Кавказский транзит - Сергей Иванович Зверев

приходилось встречаться с некоторыми сумасшедшими, представлявшими себя «не в своем облике».

Нет, Наполеонов среди них не числилось, но были не менее забавные случаи…

– А ведь его спутать с обезьяной, особенно в темноте, – раз плюнуть.

– Это бывает часто. Поведение накладывает отпечаток не только на психику, но и на внешность, – как видно, Тамаре не хотелось разговаривать на эту тему. – Раз уж ты пришел… Не откажешься от кофе?

– Не откажусь, – лаконично ответил Лавров.

– Тогда подожди. Ты какой любишь?

– Какой предложишь. – Батяня присел в кресло, разглядывая камин, над которым мастер в свое время потрудился знатно. Его творение напоминало, скорее, камины в старинных рыцарских замках, где, как и здесь, при желании можно было зажарить на вертеле целого кабана. Во всяком случае, размеры сооружения вполне позволяли сделать это.

– Ты знаешь, многие почему-то считают, что кофе мне особенно удается, – сказала Тамара, через некоторое время входя в комнату.

Она поставила на столик поднос с кофейником, украшенным затейливой восточной вязью, и маленькими, величиной с наперсток, чашечками.

– Судя по тем блюдам, которые мне довелось попробовать на недавнем банкете, я соглашусь с этим уже заранее.

– Но ты ведь еще не пробовал! – рассмеялась Тамара.

– Я уже слышу по запаху, – ответил Батяня, держа в руке чашку с ароматным напитком.

Кофе и вправду оказался превосходным.

– А ты знаешь, я грешным делом думал, что этот твой горбун – снежный человек, – сказал майор, делая глоток.

– Так ты и в самом деле хотел спасти меня? – Кречинская смотрела на него долгим взглядом, в котором читалось что-то большее, чем простая признательность.

– Естественно. Потому я здесь.

Батяня понимал, что от нее можно многое узнать о здешних нравах и связях, к тому же он чувствовал, что Тамара ему весьма симпатична как женщина. Его тянуло к ней, как и ее к нему, – он это прекрасно видел.

– А если бы я погибла, как бы ты поступил?

– Прибегнул бы к кровной мести. – Батяня решил придать этой теме больше юмора. – Она ведь здесь всегда практиковалась? Расскажи.

– Естественно, – кивнула Кречинская, – традиции и обычаи здесь означали все, гораздо больше, чем где бы то ни было, выходя на первый план даже при чрезвычайных обстоятельствах. Последние и являлись, так сказать, проверочными экзаменами стойкости и положительного значения традиций. Вот, кстати, даже такой жесткий обычай, как кровная месть, не освобождал от обязанности уважительного отношения к человеку, особенно к гостю, а также к пострадавшему и униженному, чтобы максимально пощадить его оскорбленное самолюбие, лишний раз не задеть его человеческого достоинства.

– Благородство прежде всего? – Батяня глубоко затянулся сигаретой.

– А как же! Как гласит артвинская пословица: «врага убей по совести», то есть по-человечески, – отозвалась Тамара. – Издавна четко определялись принципы взаимоотношений между противоборствующими сторонами, победителями и поверженными, даже включая грубо нарушивших традицию гостей. Враги должны были также придерживаться некоторых обязательных неписаных правил. Так, если обидчик где-нибудь случайно встречал обиженного, то он не мог первым напасть, а вправе был только обороняться. Кроме того, обязан уступать ему дорогу, а в людных местах или в доме у постороннего должен был тотчас же уходить, как только покажется обиженный.

– Вот это интересно! – заметил Батяня.

Кое-что из этого он знал, но Кречинская рассказала ему и новые факты.

– При встрече врагов право первого выстрела принадлежало обиженному, причем убийца был обязан привести в порядок убитого: накрыть его буркой, сообщить родственникам вовремя о его судьбе, чтобы уберечь труп от зверей… Противнику мстили явно и тайно, как позволяли обстоятельства. Но убийство из-за угла считалось недостойным. Имело значение и употребляемое оружие. Например, убийство палкою считалось для родственников убитого более тяжким оскорблением, нежели убийство огнестрельным оружием, кинжалом или саблей. Более того, если противник не был готов к отражению нападения, в частности застигнут врасплох невооруженным, стрелять в него не полагалось…

Внезапно Тамара прервала свой увлекательный рассказ и поднялась с кресла, отставив звякнувшую чашечку с недопитым кофе. Теперь ее мало волновали традиции, кровная месть и прочее. Будучи женщиной темпераментной, она думала сейчас только об одном – об этом офицере, сидевшем напротив. Часто дыша, она вплотную подошла к майору. Он ощутил дразнящий, пьянящий запах ее тела.

