Тайник абвера - Александр Александрович Тамоников

вставать, садиться, идти стоять у окна, принимать расслабленную позу или, наоборот, – вытягиваться, как по команде «смирно». Он щелкал фотоаппаратом, поощряя бывших курсантов.

Сосновский отвел от окна Фосса и подвел его к Шелестову и Когану.

– Ну, узнаешь этих солдат? – спросил Шелестов.

– Трудно сказать, – ответил немец. – За войну столько лиц прошло передо мной. Всех запомнить трудно.

– Хорошо, я спрошу по-другому, – кивнул Шелестов. – Эти двое были с вами в той группе окруженных солдат, когда вы решали, уходить в лес или идти с офицерами и переводчицей через озеро?

– Вам же правда нужна, а не мои выдумки, – опустив голову, ответил пленный. – Там был страшный бой. Нас осталось мало, даже тех, кто был с нами в лесу, я знаю не всех. Они могли быть из других рот или батальонов. Кто-то пришел с последним пополнением. А еще мы все были грязные, в копоти. Родная мать не узнает. Не могу сказать точно, был ли кто из них с нами в ту ночь.

– Хорошо, что ты можешь рассказать об этой женщине-переводчице из штаба?

– Я ее не знаю, – помотал пленный головой. – Раньше не видел. Она из штаба полка или даже дивизии.

– Она немка или русская?

Пленный удивленно посмотрел на окружающих его офицеров, задумался, потом покачал головой:

– Она с нами не разговаривала. Только с офицерами. Они ее все кутали в плащ от холода, и говорила она по-немецки вполголоса. Я ее лицо хорошо разглядел при свете фонаря, когда на спиртовке один из офицеров готовил кофе.

– Опишите ее.

– Средних лет. Около сорока, наверное. Волосы собраны под пилотку, поэтому не могу сказать, какой они длины. Про цвет… Наверное, русая. Обычное среднее телосложение – не худая и не толстая. Черты лица самые обычные.

– Одним словом, – усмехнулся Сосновский, – все самое обычное, среднее, не запоминающееся. Ты ее узнаешь, если увидишь?

– Думаю, что узнаю, господин офицер.

После того как Лыжина и Барсукова развели по комнатам и увели пленного немецкого солдата, группа снова собралась у себя. Буторин остановился в дверном проеме и, подперев плечом косяк, стал выжидающе смотреть на товарищей. Сосновский сосредоточенно крутил в пальцах спичечный коробок с видом человека, для которого это занятие сейчас самое главное в жизни. Коган просто молчал, глядя в окно. Шелестов барабанил пальцами по крышке стола, глядя поочередно на каждого из своих товарищей.

– Ну что, – наконец заговорил он, – будем считать, что день прошел впустую. Мы вполне геройски, но бездарно перебили группу окруженцев, чудом взяв в плен одного из них. Лыжина и Барсукова он не опознал, немку-переводчицу описать не смог. Лыжин и Барсуков пока у нас равны по подозрениям, и нового сдвига в этом вопросе у нас нет. Кстати, прочесывание местности ничего не дало, фактов стычек с окруженцами севернее озера не было. Как были мы два дня назад на одном месте, так и остались.

– Нужно привезти из Малой Калиновки Веронику Матвеевну, – неожиданно предложил Коган равнодушным скучным голосом.

– То есть? Зачем? – не понял Буторин. Он оторвался, наконец, от косяка и, подойдя к Когану, уселся на стул напротив него. – Что это даст? Она же не видела этих солдат, которых лечила соседка.

– Соседка ли лечила, – пожал плечами Коган. – Малая Калиновка у нас фигурирует в каждой истории. Мы должны предъявить учительницу Райнеру Фоссу.

– Ты что, в самом деле считаешь, что Вероника Матвеевна может оказаться… – начал было Шелестов, но не договорил, наткнувшись на еще более недоуменный взгляд Когана.

– А что, собственно, тебя удивляет, Максим? – спросил Коган, не меняя тона. – У нас нет никаких доказательств, что учительница именно та, за кого себя выдает. Но если даже и так, то формально мы должны провести процедуру опознания. И не надо на меня так смотреть, как будто я упырь и вурдалак. Я следователь и привык соблюдать процедуру следственных мероприятий. Вы же меня для этого здесь оставили.

Все замолчали. Сосновский с интересом смотрел на Когана, готовя замечание поязвительнее. Буторин просто смотрел на Бориса хмуро и неприязненно.

– Виктор, завтра поедешь в Малую Калиновку и привезешь учительницу, – приказал Шелестов. – А ты, Борис, будь добр, договорись с военным начальством, чтобы ей приготовили комнату где-нибудь неподалеку от нас.

– А я… – начал было Сосновский, но Шелестов перебил его:

– …а ты, Михаил, поедешь в поселок Голубово, во временный лагерь военнопленных. Там собирают только офицеров. В лагере обнаружился некто майор Лангенберг, который, предположительно, имеет отношение к разведке, а может быть, и к разведшколе.

Глава 4

Капитонов заехал за Сосновским рано утром на машине. Михаил сел на пассажирское сиденье, майор посмотрел на него с доброй усмешкой:

– Наслышаны в штабе дивизии о ваших подвигах. Зампотех за голову схватился, когда вашу машину увидел. Кто за рулем был?

– За рулем был я, – пожал плечами Сосновский.

– Хорошая реакция у вас, – похвалил Капитонов вполне серьезно. – Я уж боялся спросить. Там же автоматная очередь прошла так, что и спрятаться некуда было. Под руль не нырнешь, это вам не полуторка.

– Захочешь жить, еще и не туда нырнешь, – проворчал Сосновский, закуривая. – Расскажите, что это за Лангенберг такой и как его выделили?

– Вообще-то очень просто, – сворачивая на грунтовую дорогу, ответил Капитонов. – При нем были документы и сопроводительное письмо. Он приезжал в Псков инспектировать школы от «Штаба Валли» и по глупости попал в окружение.

– По глупости? – Сосновский с интересом посмотрел на контрразведчика. – Поясните!

– Когда все бросились отступать, он спасал машину с хлебом. Немцы все как один драпали, рядом полуразрушенная деревня на берегу. На подъезде к мосту загорелся бензовоз. Водитель его бросил, конечно, а рядом стояла машина с хлебом из какого-то тылового подразделения. Водитель с перепугу тоже бросил машину и удрал, а этот майор сел за руль и сумел отвести машину подальше от бензовоза. Когда бензин взорвался, она не пострадала. Жители села видели это. А тут наши танки к мосту прорвались. Ну, майора осколком и зацепило. Не опасно, но крови он потерял много.

– Любопытно, – хмыкнул Сосновский, – он что же, думал, что хлеба вермахту не хватит? А может, просто рассудил, что на колесах ему легче удирать?

– Удивлю вас, но он не пытался удрать на машине с хлебом. Он ее отвел как раз в сторону деревни. Когда его брали в плен, он все бормотал: «Я сделал все, что мог».

– Любопытно, – повторил Сосновский.

Лагерь встретил его тишиной; только шелест листвы и приглушенные шаги охранников рождали едва уловимые звуки. Здесь содержались те, кто еще совсем недавно сеял хаос и разрушение под Москвой, в