Вертеп - Шестаков Павел Александрович

Самой Виктории Карловне он дал бы семьдесят. Держалась она подчеркнуто прямо, одета была в строгое серое платье с тусклой брошью, седые волосы гладко зачесаны и собраны на затылке. Сидела она в жестком кресле на гнутых ножках, Мазина усадила напротив.

— Я знала, что вы до меня доберетесь, Игорь Николаевич.

Мазин отметил, что она сразу назвала его имя и отчество. Виктория Карловна, очевидно, принадлежала к тем пожилым людям, кому Бог даровал светлую голову и память на долгие годы, и это обнадеживало.

— Неудивительно. Вы ведь своего рода спонсор нашего поиска.

— Прошу вас, избегайте модных ненужных словечек. Хотя я и из немцев, но мы почти триста лет говорим по-русски, и я терпеть не могу, когда русский язык засоряют и уродуют.

— Значит, вы моя единомышленница. Я рад, что мы будем говорить на одном языке.

— Не сомневаюсь. Я думала о предстоящем разговоре. Вам, конечно, потребовалось время разобраться в этой шелухе.

— Простите.

— Я хочу сказать — вы уже убедились в том, что «бегство» Эрлены — сущая ерунда?

— Вы так думаете?

— Да, я так думаю.

— И не подозреваете Алферова?

— Его же признали невиновным.

— Не сразу.

— Правда не всегда очевидна сразу.

— Но теперь, по-вашему, доказана?

— Вполне.

— Были на суде?

— Зачем? — Старуха прикоснулась пальцем к виску. — У меня здесь свои соображения. Земное правосудие есть правосудие слепца. Истинно судит тот, — она оторвала палец от виска и подняла его вверх, — кто имеет право судить, а не те, кого назначили власти предержащие. Невиновный человек по воле слепцов почти три года страдал в заключении, — добавила Виктория Карловна и повела худыми плечами под теплой шалью.

Мазин перевел взгляд на икону.

— Вы православная?

— Мои родители были лютеране, но я не считаю себя связанной догмой. Идея Бога шире церкви. Никакая церковь не может ее постичь в одиночку. Я знаю несколько языков, это помогало мне не только зарабатывать на кусок хлеба, но и многое прочитать. Я не очень люблю самоуверенных священнослужителей. Бог слишком велик, чтобы доверить отдельным лицам посредничество между собой и смертными. Его суд высший.

— Мне пришлось всю жизнь прослужить правосудию земному, — произнес Игорь Николаевич, не желая вступать в теологический спор.

Против ожидания она не возразила.

— Это не так страшно, если человек честен. Честность тоже проявление высшей воли. Что такое совесть? Собственная весть. Единственная весть, которая тебе направлена. А откуда?

И Виктория Карловна замолчала, полагая, что вопрос в ответе не нуждается.

— Что же за весть подтолкнула вас обратиться ко мне? Ведь прошло столько лет.

Виктория Карловна поднесла ко рту платочек, который держала в руке, и тщательно вытерла тонкие губы, и без того казавшиеся очень сухими.

— Я не поняла, что представляет собой поздравительная телеграмма, она встревожила меня. Это недобрая весть, но она должна была прийти.

— Вы ожидали такого?

— Если вы о появлении Эрлены, то я не ожидала. Совсем не ожидала и не жду ее.

— Вы считаете, что Эрлены нет в живых? — спросил Мазин, надеясь на определенный ответ, и получил его.

— Да, — ответила Виктория Карловна.

— Кто же мог отправить Лиле телеграмму?

— Не знаю, но Лиля должна узнать правду о своей матери. Телеграмма, если хотите, сигнал, что час пришел.

— Именно теперь?

— Да.

— Не раньше?

— Раньше было рано. Она была слаба, мала, получила жестокий удар.

— Но правда может оказаться еще более жестокой.

— Вы догадались? Я так и думала. Может.

— Тогда не лучше ли ее избежать?

Мазин вспомнил страдальческое лицо Лили и мнение Марины о ее нездоровье.

— Нет, теперь она сильна духом.

— Мне она такой не показалась.

— Внешность обманчива.

— Марина Михайловна считает, что у нее и сейчас слабое здоровье.

— Она мачеха, — сказала старуха жестко, — видит поверхностно.

