Эльмира Нетесова - Закон Тайга

—  Обижаешься на меня, Сем? - дрогнул голосом дед.

—  Теперь, после услышанного, не злюсь. Но поначалу...

—  Били они меня. Так мордовали, не чаял выжить. И все грозились шкуру с живого спустить. А чего ее снимать? Она и сама слезла. Держаться не за что. Мне эту шкуру, почитай, сем­надцать зим снимали. Кому не лень. Я уж и бояться устал. Она ведь опосля каторги к костям так и не приросла. За жизнь дер­жатся те, кто в ней что-то хорошее оставил и помнит. Оно дер­жит за сердце цепями. А я что оставлю опосля себя? Разве вот Стрелку. Ей я нужон покудова, но и она забудет, - вздохнул печально. - А этих злыдней приютил от великой усталости, чтоб не докучали мне и не ускорили смерть мою.

—  Какую Стрелку? - встревожился участковый.

—  Рысенка взрастил. Девку. Назвал вот так. Она смышле­ная, все понимает.

—  Но почему ты через соседа не передал мне ничего? Ведь мог намекнуть, что с самой зимы бандюги живут.

—   Не подпускали меня к телеге близко. Спасибо Кузьме твоему. Выручил он меня... Редкой души человек. Дай ему Бог здоровья.

И Дегтярев покраснел до макушки. За работой, хлопотами и заботами забыл о человеке, который помог, подсказал. И едва вернулся в Трудовое, позвонил в Поронайск. Рассказал о по­дробностях ареста банды, о Кузьме. Там все оформили рапор­том-телефонограммой.

А под вечер, получив разрешение руководства, пошел к печ­нику, заканчивавшему очередную печь.

—  Слезай! - позвал его с крыши Дегтярев.

—  Погодите минуту! Еще один рядок выложу, - улыбался Кузьма, основательно укладывая кирпичи.

Начал складывать эту печь условником, а закончил - сво­бодным человеком. Завтра уедет домой. Уже и документы его готовы. А вещи... Какие вещи у условника? Паспорт, справка, деньги на проезд - все в карман уместится. Ноги в руки и бегом.

Когда участковый сказал печнику, что за помощь в поимке опасных преступников он освобожден от дальнейшего отбытия наказания, Кузьма едва не потерял дар речи от радости.

Последняя ночь в Трудовом. Короткие сборы.

Наутро печника не добудились. Он был мертв... Все работя­ги спали, и никто не знал, входил ли кто этой ночью в барак. Убит иль сам умер от радости, не пережив ее. Такое, как слыхали, тоже случалось иногда.           

—   Он нас выручал. Спасал от фартовых. А свою беду не почуял, - вздохнул кто-то из работяг.

А участковому вспомнилась угроза в адрес печника, бро­шенная убийцей Тихона на Трофимычевой деляне,

—  Нет. Не сам... Снова «закон - тайга» сработал. Но кто же в этот раз посеял смерть? - Участковый сжал до хруста кулаки.

Когда сообщал в Поронайск о смерти Кузьмы, узнал, что во время эгапирования из Трудового один из преступников по клич­ке Сова совершил побег. Двое других прибыли к месту совер­шения следственных действий,..

—  Это тот недомерок сбежал? - удивился Дегтярев.

—  Он самый. Этот недомерок опасней целой «малины». И сбежать удалось по-дикому. Лесовоз наш «воронок» задел. Что называется, расцеловал в задницу до крови. Замки и сорвались. Машина несколько секунд шла по инерции на полной скоро­сти, пока шофер затормозил. Но этого Сове было достаточно, чтобы сообразить, выскочить и сбежать. Все, обшарили. Не на­шли. Словно сквозь землю провалился. Не человек - дьявол какой-то, - удивлялись в Поронайске.

«Значит, вернулся он ко мне в Трудовое», - без радости понял Дегтярев. И услышал в ответ утвердительное. Мол, куда же ему еще податься, если в городе вся милиция на ушах стоит, а в Трудовом - опять происшествие со смертельным исходом. Не Сова ли счеты свел?

—  Ищи у себя. Куда ему деваться? Ведь вот и расписаться в своем прибытии успел. Этот печник помог их поймать. А по фартовому закону за это смерть полагается. Ты о том не хуже нас знаешь, послышался в трубке голос уже самого прокурора.

—  Легко сказать - ищи! Будто он вешки на своем пути для меня оставит. Иль зарубки, чтоб дорогу не потерять. Я этих гадов больше полугода искал. А они довезти не сумели! Маши­на их в зад стукнула. Лесовоз! - осекся участковый и тут же понял, как исчез, как Сова добрался в Трудовое. Конечно, на лесовозе, который, лишь притормозив после столкновения, по­мчался от места аварии на бешеной скорости. Значит, в кабину паскудник успел заскочить. И там водителя за жабры взял. «Надо проверить по путевым листам», - решил участковый. И через пару часов убедился в собственной правоте.

Водитель лесовоза сознался сразу. Не стал изворачиваться.

