Второй кощей (СИ) - Билик Дмитрий Александрович

— Смотри, мясо почти готово, сейчас рис засыпим. Я его в воде держу, потом промываю теплой водой, чтобы крахмал ушел. И беру всегда в одном месте, такой в магазине не купишь!

Я сначала было пытался рассказать про причину своего неожиданного визита, но пару раз открыл рот, закрыл и смирился. По крайней мере потому, что мог испортить создававшееся произведение искусства.

Васильич безуспешно делился секретами высокой (для меня-то уж точно) кухни. К примеру, что надо не переборщить с водой, иначе получится рисовая каша с мясом, а не плов. И что обязательно нужно бросить ближе к концу сушеный барбарис. Он придает блюду небольшую кислинку.

Я даже не питал себя иллюзиями, что у меня получится повторить нечто подобное. Свои кулинарные таланты, которые, скорее, можно было обозначить словом «потуги», я прощупал давно. Как опытный проктолог то, что ему надо прощупывать. Приготовить что-то несложное — вроде яичницы, картошки или пожарить котлет — еще куда ни шло. Но в случае с чем-то серьезным — лучше заказать. Или на худой конец напрячь Гришу.

Когда блюдо дня было готово, Марфа без всяких косяков расставила посуду, приборы и даже порезала хлеб (никого при этом не пырнув), и мы приступили к дегустации. Самой торопливой в моей жизни, потому что я сразу же обжег язык, но не пожалел об этом ни секунды.

Да, плов был другой. Отличный от того, к которому я привык. Но вместе с тем все равно невероятно вкусный. Я не заметил, как съел тарелку и даже не испытал никаких угрызений совести, когда положили добавку. Хорошо мне с моим метаболизмом — могу зараз съесть торт целиком и не прибавлю ни грамма. А вот тому же Костяну, с его любовью к кошкам в беляшах из разных придорожных кафешек и прочему фастфуду, сложнее. Уже сейчас стал намечаться животик. А ведь ему еще до тридцатника далеко. Не животу — Костику. Хотя и животу тоже.

Когда перед нами были поставлены бокалы с горячим чаем, я решил, что пора.

— Федор Васильич, я тут по поводу вашего сына узнал.

И понял, что правильно не стал говорить до плова. Потому что сосед выронил бокал из дрожащих рук, и тот разбился об пол. Марфа тут же бросилась подбирать осколки. Более того, к моему удивлению, сделала это невероятно быстро и грациозно. Опять же, не пытаясь залить собственной кровью все вокруг.

— Я пойду, выкину, — сказала она. — А еще веник принесу из сеней.

Когда Марфа вышла, Васильич посмотрел вслед кикиморе с мягкой улыбкой.

— Умная женщина. Словно у нас в доме веника нет. Говори, Матвей. Я ко всему готов. Уж сколько за все эти годы передумал плохого, что ничем не удивишь. Как он хоть умер?

— У вас, Федор Васильевич, проблемы с временами у глаголов. У меня такое же было, когда я английский учил. Эти презенты-прогрессивы ни фига не презенты, я вам скажу.

— Что-то я не пойму — нахмурился сосед.

— Видел я вашего Рехона, как вас сейчас. Более того, сидел сегодня утром и имел с ним довольно обстоятельную беседу.

Сначала я испугался, что Васильич прямо сейчас отдаст Богу душу. Или не ему, но точно кому-то что-то отдаст. Потому что обычно с такими широко распахнутыми глазами сидят в предынсультном состоянии. Хоть проси соседа улыбнуться и поднять руку.

А вот когда он вскочил, по-молодецки обежал стол и схватил меня, я вспомнил, что правцы необычайно сильны. Да, обычно проявляют свою мощь под нашим солнышком, но, видимо, сосед заполнил батареи до отказа прежде. Потому что по шкале, где ноль — это был смущенный Митя, а десять — счастливый Анфалар, который давно не видел друга, объятия Васильича тянули на твердую восьмерку. Что, понятное дело, моим захрустевшим позвонкам не особо понравилось.

Что все же компенсировало неудобство — слабое восполнение хиста. Вот сразу видно хорошего человека. Еще «спасибо» не успел сказать, а уже благодарен.

— Живой? Здоровый? Это сколько же ему сейчас? Что он говорит? Помнит меня?

