Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Разметавшись, снаружи у юрты валялся Цинь.

Клео пошел за отцом к озеру, потом вдоль воды. Депутат пробовал ногой тела убитых. Глухого, судя по всему, застре­лили на лошади, которая стояла над ним. Отец шлепком отогнал... Перебежчика успели обыскать. Карманы шубы и штанов были вывернуты. Нашли и Чжуна, которого прикон­чили гранатой.

Капрал Ли зигзагами мотался вдоль берега, рылся в кар­манах, подсумках и вещмешках убитых. Комками совал деньги за отворот кителя. Издалека покачал головой на не­мой вопрос депутата — есть ли пленные?

Нервничавшие верблюды заплевали им сапоги жвачкой, когда они подошли осмотреть вьюки. Отец сел, привалив­шись к туше Вонючки. Вздохнул. Велел Клео:

—   Взгляни на Циня.

Таджики сторонились, когда он возвращался к станови­щу. Овцы и всадники исчезли. Клео сказал кочевнику, топ­тавшемуся возле юрты:

—   Подними караванщика.

—   Он уходит в вечность. Оставь его в покое, мальчик...

—   Хочешь туда же?

Клео навел маузер.

—   Смерть старого друга всегда огорчительна, уважаемый депутат Лин Цзяо... Утешайтесь мыслью, что она приходит ко всем.

—  Может, боги еще оставят вам жизнь, почтенный Цинь... Пленных не захватили. А мучают вопросы: кто послал капи­тану письмо из Бао Тоу, откуда он узнал, что мои гвозди и подковы не гвозди и подковы, а — золото, зачерненное кра­ской?

—   Я расплатился гвоздем с мамой-сан, — сказал с нату­гой Цинь. — Мне дал образец хозяин лавки...

Кровь запеклась полосками в шрамах по углам его рта. Усы походили на комки засохшей глины. Красные пузырьки выдувались и опадали в ноздрях. Пуля сидела в легких.

—    Зачем?

—    Не оставалось денег, пришлось менять гвоздь...

—   Я не спрашиваю, за что ты им расплачивался. Я спра­шиваю, зачем хозяин лавки снабдил тебя образцом? Прове­рять мои вьюки, когда бы ты, собака, прикончил нас с сыном в конце пути? Ему не понравились мои большие проценты? Ты и есть гот самый человек, который нас должен опознать у Яркенда?

Отец поднялся с колен. Отошел к капралу Ли:

—   Надо бы догнать собаку Сы.

Депутат набивал магазины «люгера» патронами, которые пачкали маслом пальцы и обшлага куртки.

—    Капитан Сы выдающийся воин, — ответил капрал. Он расправлял комканые купюры, собранные с убитых. — Мы не выиграем с ним правильного боя вдвоем. Из засады, после утомительного перехода, смогли... Теперь — нет. Он ждет. И подкараулит... Забудьте это. Да и не опасен он больше. Ему бы унести ноги теперь.

—    Эй, малыш... эй, — позвал Клео караванщик Цинь. — Когда я буду умирать, скажи всем, чтобы отвернулись. Я не хочу, чтобы на меня смотрели люди другой религии.

Когда Клео подошел к отцу и капралу, оба сосредоточенно ворошили бумажки из кожаной сумки, подобранной с како­го-то мертвого.

—   Там караванщик хочет сказать тебе...

Клео шел следом за отцом и капралом, которые несли караванщика к берегу.

—  У мусульман кошачьи зыркалки, — сказал капрал, ког­да они, не осторожничая, бросили на песок Циня.

Караванщик силился поднять голову. Отец рывком разо­драл на его груди тесемки рубахи. Обшарил окровавленную грудь. Вытащил кисет, из кисета пергаментную карту. Долго всматривался в бумагу. Кивнул Ли, и тот протянул ему кара­бин.

Однако первый выстрел сделал не отец. Цинь, выгнув­шись, как скорпион перед смертью, вытянул из-под спины браунинг и полыхнул из него, когда отец прилаживал кара­бин к плечу. От приклада полетела щепа. Грохнул второй выстрел.

—    Караванщик погиб достойно. В бою, — сказал, грузно оседая, отец. На его шее, под содранным пулей мясом, слов­но торопящийся синий червяк билась артерия.

Капрал Ли притащил от юрт старуху. Приладив ремен­ной петлей к вискам раненого две костяных пластинки, она залепила получившийся каркас от груди до щек овечьим навозом, который размачивала слюной. Несколько часов, бормоча заклинания, мазала медом лоб впавшего в бессоз­нательное состояние Лин Цзяо.

Пока она это делала, кочевье растворилось в темноте. Клео и капрал обнаружили это утром. Среди серой холодной равнины у синего озера оставалась одна юрта, на полу кото­рой в жару метался отец.

