Единственный шанс - Анатолий Филиппович Полянский

Ты ли это?» – с изумлением понял: перед ним Васька Маховой. Только он называл Горбатова Михой.

– Откуда? – спросил Михаил растерянно. – Ты же на Сахалине служил. В командировку, что ли?

– Насовсем! – обнял его Маховой. – Переведен по личной настоятельной просьбе. Рад тебя видеть, чертяка!

Горбатов поморщился. Он не любил бурного проявления чувств, к тому же еще не успел осмыслить, рад ли встрече.

Они с Василием не просто однокашники. Четыре долгих курсантских года их койки стояли рядом, и все, что выпадало на долю одного, разделялось другим. Пополам радость, горе, успехи и неудачи, и последняя сигарета тоже. Однако в дружбе двоих, как это часто случается, Горбатов оказался лидером. Он и учился лучше, и на ринге занимал призовые места, частенько побивая неловкого медлительного друга.

В отличие от неуклюжего, не знающего куда деть длинные руки Василия, Михаил был ловок, хорошо сложен. И никогда не лез за словом в карман.

К тому же Михаил Горбатов был симпатичным парнем. Пышный русый чуб, правильные тонкие черты лица и пронзительно-синие глаза били, как утверждали во взводе, женский пол наповал. Горбатов с общим мнением соглашался, а Маховой вторил славящему «хору» и охотно играл вторую роль, считая Горбатова намного способнее и умнее себя. Тем более что со второго курса Михаил стал командиром отделения, старшиной 1-й статьи.

Горбатову при выпуске прочили большое будущее. Василия же считали середнячком. В лучшем случае говорили, что тот мог рассчитывать на какую-нибудь не очень высокую должность. С тем и разъехались по разным частям друзья, направленные в погранвойска. Но судьба обоих круто изменилась…

В то время как Горбатов, придя из училища помощником командира пограничного корабля, так им и оставался, Маховой быстро пошел в гору. Он трижды проявил себя при задержании нарушителей. Был награжден медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». Ему досрочно присвоили звание старшего лейтенанта. Пока Василий был далеко, Михаила это, в общем-то, мало трогало. Сейчас предстояло служить вместе…

– Поздравляю! – сказал Михаил, ревниво взглянув на три звездочки, блестевшие на новеньких погонах.

– С чем? – удивился Василий. – Ах, ты о звании? Тебя сия доля не минует. Главное в другом!

– В чем же? – усмехнулся Горбатов.

– Долго рассказывать, Миха, – вздохнул Маховой, сразу почему-то погрустнев.

Внешне старый друг вроде бы изменился мало, разве немного похудел, отчего резче обозначились скулы. Что-то в выражении глаз, пока неуловимое, показалось чужим. Зато усы, пышные, пшеничные, тщательно ухоженные, оставались прежними. Василий всегда холил свои усы, справедливо полагая, что они украшают его заурядную внешность.

– И все-таки в чем главное? Рассказывай, я не тороплюсь, – с прежней снисходительностью заметил Михаил. – Ты уж выкладывай свои беды. Кстати, как Клава?..

Угнетенное настроение друга подействовало на Горбатова взбадривающе. Наслышавшись о его успехах, он долго бы еще не решился задать этот вопрос.

Именно из-за Клавдии их дружба если и не прекратилась, то, во всяком случае, дала глубокую трещину. И надо ж было встретить эту Озерцову! Мало ли было у него других девчат? Те, другие, считались с его капризами, прощали даже грубость. А он, привыкший с детства быть единственным и неповторимым, пользовался этим, всячески демонстрируя свою власть. Это же так приятно, когда тебе позволяют казнить или миловать…

И вдруг – «порох в юбке»! Что ни скажи – все не так. Ей слово, а она – двадцать. Да так врежет, – хоть стой, хоть падай. Ох, Клава! Как же она его помучила. Ни от одной девчонки он такого не терпел. Другую бы мигом отшил, а от этой сколько резких слов сносил…

И чем она только брала? Стать, конечно, хороша, фигурка точеная. А лицо – так себе: курносо, широкоброво, кругло. Пройдешь мимо – не заметишь. Разве глаза остановят: зеленые, влажные, будто сбрызнутые росой. И дерзкие. Глянет – обожжет! А еще голос – низкий, грудной, что называется, бархатный. Говорит – слушать хочется, а запоет…

– Так что Клава? – повторил вопрос Горбатов. – Она с тобой приехала?

– Да, – односложно отозвался Василий.

Михаил удивленно поглядел на друга и настырно переспросил:

– С тобой или нет? Не слышу твердости в твоей речи. Что-нибудь случилось?

– Все в порядке, – уклончиво ответил Маховой.

Что-то в голосе Василия да и в облике заставило прикусить язык. Горбатов помнил друга всегда открытым, распахнутым, с широкой улыбкой и неиссякаемой готовностью помочь всем и каждому. Таким он показался и теперь. Но первое ощущение обмануло. Рядом шел молчаливый, заметно повзрослевший человек, даже постаревший с тех пор, как они не виделись. И седина обозначилась на висках, а ведь прошло не более двух лет…

Откровенный разговор явно не получался. Печально, когда после разлуки встречаются друзья, а говорить им, по сути, не о чем.

– На какую должность к нам? – прервал молчание Михаил.

– Еще не знаю. Да какая разница!

– Кокетничаешь. Так-таки все равно? – ехидно заметил Горбатов.

– Я давно просился на Скалистый, – сказал Василий сухо. – Должность же меня не волнует.

– Не ко мне ли под бочок размечтался? – не удержался Михаил, но, увидев укоризненный взгляд друга, почувствовал неловкость. В самом деле, почему не послужить рядом? Они, в конце концов, что бы там ни случилось, не один пуд соли съели.

– Успокойся, Миха, – грустно отозвался Маховой. – Ты не при чем. Так сложились обстоятельства. Я должен был резко сменить обстановку. А лучшее место, чем Скалистый, придумать трудно. Тем более, и ты здесь. А это для меня до сих пор все еще важно.

– Ты непоследователен. Не замечаешь? То я «не при чем», то – это «очень важно»…

– Стоп. Хватит! – Маховой протестующе поднял руку. – Давай не будем углубляться. Со временем само по себе все узнается, а пока… Будь здоров, Миха! Спешу к комбригу. Рад, что встретились. Ей-богу, рад! – повторил он и порывисто прижал Михаила к себе. Потом оттолкнул его и стремительно пошел прочь. А сбитый с толку Горбатов остался на месте. Он так и не понял причины приезда Махового.

Кто-то крепко хлопнул его по