Васильич засыпал вопросами, поэтому первую минуту я лишь кивал либо мотал головой. Пока наконец не удалось отстраниться. Только после этого я стал осторожно выдавать информацию, которую услышал от Рехона. Понятное дело, что не всю. Но самую суть я все же выложил — его, Васильича, сын, наемник на службе у господаря, да вдобавок ко всему довольно сильно проклятый товарищ. Так, что даже лица его не разглядишь.

Правда, с соседом сейчас было бесполезно разговаривать. Любые сведения, пусть и не самые приятные, он встречал с улыбкой сумасшедшего. А когда я закончил, вновь схватил меня, чтобы повысить свою отметку на шкале объятий до девятки.

— Федор Васильевич, вы точно услышали все, что я сказал?

— Да. Ты не понимаешь самого главного, Матвей. Мой сын жив! Может ли быть что-то важнее этого? Я помню его совсем малюткой. Я сам растил его, учил держать меч, объяснял, как отличать ядовитые растения от съедобных, поил горьким снадобьем, когда он болел, носил на этих вот руках. И теперь ты говоришь, что мой мальчик жив. Разве может быть в жизни большее счастье?

— Не знаю. Наверное, нет, — честно признался я. — Федор Васильич, но ради вашей же возможной встречи, отпустите меня. Пожалуйста.

— Да, извини.

— На повестке дня другой вопрос…

— Как спасти моего мальчика, — закивал сосед. — Как перетянуть его обратно. Может, можно будет договориться с каким-нибудь чуром, чтобы…

— Думаю, проклятых не просто так игнорируют. И даже если Рехон пойдет со мной для нахождения прохода, то все закончится довольно прозаично — чуры отвернутся уже от того, кто его привел. К тому же, у меня имеется более надежный и простой вариант. Примерно такой, с помощью которого вы оказались здесь.

— Артефакт? — встрепенулся сосед. — Но я думал, что он разрушился.

— Я сделал новый, — сказал я таким тоном, словно Трубка продавалась в ближайшей «Пятерочке». — Проблема в том, что дело не только в том, чтобы перетянуть Рехона сюда. Необходимо еще уладить все дела с его поручением от господаря. И заодно обезопасить Фекой. Короче, мне нужно найти за неделю тысячу монет.

— Подожди, что-то у меня точно было…

Старик засуетился, смахнув с верхней полки возле печки какие-то вещи. Потом перебежал к дальнему шкафчику, вынимая все оттуда.

— Немного, но есть. Вот. Погляди.

Со стороны это выглядело как предметы старины на уличной барахолке — какая-то резная кукла из дерева, от которой едва веяло хистом, двадцать шесть монет лунным серебром, потемневшее ожерелье с крохотным красным камушком, старый проржавевший нож — явно артефакт, но сейчас пустой. Ах да, сверху все это Васильич придавил обычными рублями — тремястами тысячами, как он сам признался. Интересно, на похороны копил или для телефонных мошенников?

Другими словами, я четко понял, что в роли инвестора Васильич мне не подходит.

— Боюсь, это едва ли решит проблему, Федор Васильич.

— Но что же делать, у меня больше и нет ничего.

— Кикимору, блин, продать, — прикололся я.

Впрочем, не очень удачно. Потому что за дверью что-то упало.

— Время еще есть, что-нибудь придумаем, — успокоил я его. — Я тут с одной Башни одну штуку интересную вытащил. Может, ее получится продать.

— Хорошо. Матвей, но если что понадобится, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

— Конечно, Федор Васильич. Ладно, пойду я, своих проверю.

Уже выходя я столкнулся с недобрым взглядом кикиморы. Хотя бы для приличия веник, что ли, взяла, за которым отправилась. Но да, согласен, с шутками надо быть поосторожней. Я же так, ляпнул, для веселья. Кому нужна кикимора? Правда, это обычная безрукая нечисть без надобности. А Марфа, которая по хозяйству полезнее беса, очень бы зашла любому рубежнику. Вопрос лишь в том, стоит ли она тысячу?

Так, что это за крепостное право? Вообще-то кикимора свободное живое существо. Так что это не вариант. Точно не вариант.

Значит, все-таки яйцо. Лично мне выход на рынок Выборга закрыт. Придется искать посредника. К примеру, Следопыта или Морового. Или, чем черт не шутит, Ингу. Я бы даже больше склонялся к последнему варианту.