Стеклянный дом, или Ключи от смерти - Устинов Сергей Львович

— Вот так, — развел руками, подводя итог, Лев Сергеевич. — Ненависти у них друг к другу всегда было хоть отбавляй. А что касается убийства... Это вам самому решать. Я старый человек, многого в нынешней жизни уже не понимаю... Хотя стараюсь. Нас все больше учили про социальные корни преступности, ну еще про Ломброзо — это считалось буржуазным учением. А тут однажды один клиент, крупный финансист и промышленник, интеллигентнейший человек, знаток искусств, в прошлом, между прочим, доцент кафедры классической филологии, сказал такую вещь... Я, говорит, в жизни никого по лицу не ударил, но если кто-то кинет меня на миллион долларов, обязан буду его убить — или придется уходить из бизнеса. Иначе, говорит, об меня ноги начнут вытирать. — Адвокат помолчал и добавил задумчиво: — Впрочем, что-то ведь должно управлять нашим сошедшим с ума миром. А если верить Фрейду, страх — это те же деньги. Только в сфере эмоций.

Из юридической консультации я вышел не более воодушевленный, чем входил туда. Рассказы Пирумова ничуть не помогли мне определиться, куда в первую очередь направить усилия. Ко всему прочему и самого старика не удалось убедить, что ему угрожает какая-то опасность.

— Всегда кто-нибудь недоволен, — хохотнул он пренебрежительно, и его дворняжьи брыльки растянулись в добродушную гримасу. — Защищаешь обвиняемого — жертва, представляешь потерпевшего — преступник. Мне в жизни столько раз грозили, что я давно устал пугаться...

Так что теперь оставалось действовать методом тыка. И первый тык предстояло сделать на Воробьевых горах, куда я, несмотря на дикие пробки, умудрился добраться с опозданием всего на пять минут.

Почему-то, по наивности, вероятно, я предполагал, что мы с банкиром будем чинно беседовать, прогуливаясь среди праздных туристов вдоль балюстрады смотровой площадки над Лужниками, любуясь видами лежащей под ногами Москвы. Но из «мерседеса» никто не появился, и вместо Забусова я увидел лишь бодигарда в солнцезащитных очках, который вылез из джипа охраны, подошел ко мне, наклонился и вполголоса проговорил:

— Езжайте за нами, мы постараемся небыстро.

Ехали, действительно, небыстро, но затейливо. Крутились по аллеям вокруг университета, доехали до Мичуринского проспекта и вернулись обратно, потом докатили аж до Калужской заставы, где снова развернулись, короче, явно проверяли, не притащил ли я за собой кого-нибудь еще. А убедившись в этом, неожиданно углубились в малоприметный проулок, ведущий как бы вниз с горы к реке, пронеслись по заросшим зеленью пустынным асфальтовым дорожкам и неожиданно выскочили на набережную под метромостом. Я думал, что неплохо знаю Москву, но здесь, честно говоря, оказался впервые. Похоже, не для меня одного это местечко оставалось terra incognita — кроме нас, кругом не видно было ни души.

Забусов не торопясь вылез из машины и остался стоять, продолжая какой-то начатый еще в машине разговор по сотовому телефону, всем своим видом давая понять, что не собирается делать навстречу мне ни шагу — я хранил надежду, что только в переносном смысле: мне бы сейчас не помешало сотрудничество хоть с самим дьяволом. Но мои иллюзии развеялись довольно скоро.

— Ну, что вы там нашли? — поинтересовался он с брюзгливым видом, захлопывая крышечку аппарата. — Выкладывайте скорее, я тороплюсь на заседание в правительстве.

Несмотря на довольно теплую погоду, на нем был безукоризненный серый шерстяной костюм, а темно-малиновый шелковый галстук с элегантным узором, наверняка от какого-нибудь Кардена или Ив Сен-Лорана, под белоснежным воротничком плотно затягивал дрябловатую шею. На фоне всех этих вполне определенных цветов проигрывала только физиономия банкира, блеклая и смазанная, как упавшая в лужу акварель.

— Мне что, можно говорить при всех? — спросил я, глазами показывая на обступивших нас телохранителей.

Быстро моргнув несколько раз лишенными ресниц веками, он кинул быстрый взгляд вокруг и согласился:

— Хорошо, отойдем.

Пройдя шагов десять по ползущей в гору аллейке, мы остановились, и я сказал:

— Покушение на кладбище организовал Блумов. Один из его служащих по имени Геннадий, фамилия пока не установлена, кличка — Лешак, подыскал исполнителя. Это уголовник по кличке Мойва, недавно освободился после отсидки за разбой.

