Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

АНАРХИСТ*

Жил на свете анархист.Красил бороду и щеки,Ездил к немке в ТериокиИ при этом был садист.

Вдоль затылка жались складкиНа багровой полосе.Ел за двух, носил перчатки —Словом, делал то, что все.

Раз на вечере попович,Молодой идеалист,Обратился: «Петр Петрович,Отчего вы анархист?»

Петр Петрович поднял бровиИ багровый, как бурак,Оборвал на полуслове:«Вы невежа и дурак».

НЕДОРАЗУМЕНИЕ*

Она была поэтесса,Поэтесса бальзаковских лет.А он был просто повеса —Курчавый и пылкий брюнет.

Повеса пришел к поэтессе,В полумраке дышали духи,На софе, как в торжественной мессе,Поэтесса гнусила стихи:

«О, сумей огнедышащей ласкойВсколыхнуть мою сонную страсть.К пене бедер, за алой подвязкойТы не бойся устами припасть!

Я свежа, как дыханье левкоя…О, сплетем же истомности тел!»Продолжение было такое,Что курчавый брюнет покраснел.

Покраснел, но оправился быстроИ подумал: была не была!Здесь не думские речи министра,Не слова здесь нужны, а дела…

С несдержанной силой кентавраПоэтессу повеса привлек.Но визгливо-вульгарное: «Мавра!!»Охладило кипучий поток.

«Простите… — вскочил он. — Вы сами».Но в глазах ее холод и честь:«Вы смели к порядочной даме,Как дворник, с объятьями лезть?!»

Вот чинная Мавра. И задомУходит испуганный гость.В передней растерянным взглядомОн долго искал свою трость…

С лицом белее магнезииШел с лестницы пылкий брюнет:Не понял он новой поэзииПоэтессы бальзаковских лет.

ПЕРЕУТОМЛЕНИЕ*

(Посв. исписавшимся «популярностям»)

             Я похож на родильницу,             Я готов скрежетать…             Проклинаю чернильницу             И чернильницы мать!

             Патлы дыбом взлохмачены,             Отупел, как овца,—             Ах, все рифмы истрачены             До конца, до конца!..

Мне, правда, нечего сказать, сегодня, как всегда,Но этим не был я смущен, поверьте, никогда —Рожал словечки и слова, и рифмы к ним рожал,И в жизнерадостных стихах, как жеребенок, ржал

             Паралич спинного мозга?             Врешь, не сдамся! Пень-мигрень,             Бебель-стебель, мозга-розга,             Юбка-губка, тень-тюлень,

             Рифму, рифму! Иссякаю,—             К рифме тему сам найду…             Ногти в бешенстве кусаю             И в бессильном трансе жду.

Иссяк. Что будет с моей популярностью?Иссяк. Что будет с моим кошельком?Назовет меня Пильский дешевой бездарностью,А Вакс Калошин разбитым горшком…

             Нет, не сдамся… Папа-мама,             Дратва-жатва, кровь-любовь,             Драма-рама-панорама,             Бровь, свекровь, морковь… носки!

СИРОПЧИК*

(Посв. «детским поэтессам»)

Дама, качаясь на ветке,Пикала: «Милые детки!Солнышко чмокнуло кустик…Птичка оправила бюстикИ, обнимая ромашку,Кушает манную кашку…»

Детки, в оконные рамыХмуро уставясь глазами,Полны недетской печали,Даме в молчанье внимали.Вдруг зазвенел голосочек:«Сколько напикала строчек?..»

ИСКУССТВО В ОПАСНОСТИ!*

Литературного орденаРыцари! Встаньте, горим!!Книжка Владимира ГординаВышла изданьем вторым.

ПЕСНЯ О ПОЛЕ*

«Проклятые» вопросы,Как дым от папиросы,          Рассеялись во мгле.          Пришла Проблема Пола,          Румяная фефела,                  И ржет навеселе.Заерзали старушки,Юнцы и дамы-душки          И прочий весь народ.          Виват, Проблема Пола!          Сплетайте вкруг подола                  Веселый «Хоровод».

Ни слез, ни жертв, ни муки…Подымем знамя-брюки          Высоко над толпой.          Ах, нет доступней темы!          На ней сойдемся все мы —                  И зрячий и слепой.Научно и приятно,Идейно и занятно —          Умей момент учесть:          Для слабенькой головки          В Проблеме-мышеловке                  Всегда приманка есть.

ЕДИНСТВЕННОМУ В СВОЕМ РОДЕ*

Между Толстым и Гоголем Суворин               Справляет юбилей.Тон юбилейный должен быть мажорен:               Ври, красок не жалей!Позвольте ж мне с глубоким реверансом,               Маститый старичок,Почтить вас кисло-сладеньким романсом               (Я в лести новичок):

               Полсотни лет,               Презревши все «табу»,Вы с тьмой и ложью, как Гамлет,               Вели борьбу.

               Свидетель Бог!               Чтоб отложить в сундук,—Вы не лизали сильным ног,               Ни даже рук.

               Вам все равно —Еврей ли, финн, иль грек,Лишь был бы только не «Евно»,               А человек.

               Твои глаза               (Перехожу на ты!),Как брюк жандармских бирюза,               Всегда чисты.

               Ты vis-à-vis               С патриотизмом — полПо объявленьям о любви               Свободно свел.

               И орган твой,               Кухарок нежный друг,Всегда был верный часовой               Для верных слуг…………………………………………На лире лопнули струны со звоном!..Дрожит фальшивый, пискливый аккорд…С мяуканьем, с визгом, рычаньем и стономНесутся кошмаром тысячи морд:Наглость и ханжество, блуд, лицемерье,Ненависть, хамство, жадность и лесть,Несутся, слюнявят кровавые перьяИ чертят по воздуху: Правда и Честь!

ПО МЫТАРСТВАМ*

У райских врат гремит кольцомДуша с восторженным лицом:— Тук-тук! Не слышат… вот народ!К вам редкий праведник грядет!

И после долгой тишиныРаздался глас из-за стены:— Здесь милосердие царит —Но кто ты? Чем ты знаменит?

— Кто я? Не жид, не либерал!Я «письма к ближним» сочинял…За дверью топот быстрых ног,Краснеет райских врат порог.

У адских врат гремит кольцомДуша с обиженным лицом:— Эй, там! Скорее, Асмодей!Грядет особенный злодей…

Визгливый смех пронзает тишь:— Ну, этим нас не удивишь!Отца зарезал ты, иль мать?У нас таких мильонов пять.

— Я никого не убивал —Я «письма к ближним» сочинял…За дверью топот быстрых ног,Краснеет адских врат порог.

Душа вернулась на погост —И здесь вопрос не очень прост:Могилы нет… Песок изрыт,И кол осиновый торчит…

Совсем обиделась душаИ, воздух бешено круша,В струях полуночных тенейЛетит к редакции своей.

Впорхнувши в форточку клубком,Она вдоль стен бочком, бочком,И шмыг в плевательницу. «О!Да здесь уютнее всего!»

На утро кто-то шел, спеша,И плюнул. Нюхает душа:— Лук, щука, перец… Сатана!Ужель еврейская слюна?!

— Ах, только я был верный щит!И в злобе выглянуть спешит —Но сразу стих священный гнев:— Ага! Преемник мой — Азеф!

ПАНУРГОВА МУЗА*