— Не только мачеха. Она родная сестра матери.

— Точнее, единокровная. Они с Эрленой от разных матерей. Мать Эрлены была моей сестрой, а Марина мне чужая. С ней и с ее супругом я не имею ничего общего.

— Почему?

— Я скажу позже. Сначала скажите, с чем вы пришли ко мне?

Мазин покачал головой.

— С немногим.

Виктория Карловна не огорчилась.

— Я так и думала. Хорошо, что вас не запутали глупой сказкой о ее побеге. А чего вы ждете от меня?

— Если узко, я хотел бы узнать, не сохранилось ли чего-либо, написанное рукой Эрлены. Это необходимо, чтобы определить подлинность последней телеграммы.

— Разве дома у них ничего не нашлось?

— Много лет прошло, а главное, муж был очень оскорблен и давным-давно уничтожил письма и все другое, что было.

Старуха усмехнулась.

— Предположим.

Сказано это было каким-то странным тоном, так что трудно было понять, согласна ли Виктория Карловна с утверждением, что Дергачев в состоянии ревности и ярости уничтожил бумаги, или она подразумевала нечто иное.

— Попробую поискать. Эрлена любила посылать открытки к праздникам, даже к Седьмому ноября, хотя я никогда этот день праздничным не считала. Но я рада каждому доброму слову и ничего не выбрасываю. Что-нибудь я для вас найду.

— Спасибо. Это реальная помощь.

— Вы уверены, что почерк нельзя подделать?

Мазин посмотрел на «старую даму», как он мысленно прозвал собеседницу, внимательно.

«Она не верит, что телеграмму отправила Эрлена».

— Попытаться сфальсифицировать можно, однако у меня есть очень опытный эксперт, он не ошибется.

— И вы надеетесь, этим все выяснится?

— Ну, если окажется, что почерк принадлежит Эрлене, предстоит еще разыскать вашу племянницу. Ведь ко мне Лиля за этим обратилась с вашего благословения, или наняла, если хотите. Я заинтересован честно заработать свое вознаграждение, — улыбнулся он.

Собеседница Мазина иронию не приняла. Спросила сухо:

— Какие еще возможны варианты экспертизы?

— Сомнения в подлинности, если образец не даст достаточно материала для сравнения. И, разумеется, полное несовпадение почерков.

— Что же может значить несовпадение?

— Скорее всего телеграмма — неумная шутка, злой розыгрыш. Для Лили это будет очень горько, но ситуацию несколько прояснит.

Виктория Карловна помолчала. Мазин видел, что ее интересует еще что-то.

— Вы хотите спросить о чем-то?

— Что вы будете делать, если почерк окажется сомнительным?

— Откровенно говоря, это худший вариант. Злую шутку может устроить каждая сволочь. Но подделать почерк возьмется и сможет далеко не каждый. Нужно иметь не только образец, но, главное, цель поважнее, чем пустой розыгрыш.

— Вы хотите сказать, что такое может сделать только близкий человек?

— Ну, я бы не стал утверждать категорично. Возможен и совсем непредсказуемый отправитель. Но какие-то данные он должен иметь и какой-то недоброй цели добиваться.

— Бедная девочка! Но зачем?

— Это главный вопрос, который я ставлю, но лучше не спешить с ответом, а идти шаг за шагом. Сравним сначала почерки.

— Я чувствую, здесь зло, и вы тоже? — произнесла Виктория Карловна с мрачноватой уверенностью.

— Мое дело искать факты, — ответил Мазин, опасаясь мистической трактовки происшедшего.

— Факты! — буркнула она недоверчиво. — Вы ведь узнали только то, что знал суд, что всем известно? Где еще собираетесь искать?

— Везде. И здесь, у вас. Помогите, если можете, — сказал он просто.

Виктория Карловна молча смотрела в пространство, будто прислушивалась к внутреннему голосу. Потом заговорила медленно, начиная издалека.

— Я любила Эрлену, несмотря на все слабости, доверяла ей присматривать за домом в мое отсутствие, приходить поливать цветы. Я разрешила им с мужем держать во дворе автомобиль. Они тогда купили машину, но не могли решить проблему гаража. Я разрешила поставить «москвич» во дворе. Да, их машина стояла во дворе.