Волчина позорный - Станислав Борисович Малозёмов

Всё будет так, как должно быть на хорошей работе.

Съел он десяток блинов со сметаной, лёг смотреть телевизор и уснул как перекормленный материнским молоком младенец-сосунок.

Утром капитан Володя Тихонов сгонял в гостиничный номер афериста, привёз портфель с париками, усами, клеем и водой для смыва. Потом в кабинет Лысенко привели Мосина. Наконец Шура разглядел его внимательно. Серая внешность. Жалкая. Худой, сутулый, лицо узкое и удлиненное. Острый подбородок без ямочки, выпирающие острые скулы, желтые зубы и глаза необычные. От носа до зрачка сантиметров восемь было, а губы, наоборот, природа сжала с обеих сторон и вообще забыла о верхней части. Её просто не видно было. Будто у Мосина всего одна губа, нижняя. Да и то настолько утончённая, что захочешь ущипнуть — так не ухватишь сразу. Родинка на правой щеке выглядела непропорционально большой для маленького, худого лица.

— Женщины действительно могут полюбить из жалости, — почему-то грустно подумал Малович. — А если он свой неказистый вид компенсирует подарками дорогими, цветами ежедневными, золотом и деньгами, то у такого ухажера вообще лицо иметь значения не будет. И жалость к нему сразу пропадёт. Щедрость всегда идёт от искренней любви. Так считают и так простенько впадают в заблуждение «клиентки» Валеры, богатые вдовы и разведённые, которые уже привыкли к любви мужей, осыпавших их деньгами и драгоценностями.

— Тебе чуть за двадцать, парень, — хлопнул Мосина по тонкому плечику Александр Павлович. — Не пацан слюнявый. Так ты слышал вообще о любви, которая не на дорогих подарках держится? Просто так, не для протокола скажи мне. Любил сам хоть раз без денег и брюликов для возлюбленной?

Ничего Мосин не ответил. Смотрел в пол тупо и выглядел обречённо.

Вскоре собрались все, кого вызвал Лысенко. Криминалисты, свидетели, которых следователи притащили много. Со всех трёх раскрытых эпизодов.

Наташа Ильина, мастер-постижёр, поочерёдно меняла внешность Мосина с помощью всех, сделанных ей париков, усов и бород. Потерпевшие и свидетели его легко опознали и написали для суда свидетельские показания.

Поддельные паспорта две обманутых и ограбленных женщины тоже узнали. Именно их он им и показывал. Брат убитой Вали Репниной взял со стола фотографию «Поплавского» с Репниной и сказал, что вот в этом виде он запомнил преступника когда встречался с ним у сестры дома. Написал свидетельство об опознании и Лысенко прикрепил его к заявлению брата Валентины о её убийстве.

— Где сейчас находятся деньги и ценности от ограблений и кражи с убийством? — Шура взял Мосина за наручники и ключом расстегнул их. — Я точно знаю, что ты нечего не продал и не пропил. Тем более — не потерял. Вот бумага, ручка. Пиши признательное показание. Укажи имена тобою ограбленных и убитой. Укажи все драгоценности и их количество. Сумму денег, которая осталась от ограблений и спрятана где-то. Скорее всего — в сберкассе.

И не забудь написать, что все знакомства и проживание с указанными женщинами ты использовал исключительно с целью наживы путём ограбления.

— Деньги в сберкассе, — Валера почесал ручкой сивый свой затылок, коротко стриженный. — Двадцать семь тысяч. Потратил только девять тысяч из всех взятых в два приёма денег. Отцу долг отослал и покупал женщинам украшения в ювелирном. На себя деньги не тратил. Ничего не купил. А кормили меня они сами. Тоже не тратился.

— А драгоценности? — прикрикнул на задержанного подполковник Лысенко. — Где лежат и что успел продать?

— Не продал ничего, — приложил руку к груди Мосин. — Хотел собрать ещё больше, уехать в Ялту и купить там большой дом с сауной и бассейном. «Волгу» купить собирался, мебель итальянскую, одежду высшего класса и за большие деньги поступить на должность директора санатория «Гурзуфский». Прекрасный санаторий. И директором там работать — счастье. Мечта моя.

Все драгоценности лежат в двух чемоданах в камере хранения на вокзале. Номера квитанций об оплате и номера мест для этих чемоданов лежат в левом кармане пиджака. Там кошелёк небольшой коричневый.

Шура достал кошелёк и передал Тихонову.

— Привези сейчас.

— А в сберкассу ты, Валерий, поедешь со мной и снимешь деньги. Пусть прямо здесь их заберут ограбленные. Сколько останется, возьмет брат убитой Репниной. Только сначала оформим всё как вещественные доказательства для следственного отдела, — Шура снова застегнул «браслеты» на Мосине и они уехали в сберкассу.

К вечеру всё закончилось. Следствию передали все документы и заключения криминалистов по отпечаткам пальцев Мосина на кухонном ноже. Женщины забрали свои драгоценности и деньги. Брат Валентины тоже. Не все, правда. Девять тысяч рублей как раз из её запасов исчезли. Ни у кого, даже у тех, кто получил все свои дорогие украшения и деньги, радости на лицах, ясное дело, не было.

— Спасибо всем, — поднялся подполковник. — Все свободны. Конвоир, доставьте задержанного в следственный изолятор.

— Простите меня за убийство. Я не хотел. Так вышло случайно, — почти шепотом произнёс Валерий.

Брат Валентины скрипнул зубами и вышел.

— Ну, Мосин, прощай. Не увидимся больше, — сказал равнодушно Малович.

— Расстреляют? — прохрипел юный аферист.

— Конвой, уведите задержанного, — скомандовал Лысенко.

Когда последним ушел Володя Тихонов и командир с Шурой остались вдвоём, Лысенко спросил:

— Выпить хочешь, Саша? Такое мутное трудное дело раскрутил. Хороший повод. Стресс надо залить. Лично у меня всегда нервы лопаются даже от беглых контактов с такими вот выродками.

— Только отнесёте потом меня домой и Зинке скажете, что так нажраться вы лично меня командирским приказом заставили.

— Нет, я скажу, что сам генерал и приказал, и наливал. Пусть она покричит на генерала. А то больно уж спокойно ему живётся.

— Пусть! Зинка моя, она громко рявкнуть может хоть на Брежнева. Если надо будет, — согласился Шура, достал из шкафа армянский «пятизвёздочный», которого в ящике было много, и налил в оба стакана до краёв.

33. Глава тридцать третья

— Зинуля! — нежно закричал в трубку Александр Павлович. — Я того афериста-бабника, который женщину убил, задержал, мы его допросили, документы следакам в папку подшили и теперь празднуем это дело с командиром в его кабинете. Но домой я не приду, потому как больно крепко уж мы напились, а уже скоро час ночи. Командир обещал меня отнести домой, но не успел. Уснул на коврике возле стола. Сам я не дойду. Точно говорю. Не идут ноги. Переночую в кабинете. Тут диван есть. И чего это Лысенко прикорнул на коврике, я не понял. Короче, меня не теряй. Я трезвый, но идти