Закон Талиона (СИ) - Пригорский (Волков) Валентин Анатолькович

Оставшись один, достал из внутреннего кармана кителя и положил на стол диктофон, похожий на серебряную сигаретницу, задумчиво посмотрел на него — успеется. Рядом с диктофоном поставил комбатовскую посылку — плоский фанерный ящик. Сбросив китель, повесил его на плечики в шкаф, ослабил галстук, потом, орудуя десантным ножом, снял верхнюю крышку с посылочного ящика. Внутри плотной стопой, как формуляры в картотечном пенале, покоились длинные канцелярские конверты. Сверху лежал футляр с дискетами, там же помещалась парочка плоских, восьмимиллиметровых кассет для видеокамеры, на девяносто минут каждая.

Генерал наугад вытащил один конверт, извлёк оттуда стопку листов и углубился в их изучение.

Приблизительно через час оторвал от документов помутневшие глаза. Да, это бомба, которая неминуемо шарахнет под слоновьим креслом! Взрывная волна прокатится по высо-ким кабинетам. Однако, даже слабые её отголоски, не колыхнут двери редакций. И это пра-вильно, и совсем не принципиально. Поездка обернулась триумфом! Но, всё-таки, как под-полковнику удалось собрать столь серьёзный компромат? — Тут работы на целую бригаду профессионалов.

Неожиданная догадка заставила подпрыгнуть в кресле — ответ лежал на поверхности. Как он сразу не допёр?! Резидентура! Ведь дураку понятно: такой профи, возвращаясь на Родину, просто обязан был предусмотреть способы связи с зарубежной агентурой. Вполне возможно, что незасвеченные сотрудники подразделения "Т", действуя нелегально на тер-ритории своей собственной страны, рыли землю, добывая компромат на самого Слона и на его ближайшее окружение. Ай да подполковник! Ай да сукин сын! Положительно, с таким лучше дружить. И всё-таки он лопухнулся!

Генерал с удовольствием посмотрел на диктофон. Вспомнились слова комбата: "Свои откровения я, конечно же, с кассеты удалю. Ваши свидетельства по данному поводу оста-нутся просто словами…". Вот здесь ты, дорогой мой, ошибся! Генерал взял в руки дикто-фон, подключил наушники и, нажав на "PLAY", приготовился слушать.

Сначала его лицо выражало предвкушение, потом недоумение, потом беспокойство. Он принялся лихорадочно нажимать клавиши поиска, но в наушниках не раздавалось ниче-го, кроме шороха. Уже понимая, что в этом эпизоде он проиграл, генерал, щёлкнув тумбле-ром на хромированном аппарате внутренней связи, рявкнул:

— Диктофон! Исправный!

Ещё один, мгновенно появившийся приборчик, тоже не выдал ни единого полезного звука. Но, с помощью каких ухищрений подполковнику удалось блокировать звукозапись? Вот чёрт!

Генерал не любил, но умел проигрывать — свойство, необходимое для людей, прибли-жённых к сияющим вершинам власти. Он испытывал разочарование, восхищение и страх одновременно.

"Ай да подполковник! Ай да сукин сын! То-то он так легко раскололся! Интересно: кто кого там колол, и кто кого вербовал?"

Любовь и война

Среднегорск — город по провинциальным меркам не такой уж маленький, не особенно отличается от прочих Уральских городков, ну, разве что чуть большим количеством чадя-щих труб. Размазанный по низинам и холмам у подножия старого горного хребта, он естественным образом дробится на жилые, выросшие на месте рабочих слободок, районы, достойно именуемые "инфраструктурой промышленных предприятий". Любой маломальский завод, или горнорудный трест, или шахтное управление в послевоенные годы считали своим долгом выстроить для своих же трудящихся если не район, так хотя бы квартал. Иногда в складчину. Само собой получилось, что наибольшее количество освоенных площадей и квадратных метров жилья приходилось на долю двух градообразующих комбинатов. Один из них, считаясь чуть ли не флагманом отрасли, плавил чугун, варил сталь, выпускал прокат; другой имел примерно такой же статус в оборонной промышленности. Правда, в последние годы социальное строительство засохло. С момента раздачи ваучеров обалдевшему от счастья населению, года два-три по инерции ещё что-то возводили. А вот когда, без малого, все акции доселе государственных флагманов и следующих за ними в кильватере мелких судёнышек прилипли к рукам избранных — бесплатному жилищному строительству пришёл каюк.

