Рикошет - Василий Павлович Щепетнёв

— По документам…

— И по документам тоже, — я рисковал, но не особенно. Если бы квартирой Лика или же неизвестный, но страшный Игорь уже овладели бесспорно, то я, вернее, Брончин, был бы мёртв. — Пока в деле точка не поставлена, дело не закончено. — А доверенность отозвать не сложно. Я уже отозвал.

— Не получится. Я — твой опекун!

— Развелась со мной, инвалидом, получившим увечье на военной службе, выгнала из дома и — опекун? Это и с детдомовцами не всегда проходит, а уж со мной…

— Ты идиот! Дурак со справкой! И я с тобой не разводилась!

— Сказала бы сразу, я ведь не зря спрашивал. А то паспорт, говоришь, меняю…

— На суд надеешься? Да кто ты для суда?

— А ты?

— Не обо мне дело! Ты об Игоре подумал?

— Он что, президент, Игорь? Его правая рука?

— Уж не знаю, но суд у него — в кулаке.

— Точно? Не раз доказано в научном опыте? Или это он сам так говорит? Нет, не спорю, тебе Игорь кажется человеком крупным, даже всемогущим, так любой мышке страшнее кошки зверя нет.

— А ты не мышка? Больной капитанишко, подумаешь…

— Капитан — чин не высокий. Но отец был генерал-полковником, а мать — профессором, начальником управления. И друзей у них осталось немало. Тоже генералов и тоже профессоров и начальников. И если генерал армии вдруг захочет оформить опекунство надо мной, много у тебя и у твоего Игоря против генерала армии шансов? Так что, голубка дней моих суровых, планы пересматривай.

В ответ она поджала губы.

— Вот-вот. Именно так. Гнать я тебя не гоню, ты моя жена, но перспектив, сама понимаешь, радужных не обещаю. Комнат здесь много, выбирай любую, там и живи тихо и спокойно. Сама говоришь, мне покой и тишина нужны. За мной будут ухаживать ученики академии Чёрной Земли, а когда я полностью проникнусь здоровьем — академик говорит, скоро, — тогда квартиру продам и поеду на Дон, где мы, возрождённые, будем строить на чёрной земле Новый Та-Ур, — я говорил слегка нараспев, как заученное. Если она думает, будто меня заманила в свои сети секта, пусть думает.

Мы сидели друг напротив друга за столом. Не за придумкой атлантидов, низенькой шаткой штуковиной, которую зовут почему-то журнальным столиком, а за прочной конструкцией морёного дуба, антиквариатом, который дед, генерал-майор Павел Брончин, вывез из Германии с документом, что «этот стол был куплен за столько-то марок у господина Мюллера». Нет, я этого не знал и не вспомнил из ниоткуда. Это я сочинил. Но в квартире было немало ценных вещей, которые вполне могли появиться оттуда, из Германии. А деда, генерала Павла Брончина, я нашёл в бумагах Брончина Виктора. То есть моих. Эксперимент явно из тех, где просто необходимо вжиться в образ. По Станиславскому. Но знал я о Брончине мало. Спасает лишь болезнь: не помню, не знаю, а что знаю — забываю.

Я разглядывал Анжелику. Оценивал.

В себе не уверена. Переживает. В то же время не особенно боится. Считает, что для неё в любом случае исход будет благоприятным. Я её удивил, но, тем не менее, являюсь лишь докукой, непредвиденной случайностью, вроде поломки не самой нужной в быту вещи. Исправить положение не сложно, а запросто нельзя, ну, как капающий кран сменить в ванной. Придётся потерпеть, подождать мастера, только и всего.

Иного отношения к себе я не заметил. Вещь. Некстати забарахлившая вещь, которую проще заменить, чем чинить.

— Я кофе сварю, — поднялась она.

— Я не буду, мне врачи не велят.

— А тебе никто и не предлагает, — поставила она меня на место.

Вышла.

Я же пошел на разведку. Осмотреть принадлежащую мне квартиру.

Первое впечатление не обмануло: комнат было много. Не удивлюсь, если прежде на площадке было сначала три квартиры, но одну мои родители (раз я в этом теле, это — мои родители) прикупили, чтобы жить просторнее. Хотя куда уж просторнее — двоим? Или чин того требовал, честь мундира?

И вещей, обстановки в комнате было достаточно, на мой взгляд — перебор. Мебель. Гобелены. Картины. Два Поленова, один Саврасов, один Левитан, один Серов и один Айвазовский. Картины всё небольшие, но удивлюсь, если хоть одна из них окажется копией. Не могли мои родители позволить себе копии.

И еще: не было запаха логова мужчины. Приходящие запахи были, но запаха мужчины, хозяина, человека, сделавшего это место своим логовом — нет. Мое оптимизированное обоняние ручалось за то.

Следовательно, всё сложнее, нежели казалось сначала. И Анжелика не мечтает тут же промотать состояние мужа (возьмем в кавычки и «промотать», и «состояние», и «мужа»), а не прочь обосноваться всерьёз и надолго. Потому роль Игоря получается еще менее ясной, хотя куда уж меньше.

Я зашёл в библиотеку. Да, книг здесь было не то, что у меня. Не полсотни, счет шел на тысячи. В шкафах красного дерева. А шкафы под высоченный потолок. Специальная стремянка, сама по себе — произведение искусства. И книги на немецком, английском, французском языках. Даже на китайском. Как я заметил, либо на военную тему, либо на медицинскую. А ещё мистические откровения. Классической русской литературе было отведено три полки, постреволюционному времени — одна. Красный граф Толстой — знаю. Горький — знаю. Фадеев, Вишневский — как же, читали. А вот Софронов, Марков — мимо, мимо. И, совсем уже неприметная полочка самых читаемых: Донцова, Акунин, Мякин, Ситковеций… Тоже не знаю. Честно говоря, я к литературе отношусь прохладно. И как эндобиолог, и как офицер. Как эндобиолог вижу — врут много книжные герои. И ведут себя неестественно. Встают в позу и несут несусветную чушь в обстоятельствах, когда требуется бежать, экономя дыхание, или же сражаться, опять же экономя дыхание.

Запах кофе поплыл по квартире. Я вернулся в гостиную.

Анжелика всё-таки приготовила две чашки, сахарницу и сливочник.

— Пей уж, чего там. Чашка кофе смертнику не повредит.

Я пригубил, соглашаясь то ли с тем, что я смертник, то ли что не повредит. Кофе. Следов побочных веществ не ощущалось, но я чашку отставил. Хорошего понемножку.

Со стороны мы казались самой обыкновенной парой. Нет, парой, которой крупно повезло: живут богато, на стене — пейзаж Левитана. На службу никто не торопится, хоть и утро. И кофе не растворимый, а свежепомолотый, «Арабика». Что ещё можно желать? Сейчас допьют кофе, и он поедет в адвокатскую контору, а она в косметический кабинет «Олимпия», владельцем и лицом которой является.

Вот почему так важно участвовать в эксперименте