За темнотой моих век - Евгений Сергеевич Никитин

угодно.. — Он остановился прямо напротив лица Макса, спокойного, делающего умное лицо студента на лекции. — Вы спрятали груз в Питере? А? Ну! Говори же, мудак! — Он прокричал в гневе так, что Макс, вовсе не специально, но по реакции отвернул голову в сторону самолета и, увидев край моего аккуратного взора, несколько раз мотнул лицом по сторонам, тем самым медленно и протяжно давая мне указания не выдавать свое присутствие, как бы мне ни хотелось помочь. — А куда?! — Буров, приняв отрицательное покачивание головы за ответ, схватил его за скулы и повернул к себе, нанеся сразу же после удар внешней стороной кисти по щеке Макса. — Ох… Не щадишь ты своих людей.. — Проговорил он с якобы досадой в голосе, когда Макс, сплюнув кровь, все так же продолжал взирать на него с заинтересованной учтивостью. — Ведь они все умрут, дурачок… Снизойди на милость, дай им пожить ещё немного.. — Капитан, спрятав весь гнев, выставил на лице заботливость и сочувствие, будто змея, ползая по ушным перепонкам Макса, тихим рокотом своего шипящего голоса. — Расскажи мне, где местонахождение груза, и глупым смертям не бывать..

— А жертвы войны, которую сулят арсеналы западного оружия, тысячи, сотни тысяч невинных погибших это тоже, по твоему, глупые смерти? — Спросил Макс с самонадеянно играющей улыбочкой на лице.

— Ах, вот в чем дело, — Буров тоже раскрепостился и воздвиг на своей физиономии широкую улыбку тончайших губ. — Значит, фриц осведомил вас о назначении контрабанды, и в вас проснулась совесть.. — Капитан сделал круг почёта, обойдя Макса, как хищник, смакующий уже пораженную трапезу, а после резко сел на корточки, чтобы глазами быть на одном уровне с пленным. — А что же ваша совесть молчала, когда вы грабили армян или когда избивали узбеков, трясли деньги с дилеров и остального животного мира… Где же была реакция вашей совести на эти бесчинства? В заднем проходе? А, ну да, точно… Здесь злодеяние-то поглобальнее, чем ваши обычные шалопайства… Кровь не хочется на руки проливать? — Он поднялся на ноги и чуть отошел в сторону, проговаривая Максу слова и одновременно взмахивая рукой своим подчиненным. — Только классифицировать все это дерьмо на уровни — это лицемерие, Максим..

Не успел я расслышать его слов, как прозвучал залп выстрелов, и все, кто был за спиной у Макса, пали ничком..

Сорок с лишним человек, все как один, навзничь рухнули телами вперёд на встречу с мокрым асфальтом… Веки мои раскрылись до предела, рот мой замер пустотой бессловесной, и душа моя опустилась куда-то под землю, а вместо нее прижался к осиротевшей груди серый, как все оставшиеся дни бренной жизни, многотонный булыжник, неподъемный никем. И вот теперь брожу я по миру, сущий едва, лёгкими зря кислород воздыхая. И давно, словно вечность, не зная покойного сна, вязну в попытках отвязать тот камень непомерный и липкий..

Глава 21

Лицо врача превратилось в испачканную сажей маску, оно темнело по мере поступления информации, и казалось, что коричневатый оттенок его становился моей галлюцинацией, пока вскоре, на пару минут замерший в невесомости рот, не обернул мои догадки вспять, вновь разверзнув звук изречений.

— Ник, а вы уверены, что находились в тот ужасный миг именно в самолёте? — Свой вопрос он подготавливал все это время, понял я, так как слова его слишком крадучись вылетали из уст, аккуратно приводя меня в обескураженный образ.

— О чем это вы?! — Брови мои могучие, плотные, белесые, единой шеренгой сомкнулись на переносице, а красные глаза взметнули град стрел в его сторону. — Я не понимаю.

— У вас был шок.. — Попытался он объясниться, но споткнулся сразу же, пресекая себя и, немного размыслив, продолжил плавно подбирать мелодию слога. — Вы могли не соображать… Картина реальности могла исказиться в вашем разуме… Это было бы вполне уместно, если бы ваш рассудок, без вашего согласия, изменил траекторию событий… Этот защитный механизм есть в каждом из нас..

— Это чушь! — Отрезал я и поднялся на ноги, после чего уже больше ни разу не опускался на кресло. — Я был там, в самолете! Я видел, как моих друзей буквально казнили! Я ощущал это! Каждую смерть по отдельности я чувствовал всем сердцем… Каждую кровь, пролитую на сыром асфальте, я чуял, каждый выстрел я слышал, весь запах пороха во влажном воздухе бил тогда меня в нос! Поэтому не говорите мне, док, что я сумасшедший! Я был там..

— Боже, Ник, я не говорю, что вас там не было, — отнекивался врач, а я тем временем, обозленный, оперся руками в подоконник и уставился вдаль, где снова увидел первое зарево света, равно как тогда, в то утро, казалось бы, еще совсем недавнее, но теперь и такое нездешнее. — Ник.. — Взывал меня доктор, проникновенно твердя. — Ник… Вы должны закончить рассказ, ведь рассвет уже близко, а после того, как солнце взойдёт, нам придётся расстаться… А я очень не хочу, чтобы вы ушли без ответов..

— Я не видел, как реагировал Макс, — ответил я, уткнувшись лбом в прохладное окно, и опустил взгляд вниз, на свои руки, глупые и никчемные. — Секунд тридцать, а может, и больше, я был в ступоре… Меня будто связали по рукам и ногам, и все, что мне оставалось делать, это медленно кряхтеть легкими, пытаясь взабрать в них хоть глоток кислорода..

Но в какой-то момент мой мозг протрезвел, и лишь только одна мысль проскочила тогда у меня в голове: мой друг Макс все еще был жив. Он по-прежнему стоял спиной к уже убитым товарищам, но уверенность его вся иссякла, а тело, ещё пару минут назад гордое и осанистое, превратилось в мягкую, сгорбленную тушу… Он поник головой вниз и, держа в руке сорванную с шеи серебряную цепь с таким же крестом, зажатым в ладони, молча ждал своей очереди. Буров тогда лишь ухмыльнулся на этот религиозный жест и, приставив к виску моего друга дуло пистолета Стечкина, прогремел на всю пустующую от гражданских лиц округу.

— Бабах! — Сымитировав звук выстрела, он отвел оружие от головы Макса и проговорил то, что останется навсегда с нами, ведь это было, есть и будет нашим проклятием, нашей карой. — А ты думал, я убью тебя? Нееет… Это слишком просто… Посмотри назад, вот твое наказание… Теперь живи с этим.. — Он оскалился перед профильно опущенной головой Макса. — Но ведь ты ещё не все потерял… Твоя сестрёнка же в Лондоне… И там за ней уже пристально следит моя агентура… Поэтому вечером я хочу вернуться сюда и увидеть свой груз, или