– Ты не хочешь меня поцеловать? – хрипло спросила она.

Больше сдерживаться Лавров не мог. Он сгреб женщину в свои могучие объятия, ощутив вкус ее губ, и в следующую минуту все закружилось в каком-то сумасшедшем вихре, где ими обоими овладели только чувства, делающие их слепыми и глухими ко всему тому, что сейчас не касалось их.

Батяня подхватил Тамару на руки и понес в спальню.

Глава 22

Дорога, как известно, – вечная спутница человека. Она самой жизнью призвана соединять людей, деревни, города и целые страны. Эти, как назвал их поэт, «серые нитки с бесконечными узелками памяти» выполняют свои функции в самых разных уголках мира. Сложнее приходится тем из них, которые проходят через границу. Вот тут-то их соединительные функции между народами и государствами находятся под контролем держав, законно желающих пресекать контрабанду и прочие, еще более опасные последствия неконтролируемого перемещения граждан и грузов. Такая горная дорога и вела через пост на полигоне, который занимали десантники Батяни. С артвинской стороны сейчас здесь царило некоторое оживление. На обочине стояли Даратол, Харс, еще несколько кавказцев и русских, с виду бизнесменов. Время было горячим, и коммерсанты судили-рядили о том, как действовать дальше: на кону стояли большие, очень большие деньги.

В отдалении от группы оживленно беседующих дельцов виднелась колонна большегрузных фур. Машины вытянулись вереницей на обочине проезжей части. Колонна замерла и не двигалась, машины бездействовали уже не первый час. Водители, истомленные простоем, также обсуждали текущие события. Естественно, каждому не улыбалось застрять здесь надолго и хотелось побыстрее оставить границу позади, вырвавшись на простор.

– Я просто, ребята, хренею от того, что происходит, – сказал мужчина лет сорока пяти с обветренным лицом, изборожденным глубокими морщинами, – это ж сколько можно простаивать здесь? Ну ладно, мы люди подневольные, нам задание дали – вези, мы и везем. На то мы и водители, как говорится, короли дорог. Но если машины не пройдут – это ведь катастрофа!

– Насчет катастрофы это ты верно сказал, – кивнул невысокого роста крепыш, – в прошлый раз нас завернули, не прошли мы этот пост, и если сейчас будет то же самое, то грузу нашему – хана. Какая теплынь стоит! Машины холодильными установками не оборудованы: еще пару дней – и вино точно забродит.

– Это же на какую сумму здесь товара-то? – сокрушенно окинул взглядом «король дорог» длинную вереницу машин. – Если, допустим, в каждой машине…

– Да брось ты пустое, – скептически хмыкнул его товарищ, – зачем думать над чужими финансами, если тебе и минимальной доли таких деньжищ за всю жизнь не заработать? Это все зря, я вам точно говорю. Жить надо проще: мое – значит, держись зубами и никому не отдавай. Если нет – ну, тогда пускай над ним другой корячится. Бери ношу по возможностям. А так зря только нервы портить…

– А у тебя с нервами что, все в порядке? – третий, что задавал этот вопрос, вовсе не выглядел сдержанным гражданином нордического типа.

И правда – трудно остаться невозмутимым, когда работа, проходящая на колесах, может каждый день подкидывать самые разные сюрпризы. Не так давно, к примеру, водителю пришлось поработать монтировкой, утихомиривая пыл тех, кто очень желал поживиться его грузом.

– У меня – в порядке, – уверенно кивнул собеседник. – Ты пойми, проблемы – они все равно никуда не денутся, что думай о них, что нет. А вот здоровье всякими лишними переживаниями испортить можно запросто. Мне еще дед мой говорил: заботы решай по мере их появления и воспринимай их спокойно. И, что ты думаешь, – до девяноста шести лет дожил!

– Ну, не знаю, – не согласился водитель, – мне, знаешь, совсем не интересно последние лет тридцать доживать развалиной с сотней болячек. Уж лучше в шестьдесят пять коньки откинуть, зато без лишних мучений. Что, не так?