И всё же последний район новой застройки успел-таки порадовать трудящихся девяти-этажками так называемой "улучшенной планировки", весьма далёкой от совершенства и "улучшенной" лишь в сравнении с "хрущёбами". Район этот по прихоти какой-то мудрой головы назвали Красноармейским, хотя ничего армейского и тем более красного в районе не имелось. Дома стояли безликие, похожие друг на друга, как консервированные анчоусы в рассоле — такие же параллельные, перламутрово-серые, поблескивающие чешуйками балко-нов и глазками окон. Однако унылая заурядность бетонных коробок не угнетала по одной простой, как мычание, причине. Микрорайон, по необходимости отброшенный на окраину, вплотную подобрался к лесным дебрям. Из окон пограничных домов, особенно с верхних этажей, круглый год можно было любоваться бескрайним, сине-зелёным хвойным морем. Приличная удалённость от заводского чада и возможность (буде появится такая блажь) вы-браться на природу без привлечения транспортных средств, делали район удобным.

…Ранний летний вечер действовал на молодое население района, как хлебная под-кормка на рыбьих мальков. Едва лишь большая и малая стрелки часов образовывали стро-гую вертикаль, так словно бы из ниоткуда на асфальтированных дорожках по двое, по трое появлялись юные создания, причастные к той самой половине человечества, которую спра-ведливо называют прекрасной. Голопузые топики, обтягивающие джинсики, совсем уж ко-ротенькие юбочки потихоньку вытесняли с тротуаров солидное однообразие. Не спеша, же-манно переставляя ножки, опустив глазки, пряча загадочные полуулыбки, прелестные дев-чушки двигались по сложным, но точно рассчитанным маршрутам, делая вид, что сосредо-точенно беседуют, и им нет дела до окружающих. Парни кучковались у подъездов домов или на игровых площадках и вели себя несколько раскованнее. Кое-кто покуривал, кое-кто поплёвывал, кое-кто отпускал развязный матерок. Словом, всё, как всегда, как и во времена былые для сегодняшних, обременённых сиюминутными заботами родителей. От смены де-кораций и действующих лиц, то бишь, поколений, суть не меняется.

Потом консолидация по половому признаку теряла смысл, и начинался процесс диф-фузии, который заканчивался часам к восьми. Пёстрые, разношерстные стайки молодёжи расходились по облюбованным скамеечкам в сквере или по детсадовским беседкам. Насту-пала пора раскованного, непосредственного, ни к чему не обязывающего общения.

Две девушки и трое юношей — выпускники одиннадцатого класса одной из районных школ, оккупировали небольшой пятачок на периферии площади, оборудованной для отдыха и культурных мероприятий. По зимнему времени здесь устанавливалась нарядная ёлка, за-ливалась горка для катания, охраняемая вылепленными из снега сказочными персонажами, а сейчас обширное, выложенное серой тротуарной плиткой и обсаженное ровными рядами деревьев и кустиков пространство выглядело несколько пустоватым. Тщедушные, детского возраста берёзки до способности создавать тень ещё не доросли.

Ребята, сидя на скамейке, прикалывались, дурачились, болтали обо всём, смеялись без повода, короче, отдыхали и веселились. Причина на то была уважительная — успешно за-вершилась последняя, школьная и самая напряжённая экзаменационная пора, в скором бу-дущем грядут абитуриентские хлопоты. Но уж точно не сегодня.

Сергей Капралов тоже прикалывался, изо всех сил делая вид, будто ему легко и безза-ботно, даже пытался шутить, но лицо его горело, мысли путались, а сердце трепетало, как трепещут крылышки моли, учуявшей запах натуральной шерсти — бедро присевшей рядом Алёны Крокиной обжигало, излучая что-то запредельное. Ещё совсем недавно, с полгода назад такой близкий контакт вряд ли бы взволновал Сергея, они с Алёнушкой проучились бок о бок с первого класса, сиживали за одной партой и вроде бы успели друг к другу при-выкнуть, как привыкают близкие, живущие по соседству и часто встречающиеся родствен-ники. Раньше Сергей старую подругу никогда не величал по имени, используя в качестве позывного nickname Денди. Как ни странно, но причиной появления этого совсем не девичьего прозвища стала Алёнкина фамилия. В первом классе, благодаря неразумному языку записного остряка Юрки Чудина, к Алёне Крокиной попыталась прилепиться кличка Крокодил, образованная, надо полагать, от начальных букв фамилии, но разительное несоответствие внешности беленькой девчушки с обликом рептилии вызывало неосознанный протест у одноклассников. А потом по телику показали фильм "Денди по прозвищу Крокодил". Переименование произошло спонтанно. Денди всегда была девчонкой весёлой, доброжелательной и общался с ней Серёжа по-приятельски, а сейчас…, сейчас ему с трудом представлялось, что было время, когда он укладывался спать и просыпался спокойно, равнодушно, и перед его глазами не всплывал волнующий образ. Кто-то когда-то сказал: "Я просыпаюсь, и ты стоишь на моих ресницах".