Тени забытых болот - Александр Александрович Тамоников

звука, да и отблесков света не было. Офицеры втроем прошли на кухню. Василий зажег керосиновую лампу и спросил:

— Может, чаю?

— Нет, спасибо, — покачал головой Кочетов и сел за стол. Офицеры расположились напротив.

Подполковник свернул самокрутку и закурил. Николай поставил на стол жестяную банку, служившую пепельницей, и прикрыл дверь. Хотя вряд ли их кто-то подслушивал.

— Еще одна передача была, — коротко сообщил он.

— Когда? — привстал Коновалов.

— Сегодня. Часа три назад. Как раз на закате вышли, так что мы пока даже не ездили — какой толк в потемках искать. Опять на новом месте.

— Понятное дело. Они же не дураки, чтобы в одно и то же место два раза приходить.

— Но завтра надо будет съездить.

— Я поеду и лично все осмотрю, — сообщил Николай. — Василий дежурит.

— Хорошо. Заодно и по остальным точкам пройдешься. А теперь, орлы, рассказывайте о ваших успехах.

— Пока похвастаться нечем, — сказал Рябцев.

— Совсем? — приподнял брови подполковник.

— На самом деле не совсем, — ответил майор. — По некоторым сведениям, разведгруппу прячет некто Пан.

— Пан? Кто такой?

— Мы о нем знаем очень мало. Во время оккупации служил немцам в Минске. Предположительно, в СС или гестапо, поскольку, по словам очевидца, ходил в форме, но не вермахта. Когда оккупантов вышибли, перебрался сюда, в Липень. Наиболее вероятно, что живет по чужим документам. Здесь имеет дело с преступным миром — скупает краденые вещи у бандитов. И, возможно, именно он и прикрывает вражескую группу. Скорее всего, он и есть тот, кого мы ищем.

— Значит, Пан, — медленно произнес Кочетов и сделал глубокую затяжку. — Это фамилия или псевдоним?

— Псевдоним. Наверно, сам придумал.

— Возможно. А что за очевидец его опознал?

— Бывший полицай Гордеев, из местных, то есть из Липеня. Рассказал, что видел этого Пана в Минске, в немецкой форме.

— Ну, да, явно не поносить у немцев одолжил, — язвительно проговорил подполковник. — Что пока о нем известно? Ну, кроме службы. Внешность, приметы?

— Вот здесь глухо, — развел руками Николай. — Относительно молодой, то есть лет от тридцати до сорока примерно, волосы русые, обычного телосложения и среднего роста.

— Да, не разбежишься. Обычный среднестатистический гражданин. Ни родинок, ни бородавок, ни шрамов, ни татуировок?

Майор покачал головой.

— Мы с Василием допрашивали этого полицая, Гордеева. С его слов, он Пана видел всего два раза. Первый — тогда, в Минске, второй раз — когда вместе с главарем банды возил ему краденое на продажу. И об этом рассказал только он.

— Да, негусто, — вздохнул подполковник и затушил окурок в жестяной банке, служившей пепельницей.

— Вот еще что, — подал голос Василий. — Этот Пан хорошо говорит по-русски, без акцента.

— И что?

— Да мы сначала подумали, что он поляк. А полицай вообще его за немца принял, потому что с немцами он говорит на чистом немецком, а с Потапом — главарем банды — по-русски и, повторюсь, без всякого акцента. Возможно, что Пан и есть немец, только обрусевший. Из Прибалтики или с Поволжья.

— Не обязательно, — пожал плечами Кочетов. — Может, просто хорошо немецкий язык знает. Хотя… — Он сделал паузу. — Мало кто из русских сделал бы у немцев карьеру. Даже власовцы. В СС, гестапо и подавно. Ну, а Пан, как вы сказали, был не в военной форме, то есть не вермахт и не РОА. А вот если он действительно немец, то у фашистов дорога ему была бы открыта, как-никак фольксдойче[1]. Их они привечали и в Европе, и у нас. Так что, возможно, вы и правы. Но происхождение тоже, знаете, дело тонкое. У этого вашего Пана мать могла быть немкой. А по документам он мог быть и Иван Иванович Иванов.

— Ну, в любом случае нынешние документы у него наверняка не на немецкую фамилию. Точнее, не на свою собственную. Установить бы ее, настоящую… — Майор вопросительно посмотрел на подполковника.

Кочетов помолчал. Потом покрутил спичечный коробок в руках, сделал еще одну самокрутку и закурил.

— Товарищ подполковник, — нарушил тишину Рябцев, — нам бы данные на всех, кто служил немцам в Минске.

— Эка ты хватил, дружочек, — покосился на него Кочетов. Но потом вздохнул. — Я понял, что вы хотите. Я могу запросить сведения из Минска и потом предоставить вам, но не факт, что этот ваш Пан, точнее, тот, кто скрывается под этой кличкой, уже известен как пособник оккупантов. Хотя пособник — это мягко сказано. Учитывая то, что вы мне про него рассказали, он там явно не последним человеком был. Хотя, наверно, и не в первых рядах шагал. Иначе его мог бы не только полицай опознать, а весь Минск и в половине окрестных населенных пунктов. Да и не стал бы он тогда в Липене прятаться, если тут до Минска два-три часа езды, а то и за день пешком дойти можно. Но ладно, данные я запрошу. Прямо завтра.

— Спасибо, товарищ подполковник.

— Да пока не за что. Никто не знает, есть на Пана что-то или нет. Хорошо, если вообще какая-то информация будет. Надо этому полицаю спасибо сказать, что подвернулся под руку в нужный момент и узнал Пана. Иначе неизвестно, когда бы о нем узнали.

— Да хотя бы полицаю фотографии похожих по описанию показать. Чем черт не шутит?

— Я же сказал, запрошу, — повторил подполковник. — А вы сами как намерены его искать?

— Через местных преступников, — ответил капитан. — Раз уж он среди них прячется — а скорее всего, так оно и есть, — и попутно где-то скрывает разведгруппу.

— Группа сама, скорее всего, прячется не в городе, — пояснил Кочетов. — Потому что сеансы они устраивают в разное время. А днем с рацией за плечами по городским улицам не побегаешь, больно приметно, да и накладно. Они или где-то на окраине, или за городом. Так что ищите, товарищи, ищите. Кстати, а не поэтому ли Пан остался здесь? Ведь если он у немцев так выслужился, что ему мешало уйти с ними на запад?

— Мы тоже об этом думали, товарищ подполковник. Вероятно, немцы его оставили здесь в тылу как своего пособника.

— Понятно, — сказал офицер. — Тогда пока все. Товарищ майор завтра со мной, на место последнего перехвата, а товарищ капитан казнокрадов да душегубов ловить. Ну, и с меня запрос в Минск.

Он погасил окурок в жестянке и встал. Коновалов проводил его и закрыл дверь. Рябцев же загасил лампу и оставил чуть приоткрытым окно, чтобы выветрился табачный дым.

* * *

Места вокруг Липеня были красивые. Коновалов отметил это сразу, хотя ему казалось, что за эти три военных года он утратил всяческую сентиментальность и