«Пассажир» из Сан-Франциско - Анатолий Маркович Бальчев

приходилось сомневаться. Он глядел Наташе в глаза, и расшифровать этот взгляд было проще простого — ни одна женщина не обманулась бы. Страстное желание, нежность и одиночество были в нем. Вопрос и надежда…

— Пойдем отсюда… — тихо сказала Наташа.

До гостиницы они дошли в молчании, так же молча поднялись в его номер. Только когда дверь за ними плотно закрылась, Маковский притянул Наташу к себе, поцеловал глубоким долгим поцелуем. Она не сопротивлялась, но и отвечать не спешила, еще и еще раз спрашивая себя, правильно ли поступает? А почему нет?! Хватит разыгрывать святую невинность! Это уже переходит все границы! Это становится неприличным, в конце концов!

Фил ей небезразличен и она хочет быть с ним. Она уже с ним…

Его губы оторвались от ее губ, переместились осторожными поползновениями по щеке к нежной мочке, поиграли с ней немного, проложили дорожку, от шеи к груди… Легкое Наташино платье соскользнуло на пол, а сама Наташа взлетела на руки Фила. Он понес ее к постели, опустил резко и нежно, восторженно глядя на ее обнаженное тело…

— Я хотела тебя спросить, — Наташа потерлась носом о его шею. Шея пахла дорогим одеколоном и сладким любовным потом — так обычно и пахнут мужчины после горячих ночей, а еще в этом запахе было нечто таинственное, непонятно что, отличающее эту шею от всех прочих. Запах опасности и тревоги, нервный и возбуж-дающий…

— Спросить? О чем?.. — Фил лениво потянулся. У него был вид довольного самца — того и гляди вскочит с постели и с первобытным воем начнет колотить себя в грудь — смотрите, мол, я победитель, эта женщина принадлежит мне!

— Ты для чего все это разыгрываешь?

Вопрос прозвучал неожиданно, Фил резко поднялся на постели, сбросил одеяло…

— Что я?

Иначе, как обломом, это не назовешь. Все опьянение минувшей ночи вдруг обернулось непредсказуемым похмельем.

— Так что я делаю?

Впрочем, Наташа не глядела на него. Она уже успела переместиться на самый краешек высокой кровати, трогательно свесить ноги и уставиться в зашторенное окно, за которым сулил райские кущи подсматривающий в узкую щелочку между шторами новый день.

— Я чувствую в тебе какую-то фальшь…

— Я и сам в себе это чувствую… — помолчав, сказал он.

— И как давно это?

Фил встал с кровати, не глядя на Наташу… И, постаравшись уйти от ответа, поменял тему:

— Мне надо одеться. Я как-то не привык вести серьезные разговоры голышом.

— Прости, — Наташа поймала себя, что и в этом они с ним схожи и временно натянула на себя простыню.

Он ушел в ванную, по ходу сгребая разбросанные с вечера шмотки, а Наташа…

«Ну и ладно, — подумала она. — Рано или поздно этот разговор все равно должен был состояться. Конечно, некстати, что я затеяла его именно сейчас, но что уж теперь. Такой вот характер. Не свойственно мне находиться в состоянии радужной эйфории. Не мое это. Или элементарный страх ускорил события. Потому что дальше — больше. Я бы совсем утратила контроль над собой. Перестала быть себе хозяйкой. Я и так делаю все, что ему заблагорассудится. Правда, до сих пор все его пожелания были исключительно приятными. Но так же не может быть всегда. Так просто не бывает. И что тогда? Идти на поводу у слепых эмоций и стечения обстоятельств?..

Жаль, что вот так быстро все закончилось. И Питер толком не посмотрели. Как теперь с Темкой объясняться?! Ладно, навру что-нибудь. Не привыкать. Он мальчик смышленый. Выводы сделает сам. И, тем не менее, жаль…»

— …Я действительно чувствую себя не совсем в своей тарелке, — Фил вышел из ванной, по-свойски на ходу застегивая молнию джинсов, но с обнаженным торсом.

«Нарочно, — подумала Наташа, — знает, что в таком виде он неотразим. Тут у любой женщины мысли… пойдут наперекосяк». Она натянула простыню до самого подбородка и свои собственные мысли с трудом поставила по стойке смирно, стараясь отключить все излишние эмоции.

— Причин тому много — я не хочу, да и не могу посвящать тебя в них — но одна из них ты.

Он сделал паузу, во время которой Наташа успела прийти к выводу: неплохо подготовился. Шпарит, как по-писанному. Сейчас по его сценарию она наверняка должна спросить: «Почему я, милый?». И он уведет разговор в сторону, наплетет с три короба всяких обнадеживающе-лестных для женского разума объяснений, по сути, так ничего и не сказав. Ну уж, дудки!

Не дождавшись вопросов, которые, в его понимании, действительно должны были последовать, Фил свернул так и не ставшее полномасштабным объяснение, потянулся к Наташе, зарылся лицом в ее волосы…

— Не думай об этом… Надо потерпеть еще немного, и я… — он не договорил, пытаясь отвлечь Наташу поцелуями от опасной темы.

— Что я? — Наташа вывернулась из его объятий.

— И я буду свободен от всех ваших подозрений.

— Тогда… — Наташа на этот раз сама подвинулась к нему, проворно расстегнула молнию на джинсах, и какое-то время им было не до «серьезных бесед».

— …Я не хочу, чтобы ты ездил сюда, — жалобно сказала Наташа, когда и на этот раз все началось и закончилось. — Или мне уйти с работы, чтобы ничего не знать?

— А что ты знаешь? — не заостряя внимания — ха, ха, — поинтересовался Фил.

— Да все уже говорят, — Наташа вздохнула, — Маковский — авантюрист, пробы ставить негде… Думаешь, приятно?

— Думаю, неприятно, — Фил помолчал, словно размышляя.

— То-то и оно!

— Я даже догадываюсь, кто говорит…

И не дождавшись реакции на свою многозначительную реплику, вдруг предложил:

— А ты вот что. В следующий раз, когда я приеду, ты возьми и задержи меня.

— Это как?

— Ну, скажем, у меня будут не указанные в декларации золотые часы «Картье»…

— И что?

— Пусть утвердятся в своих догадках, что я низкопробный «жучила», а ты патриот своего дела, и раз и навсегда отвяжутся от нас.

— А ты на самом деле, крупный «карась»? — Наташа официально строго сдвинула брови.

Но как она ни пыталась придерживаться шутейного тона, номер не проходил. Фил поцеловал складочку, образовавшуюся у нее на лбу:

— Перестань. Я же серьезно. Пусть меня один раз захомутают на мелочовке, раз уж им так хочется, отшлепают и успокоятся. И тебе — в актив…

— Не рассчитывай, не успокоятся. А свои поощрительные дивиденды я уж как-нибудь заработаю естественным путем.

— Не сомневаюсь. Но ты смотри, как пикантно все вырисовывается. Я прохожу паспортный контроль, нахожу тебя за стойкой, если медальон на тебе… — он коснулся рукой своего подарка, уютно завалившегося в ложбинку Наташиной груди, — значит уговор в силе, не вписываю «Картье» в декларацию. Ты поднимаешь