2

И тридцать пять лет спустя Клео мог бы набросать на бумаге по памяти очертания пологих гор, отрезанных обла­ками и словно паривших над черной каменистой долиной, по которой неделю они двигались на Яркенд. Отец мотался привязанный на Вонючке, с которого сбросили вьюки Циня. Клео спал урывками, иногда мерещились призраки — боял­ся нападения Сы.

Очнувшийся депутат сказал сыну:

—    Все наше, полностью... Я выживу. В Яркенд прибудем вдвоем. Скажешь, что напали и всех перебили, если я буду без сознания. Всех... Ты понял?

Тусклые огни города застали Клео врасплох. Издали он принял их за костры кочевников. Поэтому застрелил капра­ла в затылок почти на окраине. Тело раздел донага. Никто бы не определил, что убитый — пришлый...

Яркендские монахи-ламы расплавили и разлили золото в древние формы. Ими пользовались со времен Чингисхана, когда китайские купцы, спасая достояния, отправляли к от­шельникам в горы все, чем дорожили, включая кокили с метой личного иероглифа для отливок. За переплавку и со­хранение тайны взяли треть от ста двадцати брусочков. Ла­мы же снабдили меховыми жилетами с десятками внутрен­них карманчиков.

«Ювелиры от Тибета до Японии, — сказали монахи, — признают поставленную пробу».

В Яркенд между тем изо дня в день прибывало больше и больше русских. Солдаты обтягивали икры обмотками по­верх пузырившихся над коленями штанов. С плеч крылыш­ками топорщились широкие погоны. Рубахи задирались из- под потрескавшихся ремней. Пользовались необычным оружием — автоматами с круглыми дисками. И не грабили, если не считать разгромленного неизвестно зачем публич­ного дома при гостинице, в которой жили депутат Лин Цзяо с сыном.

Отец торопился убраться из Яркенда, хотя рана затягива­лась плохо. Удалось купить лошадей из числа брошенных 2-й китайской дивизией, отступившей без приказа Чан Кай- ши в эти края вместо южного направления.

Неделями ехали осыпающимися тропами, задыхаясь на высокогорье. В Непале обменяли несколько золотых слитков на шесть килограммов драгоценных камней для будущей перепродажи с прибылью. Объяснялись жестами, поскольку дикие горцы их не понимали. Проехав северную часть Бирмы, королевство шанов, оказались в Сиаме, где Лин Цзяо попытался в районе Чианграя прикупить очищенного опи­ума марки «пять пятерок». Но на окраине деревни, где, как им сказали, заключались такие сделки, из-под обрыва будто злые духи «пхи» возникли трое в куцых клешах и стеганых фуфайках. Карабины висели на животах дулами вниз. Ножи в бамбуковых ножнах примотаны к ляжкам. Исчезли, как и появились, словно провалившись в пропасть за кромкой об­рыва, над которой раскачивались на тонких стеблях поверх травы головки мака. Отец повернул немедленно.

На лаосской территории, потом во Вьетнаме, в Каобанге, Клео ощутил, как велика родина. Обогнув с юга полмира, они вернулись к ее границам. Вывески писались иероглифами, хотя купцы говорили на юньнаньском наречии, разбирать которое оказалось не просто.

Из Хайфона, северовьетнамского порта, спускались на юг грузопассажирским пароходом. Стояла осень, над спо­койным морем поднимались хороводы летающих рыб.

В Хюэ, где ржавые борта отражались в изумрудном глубоководье устья реки Ароматной, Клео вдруг понял язык, на котором перекликались кули, принимавшие груз на лодки, и порту вьетнамской королевской столицы унизительную работу выполняли оборванные соотечественники.

— Посмотри на них, сын, и запомни, — сказал Лин Цзяо. — Они будут гнуть спину несколько лет, чтобы опла­тить дорогу из Китая до этих мест. Шестнадцать часов в день сновать под тяжестями... Для большинства вообще лучше вернуться на родные поля... Но из таких выходят и миллио­неры. Деньги дают свободу... Запомни эту картину! Никогда не работай по найму. Это — хуже тюрьмы...

Клео, прислушиваясь к клокотанию моря за металличе­ской обшивкой, часами лежал с открытыми глазами в тем­ноте каюты, слушая хрипловатое дыхание отца на нижней койке. Жилеты со слитками, засаленные, провонявшие ов­чиной, закатанные в джутовые мешки в изголовье, напоми­нали тысячи километров, которые сделаны им через сердце Поднебесной, его родины, в Туркестан. А впереди лежали края, где нет снегов и песков, и под ногами, обутыми не в стоптанные сапоги, а легкие сандалии, окажется жирная земля, на которой растут райские плоды, где обычай предпи­сывает иметь четырех жен, а иностранцы, являющиеся с золотом или мехами, становятся князьями.

За спиной Клео были пустыня и горы. Теперь он пересе­кал море. Он казался себе крепким духом, способным зара­ботать бесчисленные богатства и вернуться домой, как ска­зал покойный мастер-караванщик Цинь, богатым и сильным...