Миссия спасения - Анатолий Михайлович Гончар

многим был бы гарантирован тепловой удар. По мере продвижения растительный мир менялся. Если в начале пути над всем разнообразием флоры доминировала акация, то теперь им все чаще и чаще попадались какие-то незнакомые Банникову разлапистые деревья, чем-то похожие на российские дубы и деревья-гиганты, своими кронами уходящие в облака с совершенно невероятным окрасом ствола.

От жары и усталости персонал посольства начал буквально валиться с ног. Вадим был вынужден идти все медленнее и все чаще останавливаться, дожидаясь отставших. Поняв, что без длительного отдыха не обойтись, он, остановив группу, негромко скомандовал:

— Привал, полчаса. Круговая оборона. Гражданские в центре, — Вадим принял это решение ни с кем не советуясь, справедливо рассудив, что если кому-то из начальства не понравится, то тот вправе данное решение отменить и поступить по-своему. Но отмены не последовало. Убедившись, что его приказание выполнено, оборона занята, а гражданский персонал находится в целости и сохранности, Банников скинул рюкзак близ одного гигантского дерева и сел, опираясь спиной о его ствол.

— Петрович, — окликнул появившийся «на горизонте» Кошелев.

— Тут я, — отозвался Банников.

— Не хилые деревца, — старший лейтенант ткнул кулаком в разноцветную кору исполина. — Интересно, как оно называется?

— Радужный эвкалипт, — раздался звонкий голос незаметно подкравшегося к ним Вениамина.

— Не шуми так, — предостерег мальчика Вадим и поинтересовался: — Откуда знаешь?

— Читал, на картинках видел.

— На картинках? — Вадим нарочно позволил себе усмешку.

— На фотографиях, — поправился мальчик. — Но это точно эвкалипт, его кора имеет свойство менять свои цвета. Сначала она ярко-зеленая. Затем, созревая, приобретает синие, фиолетовые, оранжевые и темно-бордовые оттенки. У больших деревьев ствол отливает всеми цветами радуги, потому этот эвкалипт и получил название радужного. Но даже самое огромное дерево все продолжает расти, при этом раскраска коры постоянно меняется. А вырастают эвкалипты до семидесяти пяти метров и до двух с половиной метров в диаметре.

— Понятно, — Банников одобрительно кивнул, — а вон то дерево как называется? — Вадим показал пальцем на деревья, в которых он обнаружил некое сходство с дубами.

— Это? Это сикомора, древнейшая плодовая культура, обликом, размером и прочностью напоминающее дуб, — при этих словах Банников многозначительно покачал головой, — плоды его съедобны и даже кое-где в мире сикомора выращивается как культурное растение. Оно тоже вырастает огромным, чуть ли не до пятидесяти метров высоты, но с раскидистой кроной. А в целом местная фауна очень разнообразна, на побережье растут финики, агава, у реки мы видели бамбук, здесь акация. Тут много чего растет.

— Здорово! — Банников искренне удивился познаниям мальчика. — Поражен. Но теперь о насущном: кушать будешь?

Мальчик сверкнул глазами, непроизвольно сглотнул и поспешно кивнул.

— Так, посмотрим, что у нас есть. — Банников и присевший рядом Кошелев начали поспешно вытаскивать из своих рюкзаков остатки продовольственных запасов. Обнаружились две банки тушенки, две палки сухой сыро-копченой колбасы, четыре каши, чай, кофе, три банки сыра, галеты.

— А маме взять можно? — робко спросил Вениамин, и мужчины вдруг сообразили, что в спешке, за другими заботами, за вставшей в полный рост проблемой воды, они совершенно упустили из вида обеспеченность гражданских продуктами питания. Почему-то думалось, что это элементарно — уходя, захватить с собой еду.

— Ко-конечно, — растерянно пробормотал Кошелев, и они в четыре руки начали перекладывать продукты в обнаружившийся у Вадима пакет. Вскоре на траве остались лежать две банки каши, одна банка тушенки, банка сыра и довольно значительное количество галет.

— Вот маме, отнеси, — Банников приподнял пакет и протянул мальчику.

— А вам?

— О, — отмахнулся Кошелев, — у нас хватит.

— Спасибо! — мальчик, осветившись радостной улыбкой, подхватил пакет и едва ли не в припрыжку умчался на поиски своей мамы.

Глядя ему вслед, Банников покачал головой:

— Не было печали.

— Н-да, — задумчиво согласился Кошелев. — Надо по парням пробежаться — гражданским похавать насобирать. А то у них, похоже, жрать совсем нечего. И главное — молчат, гады.

— Молчат, — согласился Вадим.

— Так что, пойдем?

— Я один пробегусь, — вызвался Вадим, — а ты нам кашку, что ли, разогрей?

— Может две?

— А дальше?

— На завтра тушняк и сыр оставим. Утром-вечером галеты.

— А дальше? — повторил Банников и нервно улыбнулся.

— Галеты, — без малейшего смущения ответил Кошелев, — а потом еще что-нибудь найдем.

— Найдем? Ну-ну, — зам не поддержал оптимизма своего командира. — Ладно, будем полагать нас прибывшими на курсы лечебного голодания. За три-четыре дня без жратвы не помрем точно. А вот вода и в самом деле проблема. Короче, я пошел, а ты тут кошеварь.

Поднявшись и прихватив с собой чехол из-под рюкзака, Банников отправился собирать с личного состава нежданно наметившийся «оброк».

Когда Вадим вернулся к оставшемуся разогревать консервы Кошелеву, сын Любови Алексеевны находился там же. Он сидел на коврике Вадима и с аппетитом уплетал разогретую тушенку, закусывая ее намазанным на «печенюшку» галеты сыром. Спецназовцы переглянулись, и сидевшей за спиной мальчика Кошелев с полуулыбкой развел руками. «Мол, звиняйте, панове, а на завтра пайка урезается». В ответ Банников незаметно махнул рукой: «судьба».

— Знаете, как я люблю папку?! — ни с того ни сего вдруг сказал мальчик. — Он у меня такой умный! Я когда вырасту, тоже послом буду. Вот только они у меня с мамкой поругались. Я так хочу, чтобы они с мамкой помирились, ужас как хочу! Я мамку тоже очень люблю, она добрая. А еще врач. Она когда операцию делала, я ей салфетки держал и нитки подавал. Вот они помирятся, и мы отдыхать поедем, папка обещал. А еще…

Мальчик рассказывал и рассказывал, а у Вадима в груди начало разгораться жгучее пламя, сердце давило и разрывалось от противоречивости обуревающих чувств. Любовь Алексеевна манила его к себе с непреодолимой силой, но стоило только им переступить черту, и счастье ребенка — хрупкое, но все еще возможное, разлеталось осколками битого стекла. И никакой надежды. Развод родителей — трагедия для ребенка. Жаль, что современный христианский мир, казалось бы, такой верующий, не понимает этого и принимает детские трагедии как должное. Современный христианский мир… но ни Банников, он… он… он и сам не знал, как поступить, что выбрать. Вот только смотреть этому мальчику в глаза ему становилось все труднее и труднее.

— Ты-то не устал? — перебив говорившего с набитым ртом мальчугана, спросил Вадим, чтобы хоть как-то отвлечь того от рассказа о родителях и их семейных сложностях.

— Да нет. Я даже автомат ни разу никому не передавал, — мальчик гордо постучал по лежавшему рядом оружию.

— Молоток! — похвалил Банников.

— Тут интересно. Я горного козла видел. А вы видели?

Банников кивнул — едва солнце осветило горы, в трех сотнях метров от него вверх по склону поскакало стадо в шесть или семь голов.

— А