Белорусское небо - Сергей Иванович Зверев

живет, какими надеждами, мечтами какими. Она, может, и душу тебе не откроет, так ты сама должна понять, почувствовать, что на душе у человека. Поймешь, что чуждая ты ей, нежелательна, так сразу и уходи. А если уж пригласит согреться с дороги, чаю попить, тут самое время прикоснуться к человеческой душе, поплакаться друг другу в жилетку.

— Мне надо что-то надеть такое, чтобы автомат под одеждой…

— А вот этого делать нельзя тебе, — грустно улыбнулся Сорока. — Ты девка с пацаненком, от тебя опасности никто не ждет. Бредете, ищете угла, пропитания, работы, может, родню ищете. А если обыскать вас решат, найдут автомат. Так вам и часа прожить не дадут. Тут же на обочине у въезда в город первый же патруль вас и расстреляет. И Ваню не пожалеют. Понимаешь это? А без оружия вас и заподозрить-то не в чем. Отсутствие оружия в этой ситуации для вас самое ценное и спасительное оружие, Зоя!

— Только бы Ваня согласился, — вдруг подала голос Светлана. — Вы ведь видели, как он за деда Архипа переживает, озлобился, как волчонок. Может упереться и не пойти.

Решив, что разговор следует отложить до утра, Сорока распорядился всем ложиться спать, а сам, тепло одевшись, вышел с автоматом на улицу. Пурга пургой, а безопасность превыше. Кто их знает, этих немцев или местных полицаев, может, они не боятся зимы и пурги.

Не прошло и часа с того момента, как особист принялся расхаживать вдоль деревьев, окаймлявших полянку, на которой был выстроен дом, когда ему показалось, что он слышит топот и даже изредка храп лошади. Самым сложным было понять, откуда доносятся эти звуки, если только они не мерещатся. И сразу Сорока сообразил, что звуки приносит ветер, значит, шум оттуда, откуда дует ветер. Он присел на колено у толстого ствола березы и, выставив ствол «шмайсера», стал всматриваться в белое марево пурги и вслушиваться в звуки зимнего ночного леса и тихое завывание ветра.

Капитан понял, что упустил важный момент. Опять сказалась нехватка опыта, а ведь ему сразу следовало, как только услышал подозрительные звуки, разбудить остальных. Эти звуки могли означать приближение людей, и не обязательно друзей. Теперь уже поздно бежать к дому, тем более что Сорока уже увидел лошадь, которую вел под уздцы человек в белом. Маскировочный белый халат? Эта мысль сжала все внутри ледяными тисками, и Сорока приготовился стрелять. Так маскироваться мог только враг. Но нажать на спусковой крючок он не успел. Сквозь вьюгу донесся голос:

— Есть, командир! Добрались! Уже дома…

Да это же Канунников, узнал особист лейтенанта. А следом ведет лошадь под уздцы Семен Бурсак. Он счастливо улыбнулся. Как же хорошо, когда все в сборе, как же здорово, когда командир в лагере. Тогда все просто и понятно.

— Эй, ребята! — закричал Сорока, выходя на открытое пространство. — Я здесь!

Оказалось, что это не белые маскировочные халаты. Просто и людей и лошадей облепило снегом. Романчук устало похлопал Сороку по плечу, спросил, как дела, и стал распоряжаться. Лошадей поставили в сарай, обтерев предварительно сеном их потные бока. В ясли каждой набросали сена. Соколик тащил не сани, а то, что от них осталось. Самодельная конструкция развалилась окончательно. Большим сюрпризом для Сороки оказалось и возвращение летчика. Особист кинулся было расспрашивать, что произошло, но летчик только отмахнулся.

— Потом, все потом…

Партизаны настолько вымотались, что никто не стал есть. Подскочившие с кроватей женщины бросились разогревать остатки картошки, но ребята только махали руками. Пить и спать! Все, нет больше сил ни на что! С трех кроватей, что имелись в доме, поснимали перины и матрацы, побросали их на пол. Женщины, подстелив под себя пальто, улеглись на голые кровати прямо на панцирные сетки, а мужчины, не раздеваясь, только разувшись, повалились на пол на матрацы. В доме было тепло и тихо. Романчук увидел спящего мальчика и удивленно посмотрел на Сороку. Тот у печки вполголоса коротко рассказал историю Ванюшки и все, что тот рассказал про деда Архипа. Потом он поделился своим планом насчет отправки мальчика в Ивацевичи вместе с Зоей. Но теперь, когда все вернулись, то не стоит рисковать девушкой и можно послать кого-то из мужчин.

— Нет, ты правильно сообразил, — возразил Романчук. — Зоя вызовет меньше подозрений. А любой мужчина призывного возраста сразу привлечет к себе внимание и немцев и полицаев. А в городе адресок нам пригодится. Тут ты прав. Иметь на всякий случай конспиративную квартиру надо. Ладно, утром поговорим с ними, а сейчас дай упасть. Ноги не держат, и глаза слипаются.

Мужчины уснули, а Елизавета еще долго сидела и смотрела на их лица. Исхудавшие, с ввалившимися глазами, заросшие бородами. Ведь с того дня, как они вырвались из Польши на немецком военном эшелоне, никто из мужчин не держал бритвы в руках. Только Игорь выделялся из всех гладкой юношеской кожей лица. Румянец играл на его впалых щеках, а над верхней губой уже пробивался пушок. Еще немного, и тоже потребует бритву, тоже станет, как и все мужчины, брить лицо и будет гордиться этим невероятно. Мужчины, мужчины…

Утром, еще до рассвета, Зоя с Ванюшей ушли в лес. Их одели потеплее, из старой заштопанной и с двумя заплатами наволочки сделали вещевой мешок, привязав к углам и горловине бечевки. Для видимости в мешок положили несвежее полотенце, на котором оставались хлебные крошки. Туда же положили и остатки хлеба из трофейного ранца Лещенко и кусок сала. Елизавета добавила две вареные картофелины. Романчук решил, что образ пары, которая идет искать родственников в Ивацевичи, вполне подходящий. Он еще раз проинструктировал и девушку и мальчика. Ваня оказался смышленым и понимал свою роль правильно. Надо хныкать и вызывать всячески жалость к себе у взрослых. Неважно, то ли это просто люди, то ли фашисты или полицаи.

Белые просторы, засыпанные снегом, казались безжизненными. Тишина леса после ночной пурги казалась удивительной. Среди заснеженных елей двигались две фигуры — девушка в старом потертом женском пальто и маленький мальчик, кутавшийся в слишком большую для него телогрейку.

Зоя шла впереди, пробивая путь сквозь сугробы или обходя их, если была такая возможность. Каждый шаг давался с трудом — снег был не очень глубокий, но после оттепели стал какой-то липкий. Иногда ноги проваливались по колено, и Зоя падала в снег, потом вставала, отряхивалась и прислушивалась. В душе тревога. Они не могли позволить себе идти по дорогам: там патрулировали немцы и полицаи. И Зоя снова повела Ваню к Ивацевичам через лес. Расстояние было небольшим, но зимой