрасоу, которая водится в здешних местах. Крик повторился еще раз и еще раз.

– Это наши ребятишки, – улыбнулся Терко. – Прощаются с нами…

Он сложил ладони рупором и ответил оставшимся на берегу сандинистам тем же самым криком – трижды подряд. Этому его научил Кучильо. Научил на всякий случай, но вот пригодилось. Наверно, Пахаро и его бойцы услышали эти крики, потому что и они еще дважды ответили тем же криком.

– Попрощались, стало быть, – задумчиво произнес Терко.

Эпилог

До Кубы они добрались благополучно. Шторм в пути их не застал, два быстроходных катера с барракудами промелькнули лишь в отдалении, но не стали приближаться. Видимо, пираты запомнили шхуну, на которой плыли спецназовцы, и не пожелали повторно испытывать судьбу.

С Кубы всех бойцов, включая раненых Рябова и Малого, самолетом переправили в Москву. Здесь Малого и Рябова поместили в госпиталь, а остальные бойцы, отдохнув, приступили к тренировкам, ожидая нового приказа. О своих приключениях в Никарагуа они не вспоминали, и не из-за душевной черствости, а потому что примерно такие же приключения с ними случались и в других местах. Одним больше, одним меньше, какая разница? Всего не упомнишь.

Лишь однажды Богданов, побывав у высокого начальства по служебным надобностям, сказал своим бойцам:

– А в Никарагуа-то слышали, что творится? Поперли Сомосу за милую душу! А вслед за ним и американцев. Молодцы, ребятишки! Особенно, говорят, отличился отряд какого-то Пахаро. Уж не тот ли самый это Пахаро? Помните такого? Не наш ли это Пахаро?

– Наверно, он и есть, – ответил за всех Дубко. – Ну а что? Боевой парень.

Отозвался на новость и Степан Терко. Он загадочно улыбнулся и издал птичий крик. И все бойцы разом вспомнили, что так кричит в далеком Никарагуа ночная птица кюрасоу.