— Звучит красиво, — хмыкнул Забусов.

Я понял намек, молча вынул из кармана кассету и протянул ему. Но он не торопился протянуть руку.

— Что это?

— Здесь запись разговора Блумова с Лешаком.

— Где?

— В рабочем кабинете Блумова.

Забусов расхохотался.

— А вы еще хотели у меня в банке встречаться! Чего-то в этом роде я от вас и ожидал... Нет уж, я давно приучен: такого рода встречи — только на природе, надеюсь, у всех на виду в карман вы мне микрофон не засунете. Так о чем они там у вас беседовали?

— Обсуждали, как исправить прокол на кладбище.

— И как же?

— Сегодня утром Мойва должен был занять позицию на чердаке «жилтовского». Оттуда простреливаются все подъезды вашего дома.

— Занял? — коротко спросил банкир. Его плешивая застиранная физиономия, кажется, в первый раз с начала разговора отобразила интерес.

— Занял. Но выстрелить ему помешали.

— Кто помешал? — теперь Забусов пристально смотрел на меня, насупив свои лысые брови.

— Помешали, — пожал я плечами, ясно давая понять, что больше никаких комментариев по этому вопросу от меня ждать не следует. — В результате он поскользнулся и... упал. Труп сейчас в судебном морге, я думаю, уже к вечеру его идентифицируют по пальцам.

— Все? — безразличным голосом поинтересовался банкир. Чересчур безразличным.

— Все, — кивнул я. — Вы заказывали именно эту работу: найти убийцу и заказчика. Она выполнена, я заработал пятьдесят тысяч. Прикажете получить?

Лицо Забусова словно поплыло куда-то в сторону, дробясь и качаясь, как лунное отражение на морской ряби, выражение его стало зыбким и почти неуловимым.

— Я что-то не вижу конкретных доказательств выполненной работы, — пробормотал он. — Вы мне предъявляете пленку, но пленку при современной технике нет проблем подделать, она даже вещественным доказательством не считается. И в дополнение к ней два трупа, которые уже никому ничего подтвердить не могут. А на покойников валить — старый проверенный способ, они все стерпят...

Я не отрываясь смотрел ему прямо в лицо, пытаясь взглядом поймать и хоть на мгновение зафиксировать его ускользающее, как обмылок под мокрыми пальцами, выражение. И, наверное, в какой-то мере мне это удалось, потому что банкир сперва запнулся, а потом даже слегка сдал назад, скороговоркой выпалив себе под нос:

— Вы, конечно, что-то, видимо, сделали, аванс, так и быть, я требовать не буду...

— Короче, платить вы отказываетесь? — задал я вопрос прямо в лоб.

— Нет, — ухмыльнулся он. — Просто не считаю нужным бросать деньги на ветер. Мой принцип: бережливого Бог бережет, а если кто не согласен...

— Гнус, — прервал я его бормотанье ровным ясным голосом.

— Что?! — переспросил он оторопело.

— Гнус, — повторил я с самому себе трудно объяснимым наслаждением. — Был когда-то на бегах букмекер по кличке Гнус, тотошники прозвали его так за совсем уж неприличную жадность и подлость. Вы, случайно, не были знакомы?

И, не дожидаясь ответа, я повернулся к нему спиной, не торопясь дошел до своей машины, сел за руль и уехал. А он все стоял, как вкопанный, глядя мне вслед. И морда у него, когда я кинул в его сторону прощальный взгляд, была точно размазанная по тарелке вчерашняя манная каша. Вся в комках, белая с серым налетом.

21. Парень не промах

Где-то я читал, что в казино Монте-Карло для особо азартных и вошедших в раж посетителей предусмотрена такая услуга: можно подать администрации собственноручное заявление, чтобы тебя оттуда к чертовой матери вывели и больше обратно ни под каким видом не пускали. Я вспомнил об этом по дороге домой, размышляя над тем, что у меня сейчас, кроме, пожалуй, дурного упрямства, осталось мало побудительных причин рисковать то лицензией, то головой, то всем вместе. Один клиент умер, другой от меня отказался, подозреваемый убит. А воевать одновременно с мафией и такими сильными мира сего, как всякие забусовы и эльпины, можно только на чистом азарте, окончательно войдя в неконтролируемый раж. Но к концу пути я пришел к неутешительному выводу, что заявление с просьбой вывести меня из данной истории под белы ручки писать некому. Так что придется как-нибудь выбираться из всего этого дерьма самостоятельно.