В Буэнос-Айресе - Александр Афанасьев

вглядеться. В России выборы восемнадцатого числа и на них побеждает совсем не тот кандидат, которого хотел бы видеть Запад. Вот и валятся провокации как из мешка — Родченков, затем кокаин, теперь вот — это. Цепочка выстраивается красивая — Россия применяет допинг, Россия торгует наркотиками, теперь Россия убивает в западных городах.

Это кстати, свое название имеет — особый период. Предвоенное положение, один из признаков которого — резкое количественное и качественное нарастание провокаций со стороны противника. Задача — сформировать общественное мнение, убедить простого западного обывателя в том, что война против России, неважно какая — горячая и холодная — важна и нужна. Правда, ни те, кто убеждает, ни те, кого убеждают — не представляют себе, что такое война.

Я то, например, представляю. И многие в России представляют. Я своими глазами видел расхлестанный снарядами Грозный, где на каждом шагу поджидала смерть. И многие это видели. А в той же Великобритании, которая сейчас вне себя от возмущения, война — это что-то вроде битвы против орков на экране телевизора. Представить себе руины собственного дома или улицу, полную вдов и сирот, — они не могут.

Хреново все. Очень хреново. Все сильно похоже на Европу образца 1913 года — семьдесят лет без войн, и люди забыли что-то. Ввалились в самую страшную в истории человечества войну — а по сочетанию кровавости и бессмысленности эта война страшнее ВОВ — и даже на секунду не подумали. Потом… потом надо читать великих… того же Ремарка, Цвейга — чтобы понять, как это было. Цвейг пишет про одного священника с санитарного поезда… он не мог соборовать умирающих, потому что кончился елей. И морфий тоже — кончился. Вот он тогда и сказал — я никогда не мог себе представить, что человечество способно на подобное преступление.

Хреново все. Очень хреново. Но это не значит, что каждый из нас не может что-то сделать, чтобы ужас не вернулся. Окажись в нужном месте и в нужное время. В новом Сараево. Схвати за руку убийцу, пока он не свершил свое зло.

То, что случится с нацией, будет интегралом того, что каждый из нас взял на себя…

…

В Мадриде у меня никого не было. Но это не значило, что здесь нельзя работать.

Первым делом я навестил частного детектива. Точнее — детективное агентство. Называется «Монополия», существует с 1962 года, предлагает стандартный набор услуг — «пробить по базам» делового партнера, последить за ребенком, не покупает ли он наркотики, собрать доказательства неверности супруга для развода, найти пропавшего человека или вещь. В отличие от меня, у него есть легальное право собирать информацию о ком угодно, и доступ к базам данных. Я заказал сбор информации о Дэвиде Бернштейне, предъявив визитную карточку и сказав, что собираюсь заключить с ним договор об оптовых поставках вин из Аргентины. Надо пробить партнера, что на него есть. Со мной заключили стандартный договор и взяли задаток.

Потом я поехал селиться.

…

Поселился в отеле среднего класса, неприметном, для бюджетного туриста. В ожидании, пока будет информация про Бернштейна — я прогулялся по Мадриду… если есть время, по городу надо пройтись, город надо запомнить, нельзя находиться в городе и не знать, что находится за углом… Рано или поздно это плохо кончится. Мадрид красив… стилен… думаю, в будущем он заменит Париж, как столицу вина и любви. Париж сейчас гибнет под натиском негритянской и мусульманской орды… их социалисты приняли слишком много законов о пособиях, и теперь в страну ринулись все, от негров из Сомали, которым есть нечего и до беженцев из Афганистана. В Париже всегда были мусульмане… те же турки — но они занимали свою нишу, и они работали, пытались заработать, интегрироваться в социум. Эти же ничего не делают, кто-то годами живет в палатке и гадит в ближайший фонтан, а кто-то рожает четырех детей и живет на пособие, которое в этом случае просто огромно — привет Миттерану и французским коммунистам. И когда ты приезжаешь в Париж и видишь не изящных парижанок в коротких юбках, а арабских матрон по сто двадцать кило весом в парандже — сразу хочется уехать. В Мадриде этих матрон нет — тут и народ посплоченнее и пособий таких нет, и заработки поменьше — вот беженцы здесь и не оседают. Приятно видеть европейскую страну, какой она должна быть…

Ближе к вечеру зазвонил телефон, я купил его тут же, в аэропорту, предъявив паспорт на фамилию Рохас — настоящий, аргентинский[4]. Номер не определен.

— Синьор Рохас?

Голос был женским. Незнакомым.

— Да, кто это?

— Меня зовут Мануэла, я из агентства. Мы можем встретиться?

Быстро.

— Где и когда?

…

Мануэла оказалась настоящей очаровашкой — кудрявые волосы, лукавые глаза, стройная фигура. Возможно, это один из приемов агентства — ну вот как откажешься подписать отчет такой красунье?

Мы встретились в одной из таписерий, местных закусочных. Вкусно, дешево и не привлекает внимания. Таписерия — местная достопримечательность, в средние века один из королей, которого беспокоило необузданное пьянство его солдат, издал указ, что держатели харчевен обязаны к заказанной выпивке бесплатно подавать тарелку с закуской. Держатели харчевен заказали маленькие тарелочки, и стали накладывать туда всякие дешевые закуски — одну две ложки. Так и появились таписерии, тапас — по-испански тарелочка. Они удобны тем, что дешево, и можно набрать всего, если одно не понравилось — ешь другое. Или пробуй все понемногу пока не найдешь что тебе по вкусу.

— Синьор Рохас?

Я заметил мотоцикл, на котором она подъехала… точнее, большой скутер. На одном боку у нее была большая сумка, на другом — профессиональный фотоаппарат.

— Он самый. А вы?

— Я Мануэла.

Она буквально грохнулась на стул напротив меня. Есть таписерии, где даже стульев нет, закусывают стоя — но тут были.

— Что вы заказали?

Я пожал плечами.

— Рыбное что-то.

— Отлично.

Она была вся, как на пружинах. Впрочем… молодость.

— Вы нашли себе не лучшего дилера, синьор Рохас.

Я невесело улыбнулся.

— Да я уже догадался.

— Вот, смотрите…

Ноутбук оказался передо мной.

— В основном это открытая информация, я только скомпилировала. Давид Бернштейн, родился в 1980 году в Киеве, в 1989 году эмигрировал с родителями в Израиль. В две тысячи первом — первое привлечение к уголовной ответственности, отсидел два года в израильской тюрьме за жестокое избиение с криминальными мотивами. Сразу после освобождения — покинул Израиль, перебрался на Кипр, получил кипрское резидентство. С ним он и оперирует по всей Европе.

Известен только один