Улица цвета крови - Александр Александрович Тамоников

всей операции доходчиво объяснили. А вас этот поляк, подполковник Садовский, лично введет в курс тех задач, которые вам совместно с ним и поручиком придется выполнять.

— Ну что ж, раз такие дела, — удовлетворенный пояснениями, кивнул Шубин. — Буду ждать дальнейших разъяснений и приказов.

Глава четвертая

В стрелковую дивизию, входившую в состав 60-й армии и стоявшую неподалеку от Малых Подлесок, добирались добрых три часа. Поляки, Лагутенок и Шубин как офицеры ехали на легковом автомобиле, остальные — в грузовике.

— До передовой поедете с комфортом, — пожимая офицерам руку на прощание, заметил Левонтий Игнатьевич, который пришел их проводить. — А там доложите о прибытии, и уже пешочком до Малых Подлесок. Мы уже связывались со штабом дивизии, и там вас будут ждать. Связь с поляками в селе у них налажена. Так что и тут особого труда дойти до них не будет. Ну, а дальше — все в ваших руках, — он крепко пожал руки Глебу и Эдуарду (как уже знал Шубин, так звали Лагутенка).

Поляки первыми сели в автомобиль, за ними последовал и Лагутенок. Шубина задержал за рукав Левонтий Игнатьевич.

— Как только окажетесь в Дублянах, присмотрите за Садовским. Не оставляйте его надолго одного. За безопасность подполковника вообще-то отвечает поручик Роженек, но все-таки… — он многозначительно посмотрел на Глеба. — Все-таки… Это моя личная просьба к вам, капитан, ведь именно вы будете плотно работать с ним там, — он кивнул куда-то за плечо Шубина.

— Хорошо, я понял и выполню вашу просьбу, Левонтий Игнатьевич, — заверил его Глеб.

Он сел в машину, и они тронулись в путь.

— Доводка, доецджат доуго, моцжешь спек, — заметил Садовский, оборачиваясь с переднего сиденья.

«Ехать долго, можете поспать», — мысленно перевел с польского на русский Шубин, а вслух поблагодарил:

— Подзековане.

«Этак я и по-польски научусь и говорить, и думать», — подумал Шубин и усмехнулся своим мыслям.

Поначалу Глеб просто сидел и смотрел в окно, но потом он и вправду на какое-то время задремал, убаюканный тихим гулом мотора и тряской, но ненадолго. Его разбудила канонада. Пока не близкая, но и не далекая — слышно было хорошо, хотя и земля под колесами еще не гудела.

— Подъезжаем уже? — спросил он Лагутенка.

— Еще час езды, — сообщил тот, — можете еще поспать.

— Нет, больше не буду, — ответил Глеб, выпрямляя затекшую спину. — Хватит, уже выспался.

— А наши поляки спят, — шепотом сказал Лагутенок и указал на спавшего справа от него Вацлава. Тот, склонив голову набок, привалился плечом к дверце и чуть посапывал.

— Слизце, — не открывая глаз, погрозил Роженек пальцем в сторону Лагутенка.

Шубин улыбнулся. Похоже, поручик отлично знал свои обязанности охранника подполковника. Сон его был чутким, и он расслышал даже тихо сказанные слова Лагутенка.

— Что он сказал? — повернулся к Глебу Лагутенок.

— Я слышу, — перевел ему Шубин слова Вацлава.

— Ну и слух у вас, пан Роженек, — заметил Лагутенок чуть ли не восхищенно.

— Добри слух, — согласился с ним Вацлав и, все так же не открывая глаз, улыбнулся.

Глеб повернулся и стал смотреть в окно. Сумерки уже надвигались темно-серыми облаками на ярко-голубое небо. Солнце садилось в эти тучи, озаряя горизонт красновато-оранжевым светом.

— Завтра будет дуть сильный ветер с запада, — сказал Глеб.

— С чего вы взяли? — удивился Лагутенок, тоже посматривая в окно. Ему явно хотелось с кем-нибудь поговорить. Все равно о чем, хотя бы и о погоде, но поговорить.

— Красный закат — к сильному ветру. А почему с запада будет дуть? Потому что уже сейчас облака набегают с северо-западной стороны. К утру направление сменится на западное. Обычное дело в это время года.

— Вы географ или погодник? В смысле, учитель географии или метеоролог? — поинтересовался Лагутенок.

— Ни то и ни другое, — повернул к нему голову Шубин. — Просто знаю, и все. Народные приметы, — кивнул он в сторону окна.

— Можно личный вопрос, товарищ капитан? — Лагутенок поерзал на сиденье, усаживаясь поудобнее.

— Давайте будем на «ты», — предложил Глеб и протянул Лагутенку руку. — Чего нам, капитанам, друг другу выкать? Звания мы одного, практически ровесники, задание тоже одно выполнять будем.

— Согласен, — расплылся в улыбке Лагутенок, который был лет на пять моложе Шубина.

— Тогда задавай свой личный вопрос.

— Вы, то есть ты, кем был в мирное время? Я вот, например, был монтажником.

— В мирное время мы все кем-то были, — неопределенно ответил Шубин. — Кто-то монтажником, кто-то учителем… Я был учителем.

— Понятно. И жена есть, и дети?

— Не женат и детей нет, — ответил Шубин.

— А у меня вот жена и дочка в Челябинске остались. Когда уходил, дочери только-только три годика исполнилось. Теперь она меня, наверное, и не помнит уже. Забыла за три-то года. Жена карточку присылала. Выросла дочка, большая уже. А что мне карточка, когда я хочу ее увидеть не на карточке, а так обнять и вверх подкинуть, чтоб она смеялась и просила еще и еще ее подбрасывать. Чтобы как раньше бывало… — с грустью сказал Лагутенок.

— Может, и не забыла дочка, — заметил Шубин. — Жена наверняка ей о тебе много чего рассказывала. Главное — что ждут тебя. А все остальное ерунда.

— Ей мой син счека на мнай в дома, — неожиданно в разговор вступил и Роженек.

— Сын тоже хорошо, — понял его Лагутенок. — А где твой дом, Вацлав?

— Жолква, — коротко ответил Роженек и снова прикрыл глаза, давая понять, что больше он ничего говорить не хочет.

После ответа поляка замолчал и Лагутенок — наверное, задумался о своей дочке, о семье, которая осталась в далеком Челябинске. А Шубин стал смотреть в окно, но делал это чисто автоматически, на самом деле не замечая, что происходит за стеклом. Он углубился в себя и старался отогнать от себя самого мысли о своих состоявшихся и несостоявшихся романах, которые были у него и в мирное время, и на войне. И вспоминал он обо всех этих женщинах с одинаковой теплотой и грустью.

Вспоминал, пока не приехали. За этими воспоминаниями, углубленный в свои мысли, он не слышал ни грохота приближающейся канонады, ни гула боя. Не заметил он, и как на землю опустились сумерки и накрыли ее темнотой, той темнотой, которая бывает только в июле при убывающей луне. Даже тонкого месяца видно не было на небе из-за затянувших его туч. Глубину и черноту наступающей ночи добавлял еще и густой горький дым, тянущийся с полей, окружавших дивизионные окопы.

— Приехали, — сообщил шофер, который должен был доставить всех на линию фронта.

Вышли из автомобиля. Из грузовика высадились остальные из группы разведки. Старший лейтенант Маринин построил отряд и доложил