— Да, зацепил прицепом «воронок» на повороте. Не я, они поспешили проскочить. Я правил не нарушил. Иначе б нагнали и прижали. Я притормозил, чтоб шоферу натолкать, сами по­нимаете чего. Высунулся из кабины, слышу, кто-то рядом на сиденье дышит. Оглянулся, а он мне - пальцы в глаза. И говорит: «Гони, падла, свою таратайку! И живей! Не то зенки в жопу всажу». Я и включил скорость. А потом гадко стало, что такого гниды испугался. Он ведь по пояс мне. Ну и тормозить начал. В зеркало вижу, что «воронок» стоит, за мной не гонится. Решил к ним вернуться. Так этот хорек, с сиденья, мне кентелем в подбородок въехал. Чуть зубы не вышиб. Будто мои мысли угадал. И говорит: «Сматываемся! Не то и вовсе ожмурю». Из-за пазухи достал спицу. Похожую на велосипед­ную. Заточена острей любой иглы. И брешет мне: «Натяну тебя на эту игрушку, и будешь сохнуть, как червяк в гербарии, в своей развалюхе». Я ему по-свойски все, что о нем думаю, в двух словах сказал. А он мне - к груди спицу. И предупрежда­ет: «Фартовые от фраеров не терпят... Еще потрехай и накро­ешься... Мне терять нечего!» Довез я его до Трудового. А вот где он вышел - не знаю. Словно испарился. Как появился, так и исчез незаметно. Когда его в кабине не стало, будто я от говна отмылся, дышать легче стало. Так я теперь вторую дверцу на­мертво закрыл. Чтоб никто не подсел.

—  Неужели не притормаживал, когда он выходил? - уди­вился Дегтярев.

—  Нет! Скорость не снижал.

—  Где в последний раз его видел, где проезжал?

—  Да перед селом уже. В километре. Не дальше...

—  В лицо узнал бы?

—  Да его спутать нельзя. Таких средь людей больше не во­дится.

Отправив покойного Кузьму на вскрытие в Поронайск, Дег­тярев решил съездить к Трофимычу. Прихватил с собой двух ребят на всякий случай. А вдруг Сова к старику отправится?

Но нет... Трофимыч разбирал остатки бани. Узнав о сбе­жавшем, погрустнел. Но потом сказал жестко:

—  С ним одним я управлюсь. Ты не боись за меня. Коли что, наведаюсь. Молчать не стану.

—   Может, возьмешь на время одного из ребят? Охранять тебя будет, баню поможет поставить, - предложил Дегтярев.

— Хорошо бы так-то! Да в Трудовом, чую, вы нужней будете.

—   Зря, Трофимыч, отказываешься. Ребята мои надежнее твоего оружия. Жаль мне тебя будет, если этот недоносок напа­костить тут успеет. Но мы наведываться к тебе будем, - пообе­щал участковый и внезапно услышал над головой:

—  Р-р-рау!

Глянув вверх, окаменел от неожиданности.

—  Нельзя! Не моги! Прочь, Стрелка! Сгинь! - заорал ста­рик диким голосом и вырвал пистолет из руки участкового.

Дегтярева бил озноб. Промедли секунду - и рысь, громад­ная, сильная, впилась бы в горло. Такую не стряхнешь, не испугаешь криком. Она - хозяйка тайги, Трофимычева заповедника. Лесник давно передал ей свои владения. От ее взгляда ничто и никто не ускользал. Она стала владычицей всего живого, она карала и миловала, она была той, кого лес­ник звал своею душой после смерти. Ее он выходил и вырастил себе на замену.

—  Ну и напугала, гадость! - вытер вспотевший лоб Дегтярев, глянув вслед Стрелке, спокойно сидевшей на крыльце зимовья и оглядывавшей тайгу. - Что ж она бандюг проглядела? - укориз­ненно качал головой участковый.

—   Гон у нее был. Первая любовь. Вот и прозевала. Зато когда воротилась, из избы прогнала. Не дозволила в хате жить. Они из-за нее не шибко в тайгу совались. И кабы не рысята, Стрелка сжила б их с заповедья.

—   Он и теперь подгадать может. Под зиму. Иль момент улучит, когда не будет ее на участке, - встрял молодой ми­лиционер.

—    Нет. Нынче верней собаки подле меня пасется. Глаз не отводит. До ветру без присмотра не пускает. Аж совестно, - признался дед. И продолжил улыбаясь: - У Стрелки свое име­ется особливое чутье. Она беду враз сечет. И мчит ко мне. Надысь прискакала, молоком все пузо вымазано, рысят-детей своих от титек оторвала, а меня от погибели сберегла. И этим... избу поджечь помешала... А говорят - в ней сердца нет. Откуда ж такое чутье идет, ежли не от сердца? Дай Бог людям его иметь. Чутье, сострадание иль сердце, пусть Господь всякое живое эда­кой верностью наделит. Любовью тайги к ближнему, человека к человечьему. Мне нынче дружка иного не надобно. Дал Творец защиту. На том благодарствую. А коль опередит злыдень, зна­чит, судьба моя такая, горемычная. И сетовать не стану. Госпо­ду все видно, и я его создание, не без присмотру живу.