Тайник абвера - Александр Александрович Тамоников

Больше всего Буторина беспокоило то, что женщина может войти в какое-нибудь здание, и тогда взять ее будет сложно. Он принял решение действовать самостоятельно, без помощи, если она опоздает. Но хуже всего было то, что Буторин слишком отстал от женщины, разговаривая с милиционером. Бежать нельзя, этим он ее спугнет. Но тут у тротуара остановился мотоцикл с коляской. Буторин подошел к мужчине, сидевшему за рулем. Через минуту он уже ехал на заднем сиденье мотоцикла, догоняя объект. А если она обернется? Успеет или не успеет она достать оружие? Придется стрелять, понял Буторин и вытянул из кобуры свой ТТ. Стрелять, но только по конечностям. Как же все плохо, глупо и без подготовки!

Коган увидел в зеркало приближение Буторина и открыл дверь, готовясь выскочить на мостовую. Женщина все же обернулась на треск мотоциклетного двигателя. Реакция у нее была хорошая, она сразу все поняла и сунула руку в карман. Соскочив на скорости с мотоцикла, Буторин по инерции пробежал несколько шагов и сбил женщину с ног всем телом. Он не успел перехватить ее руку с пистолетом – грохнул выстрел. Они покатились в обнимку по щебенке и разбитому асфальту. Фуражка слетела с головы, Буторин больно ударился ребрами о камень, да так, что перехватило дыхание. «Или она меня ранить успела?» Но тут появилось лицо Когана.

Люди по привычке разбегались в разные стороны. Только водитель мотоцикла вернулся с готовностью помочь работникам органов. Коган вырвал из руки женщины пистолет, положил ее лицом на землю и связал ей руки за спиной бечевкой, которую ему дал мотоциклист. Буторин поднялся, держась за бок, и оглянулся в поисках фуражки. И тут из-за машины вышла Люба. Платок сполз на спину, седые волосы были растрепаны. Люба шла, вытянув руку с растопыренными пальцами, и смотрела на женщину с такой ненавистью, какую трудно было даже придумать.

– Убийца! – хрипло закричала Люба на всю улицу и потеряла сознание, падая на руки Веронике Матвеевне.

Лыжин и Барсуков опознали в Зинаиде ту женщину, которая оказывала им помощь в Малой Калиновке. Лыжин признал, что она агент абвера, это она передала ему адрес квартиры Косорезова.

Заряды удалось отсоединить от контейнеров без особого труда. Под надежной охраной закладки вывезли в лабораторию.

Полковник Вяземский мыл руки под струей воды. Поливала ему молодая медсестра, строгая и молчаливая.

– По некоторым признакам, включая показания этой вашей дамы, – говорил он, – это дизентерийная палочка.

– Обычная дизентерия? – удивился Сосновский, пытавшийся улыбнуться медсестре, но та упорно на него не смотрела. – Это же детская болезнь. Неужели она может принести большой вред?

– Молодой человек, вы, помнится, Пушкина цитировали, – вытирая руки, ответил Вяземский. – А знаете ли вы, чем мы обязаны изумительной красоты поэтическому циклу «Болдинская осень»? Дизентерии, молодой человек. Эпидемии дизентерии, из-за которой на дорогах установили санитарные кордоны. И Пушкин несколько месяцев не мог выбраться из своего имения в Болдино в Санкт-Петербург. Смертность от этой заразы может быть очень высокой. Интоксикация, обезвоживание, истощение, сердечная недостаточность, внутренние кровоизлияния. Не хочу продолжать рядом с упоминанием имени великого писателя.

Оперативники остановились на тротуаре, пропуская колонну пленных немцев. Рядом выгружались из грузовиков несколько десятков рабочих с рюкзаками. Еще одна группа для восстановления завода. Даже за эти несколько дней появилось ощущение, что город изменился. Псков, освобожденный от фашистов, кажется, задышал по-новому. Увы, многие улицы города все еще носят на себе печать недавнего ужаса, и в воздухе висит странная смесь облегчения и боли. Ветер гонит по мостовой густую пыль, когда колонна немецких пленных проходит по улице под суровыми взглядами жителей.

Шелестов наблюдал за рабочими. А ведь не так все было, когда по Москве провели тысячи пленных, захваченных в результате операции «Багратион». Прошло немного времени, а взгляды уже не те. Они стоят, глядя на пленных в грязной форме, и перемигиваются между собой. Некоторое время царит молчание, в конце концов самые нетерпеливые начинают обсуждать.

– Вот они, а какие спесивые были в начале, – качает головой грузный слесарь с ленинградского завода. – Думали, мир у их ног будет, а теперь глянь – пыль дорожная!

Люди кивают, соглашаясь с этим. Но глубоко внутри каждый понимает, что возрождение – это не только восстание из руин, но и осознание того, что за починкой железа и кирпича кроется труд, требующий сил и терпения. Простые люди продолжают наблюдать за движением колонны, и каждый размышляет о том, что мир после войны вовсе не вернется к прежним, привычным нормам. Победа – это не конец пути, а начало новой борьбы – борьбы за жизнь, за моральное восстановление, за будущее поколение. И пока эти пленные идут своим длинным и унизительным путем, советские рабочие знают: их личный путь – это путь мирного созидания, будет не менее долгим и трудным.

Шелестову казалось, что люди так и думают. Он хотел уже повернуться и уйти, но тут послышалась команда, немцев остановили, велели построиться у стены разрушенного дома. Конвойные с винтовками, с примкнутыми штыками и автоматами отошли в сторону.

Кажется, измученные переходом и своей трагедией пленные не поняли, что происходит. Кто-то решил, что их сейчас публично прямо здесь расстреляют. Молодой щуплый солдат в рваных ботинках стал испуганно озираться и приставать с вопросом к своим товарищам. Но те молчали. И вдруг молодой рабочий, подняв с земли ошметок грязи, швырнул его в немцев. Комок грязи попал немцу в лицо, и тот не выдержал – горько заплакал, опустив голову.

– Лешка! – окликнул рабочего пожилой мужчина в спецовке. – Ты что творишь! Ты же не фашист, ты же русский человек. Чего лежачего бить? Думаешь, они все по злобе к нам пришли? Они же, одурманенные своим фюрером, думали, весь мир им принадлежит. А вот теперь глаза раскрываются. Дураки, но ведь люди же. И рабочие среди них есть, такие же, как мы с тобой.

– Да что там говорить, – вздохнул второй рабочий. – Теперь им наши города восстанавливать. А потом и свой мир заново строить. Без гитлеров, без нацистов всяких. А ведь забудется все это. Не немцы же виноваты, а те, кто им головы забил. Пройдет… Мир будет.

«Будет, – подумал Шелестов, уходя дальше по улице. – Все будет. Надо только войну закончить…»

Сноски

1

Я не понимаю (нем.).

2

Батов П. И. В походах