Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

—  Но запомните, джентльмены, в любом случае слухи — товар, который заранее подмочен. Возьмите последний скандал с банкротством строительно-подрядных компаний «Голь и Ко« и «Ли Хэ Пин»! Расшумелись об их контрактах до самого Бангкока, взяли денежки за раздутые акции и оставили простачков с бумажками... Детская игра... Приеха­ли, джентльмены!

Бэзил постарался запомнить названия компаний. Исто­рии казались забавными. На обратном пути из Джакарты стоило покопаться. Он снова вспомнил Севастьянова и ре­шил позвонить в торгпредство утром перед отлетом.

Барбара покидала такси последней, и Бэзил протянул ей руку. Она не отпускала ладонь, пока проходили вестибюль гостиницы «Холидеи инн», узкий и длинный, заполненный людьми. Ее рука была сухой и прохладной.

Высокая китаянка, кивнув по-приятельски Барбаре, раз­дала кожаные книжки меню.

— Мисс Чунг, — сказала она. — Подождите минут десять, пожалуйста. Ваш столик готовят поближе к камину. Хоро­шо?

—   Камин здесь? — спросил Бэзил.

—    Один мой знакомый начинал карьеру со съемок на кинокамеру горящего очага для показа на рождество в Сай­гоне, — ответила Барбара. — Это еще в эпоху почтенных вен­тиляторов! Самый ходовой товар в тропиках — овеществленное чувство ностальгии... А для местных атрибуты метрополии — проявление стиля... Рутер, почитай-ка нарас­пев гастрономическую поэму из своего меню...

Малиновый смокинг заслонил свет торшера. Белая пер­чатка официанта описала приглашающий круг в сторону ресторана.

Зал оказался заставлен диванами белой стеганой кожи, между которых светились с невидимых в полумраке столеш­ниц язычки пламени на фитилях, плавающих в рюмках с цветной жидкостью. В центре ледяная лошадь, едва начав­шая оплывать, топтала блюда с салатами, мясным и кури­ным карри, колбасами, кашами, гарнирами, грудами золо­тистых ломтиков картошки. За металлической выгородкой словно на сцене кукольного театра высвеченная оранжевым кухня озарялась всполохами пламени под сковородкой.

Официант по винам навис над Бэзилом. Голова человека в зеленой венгерке почти исчезала в полумраке, наверное, он был негром. Золотая чашка свисала на золотой цепи с исчер­ченной шнурами груди.

—  Я могу покапризничать в пределах разумного, Ден? — спросила его Барбара.

—      «Ночь Святого Георгия» восьмидесятого года, мисс Чунг?

Рутер подмигнул Бэзилу. Барбара приметила.

—  Хорошо, ну хорошо... Я порываю со снобизмом, Рутер...

—   Простите, мисс Чунг? — сказал Ден.

—   С вином решено, Ден.

Между копченой рыбой, с которой шкурка сходила сама, и бараниной, над которой стоял синеватый нимб прогорав­шего коньяка, по заказу Рутера квартет сыграл «Подмосков­ные вечера». Когда филиппинец сунул было рябому гитари­сту кредитку, музыкант покачал головой.

—    Мы ведь оба филиппинцы, Рутер, и давно знаем друг друга, — сказал он. — Вот если у джентльмена из Москвы найдется русская монетка...

У Бэзила имелась. Несколько металлических рублей и полтинников он держал в кармане всегда. Он протянул мо­нету музыканту.

—   И для нас найдется? — спросила Барбара.

Бэзил высыпал кругляки на скатерть.

—  Мой гонорар, — сказал Рутер, отобрав рубль и полтин­ник. — By, друзья, мне пора... Задача третьего лишнего вы­полнена, приличия соблюдены... До встречи, Бэзил! До за­втра, Барбара!

Он подмигнул с широкой, почти детской улыбкой, не вязавшейся с грубоватым лицом.

—   Сейчас будет звонить из вестибюля в Манилу жене, — сказала Барбара. И добавила почти без паузы: — Скажи, Бэ­зил, ты — агент КГБ? Я... я в том смысле, что работа есть работа и не важно, какая она. Мы же «профи». Высшая мо­ральная заповедь, я считаю, безупречная, красиво и технич­но выполненная работа... Тебе трудно говорить со мной как с другом?

—   Нет, Барбара, я не агент КГБ...

