Иранская мина - Александр Александрович Тамоников

– Да, похожа, – согласился Жобен. – Но я-то ее видел всего один раз, это Жак на ней взглядом дыру провертел. Я ее видел больше со спины.

– Со спины она так же восхитительна, – засмеялся Шарбонно. – Аж голова кругом!

– Голова у тебя кругом от другого – от того типа, – подсказал Сосновский. – Помнишь его?

– Если честно, то не очень, – вздохнул француз. – Все произошло так быстро, почти мгновенно. Я обернулся, встретился с ним взглядом, тут же последовал удар по голове, и наступила темнота. Но лицо у него неприятное и взгляд не очень добрый.

– Узнаешь его? – Сосновский вытащил еще одно фото с карандашного рисунка, который сделала по памяти Зухра. – Похож на него?

Шарбонно задумался, взяв в руки фотографию. Жобен посмотрел, но лишь неопределенно пожал плечами. Сосновский подумал и решил, что фото Хартмана показывать не стоит. Какую легенду он предложит французам, которые знают почти всех журналистов в Тегеране? Скорее всего, они его знают.

– Слушай, Мишель, а кто они? – задал Жобен неудобный вопрос.

Главное – не врать витиевато, не создавать красивую правдоподобную историю. Журналистов на это не купишь, они сами горазды такие истории сочинять и сразу сочинительство в рассказе чувствуют. Тут глупость какая-нибудь подойдет или скучная проза жизни, к которой у профессионального журналиста стойкая идиосинкразия. Так что Сосновский в ответ с готовностью махнул рукой.

– Это какая-то дамочка, которая тут живет, наверное, уже давно. Этот человек – это или ее муж, или телохранитель, которого муж приставил к ней. Она не мусульманка, видать, муженек ее так любит, что не требует от нее принять веру и надеть хиджаб. Но женщина она симпатичная, и за ней часто увиваются любители приключений. Вот один знакомый даже нарисовал ее. А я подобрал рисунки и решил вам показать. Местная достопримечательность.

– Если, Мишель, ты решил с ней познакомиться, – доверительным тоном заговорил Шарбонно, – то лучше выкинь эти фото и забудь. Убьет он тебя и глазом не моргнет. Ты думаешь, я почему жив остался? Да Арман побежал за мной, кричал, звал меня. Вот и не решился этот араб меня прикончить. Решил сам скрыться следом за своей хозяйкой. Есть женщины и попроще, и подоступнее, даже в этой стране. Ты мне скажи, если захочешь, я тебе дам адресок. Да и вместе сходим!

Жак подмигнул Сосновскому, тот расхохотался в ответ и сразу же перевел разговор на другую тему. Михаил начал рассказывать заготовленную историю про повара из советского посольства, который придумал, как совмещать жирную русскую кухню с постной английской.

Из пресс-центра выбежала девушка и стала звать Жака, размахивая лентой телетайпа. Французы как ошалелые бросились к зданию, на ходу едва успев извиниться перед Сосновским. Михаил с облегчением вздохнул и уселся на лавку, где осталась оберточная бумага из-под бутербродов. Ну, теперь все ясно. Дурацкая ситуация. С другими людьми так поступать нельзя. Но журналисты настолько ушиблены своим делом, что все, что не похоже на политическую сенсацию, их не интересует.

В туалете кафе Михаил старательно сжег фотографии и отправился на встречу с Хартманом. День выдался на редкость теплым, голова у Сосновского после последней грандиозной попойки с журналистами болеть перестала, выпитый кофе добавил бодрости.

Ну и результат предъявления фотографий рисунков Зухры внушил оптимизма. Теперь есть о чем подумать. Понятно, что это непростая женщина, что ее действительно охраняют и ухажеры типа Шарбонно там не нужны. Кто она такая? Судя по контактам, ей подчиняются агенты абвера, но она знакома и с сотрудниками СД, работающими в этой стране.

Сосновский собрался перейти дорогу, но сегодня прохожих было много, и он чуть не споткнулся о груженую арбу, потрепал ишака по спине, улыбнулся иранской молодой девушке и ступил на проезжую часть. Резко взвизгнули тормоза. Сосновский удивленно повернул голову и отступил к тротуару. Машина проехала мимо него, чуть не наехав на носки его ботинок, и остановилась. Сосновский сдвинул шляпу на затылок, осуждающе покачал головой и двинулся на другую сторону улицы – к гостинице, в которой остановился Хартман.

Удар пониже уха был так силен, что в голове Михаила что-то со звоном разбилось, голова тут же закружилась, и он повалился на дорогу. Потеряв сознание от мастерского удара, он даже не почувствовал, как его тело подхватили на глазах у изумленных иранцев и затолкали на заднее сиденье легкового автомобиля. Неожиданностью было то, что люди, напавшие на Сосновского, не беспокоились, что кто-то увидит их, увидит нападение, забрызганный грязью номер машины, европейцев, описать внешность которых так же затруднительно для перса, как для русского или европейца затруднительно описать внешность азиата. Да и будет ли кто-то описывать? Сознается ли кто-нибудь в том, что стал свидетелем похищения человека? Нет, люди тут запуганные, осторожные. Понимают, что государство и шах, конечно, есть, но истинная власть в стране принадлежит другим людям. И лучше вести себя потише, незаметно.

Сознание вернулось, как только Сосновский вдохнул резкий запах нашатыря. Горло перехватило, он закашлялся и замотал головой. Шея болела, болел локоть, которым он, видимо, ударился, когда падал или когда его везли. Руки, кстати, связаны за спиной, ноги тоже чем-то стянуты в щиколотках. Пистолета под мышкой он не ощущал, что неудивительно – естественно, его обыскали самым тщательным образом на предмет оружия. «Значит, не все нашли», – с удовлетворением подумал Михаил, пробуя незаметно локтем свой пиджак. Глаза пришлось открыть и сразу закрыть, потому что резкий яркий свет резанул так, что потекли слезы. Только спустя несколько секунд Сосновский понял, что это просто яркий солнечный свет, который бьет в окно. Сам он сидел на полу, прижавшись спиной к чему-то мягкому.

– Ну? Очнулся? – задали ему вопрос по-немецки.

Тут же чья-то рука грубо схватила Сосновского за нижнюю челюсть и тряхнула голову. Головная боль накатила снова, как вчера, отдаваясь в висках. Михаил застонал не столько от боли, сколько от досады. И голова опять болит, и какие-то люди похитили его, и теперь придется терять время и нервы на освобождение. А времени нет совсем. Он открыл глаза, но свет падал ему в лицо, отчего большая голова сидевшего перед ним на корточках человека казалась просто огромной. А может, он просто акромегал. Есть такое заболевание.

Мысли стали укладываться в голове Михаила, и он решил попробовать разыграть возмущение и показать собственную ценность в глазах похитителей. «На всякий случай надо намекнуть, что я не совсем тот, за кого себя выдаю. Так можно потянуть время, в чем-то разобраться, что-то понять, а заодно и придумать, как спастись. Похитители