—   Как же объяснить метаморфозу? Во Вьентьяне в шес­тидесятых ты работал метеорологом? В русской бригаде, помогавшей лаоссцам по линии всемирной метеорологиче­ской организации, так ведь? Потом объявился в тех же краях как журналист... Еще... свободен и независим в контактах... Обычно русские скованны... У тебя, значит, есть полномо­чия.

Выходило, она пропахала информацию о нем. Пятнад­цать лет работы в этих краях — пятнадцать лет, и накопилось достаточно всякого для закладки его досье в банк компью­терных данных. Допустим, принадлежащий ее «Стрейтс тайме».

—    И все же я не агент не важно чего и кого, — сказал Бэзил. — В шестидесятых был молод, хотелось путешество­вать и писать. Но кто бы нанял, какая газета рискнула бы? Я был безвестен. Работа с метеорологами переводчиком дала возможность написать потом книгу. Другой разговор, чего стоило ее издать. Потом меня наняли... Газета. Вот и все. А мои полномочия — вера в добро и людей, даже таких изве­рившихся, как ты, Барбара.

—   Даже ваших главных партнеров — американцев?

—   Ты, что же, американка?

—   Одно время всерьез подумывала переехать...

Глаза у нее вдруг сделались влажными.

Очень осторожно Бэзил спросил:

—   Тебя обижают здесь?

—   Ты, верно, хочешь, чтобы я пригласила тебя к себе?

Опять тревожно и щемяще отозвалось это в нем.

В такси молчали.

Когда шины защелкали по брусчатке Изумрудного Хол­ма, она сказала:

—   Так хорошо, когда двое молчат...

—   Спасибо, Барбара, за этот вечер.

—   Как звучит по-русски?

Бэзил сказал. Она не повторила.

Ее дом сжимали старинные двухэтажки. Над входом не­оновая лампа освещала алтарь предкам. Сероватый дракон- чик — струйка фимиама — пытался сорваться и улететь с дотлевавшей жертвенной палочки, вонзенной в горшочек с землей перед алтарем.

Ветер, продувавший переулок, совсем как где-нибудь на окраине в Москве июльской ночью — прохладный и пахну­щий листвой, перебирал космы воздушных корней баньяно­вого дерева.

Барбара поцеловала его в губы.

— До свидания, Бэзил. Позвони на обратной остановке из Джакарты.

В обшарпанной кофейне «Стрэнда» он заказал чай. Пил безвкусную тепловатую жижу и заполнял дневничок. Двое индусов за соседним столом, возле которых томился офици­ант с бутылкой виски, кричали, перебирая цены на мануфак­туру.

Бэзил жирно подчеркнул в блокноте названия «Голь и Ко» и «Ли Хэ Пин», довольный, что сохранил их в памяти. Сделал пометку — «Поговорить с Севастьяновым».

ОБЕЗЬЯНКА В ХВОЙНОМ ЛЕСУ

1

На зарешеченной веранде полицейского участка Лумпини рев моторов с улицы Радио, единственной в Бангкоке обсаженной деревьями, глушил разговоры. Сержанты-сле­дователи и посетители почти орали за узкими столиками.

Капитан Супичай протиснулся в узкую дверцу камеры для допросов. Высокий парень в джинсах и вязаной тенни­ске, усевшись на стол, накручивал диск довоенного телефона, цепляя его мотоциклетным ключом зажигания. Локоть пар­ня украшала цветная татуировка — горбившийся боров вса­живал клыки в красавицу.

Звонил лейтенант Випол, на встречу с которым Супичай приходил, если возникала необходимость, в этот участок. Лумпини называлась индийская деревня, в которой родился Будда. Так же назывался главный парк Бангкока с фонтана­ми, озером и часовой башней по другую сторону улицы Радио. Соответственно и полицейский участок обознача­ли — «Лумпини».

Випол, работавший скрытно, в штатском, намеренно по­падал в полицию, а появления Супичая в форме на любом участке выглядели повседневностью.

Капитан кивнул, давая понять, чтобы Випол спокойно завершал телефонные заботы. Скорее всего, звонил жене в универмаг «Сентрал» и договаривался встретиться в доме свиданий на Петбури-роуд. Такова полицейская жизнь в подполье...

Супичай включил телекамеру слежения за заключенны­ми. Подкрутил зум, приблизил на мониторе лица. Надзира­тель в фуражке и трусах черпаком бросал из ведра липучий рис в протянутые сквозь решетку миски. Капитан почти ощутил удушливый от жары, пота и запаха пресной каши воздух... Знакомых не попадалось.