«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Ну ладно. Мне пора на работу, Филарет Карлович. Ваша биография мне понравилась. В шесть слов ее не вложишь, но и для папки следователя она тоже не подходит. От вас я ожидал большего…

— А я от вас, Сидалковский…

— От меня вы ждали зятя. Но я не солнце, Филарет Карлович, всех не согрею.

— Вы сумасшедший, Сидалковский. Сумасшедший такой, как я в молодости. И потому вы мне нравитесь. Потому я вам все и рассказал. Этого даже Зося не знает. Но вы кончите так, как я, поверьте моему опыту, Сидалковский.

— Я бы не назвал это радужным будущим, Филарет Карлович. Впрочем, я не говорю вам: "Прощайте". Я говорю вам: «До скорой встречи». И пусть ваша тайна будет моей.

— Зося ничего не должна знать…

— Это я вам обещаю. А на большее не рассчитывайте.

РАЗДЕЛ XXI,

в котором рассказывается о фирменных бланках, финдипошивском саде, эллипсовидной клумбе, распределении премиальных, страшном известии, кто такой Чомбе, предложении Сидалковского, о любви, тепле и жареном картофеле.

«Финдипош» активно готовился к своему первому сорокалетию. В честь этой знаменательной даты были заказаны новые фирменные бланки, три штампа и две печати в виде шапки Владимира Мономаха и на хорошей глянцевой бумаге (доставали по знакомству в кобылятин-турбиновской типографии, пообещав в будущем всех печатников одеть в чудесные оригины). юбилейные конверты и марки. Появились и финдипошивские значки. Теперь они выглядели несколько иным: еж был не на заднем, как раньше, плане, а на переднем. На второй план отодвинулась ондатра, хотя в опытах Ховрашкевича она играла не вторую, а первую роль. Цена на эти значки в Кобылятине-Турбинном, да и в Ботаническом саду столицы, где по вечерам бродили филателисты, нумизматы и другие сомнительные типы, росла на глазах, как парниковые огурцы.

Чигиренко-Репнинский возобновил лозунг и добавил несколько сбитых весенней грозой слов, вместо предыдущих трех восклицательных знаков, и этим самым снял воинственный дух транспаранта.

Грак внес предложение (которая, кстати, больше всего понравилась Ковбику): на юбилейный пир выписать из подшефного колхоза пару поросят на отбивные по-стратоновски и одного барана на шашлыки по-финдипошевски.

Ковбик посоветовал Масику Панчишке связаться с лесничеством (тем самым, что в свое время обеспечивало «Финдипош» ежами и ондатрами) и узнать, можно ли у них выписать не липового, а настоящего цветочного меда, чтобы по рецептам Маргариты Изотивны Дульченко наварить варенухи.

Карло Иванович выписал несколько литров спирта за счет лаборатории, где временно после появления первых шепеонов должны были свернуть научные эксперименты.

Адам Кухлык предложил посадить финдипошовский сад и назвать его Садом ученой молодежи. Но поскольку предложение самого низкого по должности и по росту финдипошивщика оценивалось как холостой выстрел, название забраковали, считая его в аббревиатурном виде пессимистическим — СУМ, и переименовали в СМУ — Сад молодых ученых.

Ховрашкевич не мог остаться в стороне от любых начинаний и предложил высадить в саду, кроме фруктовых деревьев, еще и декоративные кусты, а куст калины скрестить с кустом шиповника и вывести из них третий, наименовав его условно: «Финкашип», что доступным языком означает калино-шиповник». Куст должен быть символом великого изобретения Ховрашкевича. Поэтому вокруг него он посоветовал разбить еще и эллипсовидную клумбу и высадить на ней гладиолусы и тюльпаны, увенчав все это табличками на двух языках: мертвой и живой — на латинском и украинском.

Карло Иванович, благополучно пережив семейные потрясения и юбилей Мацесты Елизаровны, в честь знаменательной даты дал слово пройти пешком от Киева до Лубны и между этими двумя пунктами потерять признаки своей профессиональной болезни.

Ева Гранат, поскольку не входила в члены профсоюза «Финдипоша», имела совсем другие намерения, но держала их в секрете даже от Сидалковского, хотя уверяла его, что она с ним делится, как сама с собой.

Сидалковский вынашивал свои идеи как Ховрашкевич — теории. У него их было несколько, но ни одна из них не нравилась консервативному Ковбику, видевшему в них что-то новое. Поэтому ни одна из его идей пока не нашла своего воплощения. Сидалковский пытался подать третью идею — о юбилейном концерте «Финдипоша», который собирались дать своими силами, но Ковбик сломал и это:

— Может, вы меня заставите выплясывать еще и бабочки?

Во вторник после понедельника в «Финдипоше» должны были делить деньги, а точнее премиальные в связи с сорокалетием учреждения. В эту торжественную минуту финдипошиване ждали с таким же нетерпением, как ожесточенные футбольные болельщики ждут финального матча кубка. Один Чигиренко-Репнинский снова, казалось, еще больше зарос и, бродя по своей финдипошевской мастерской, был глубоко убежден, что сегодня футбольный день. Ибо все события, как мы уже писали, он узнавал в последнюю очередь и теперь имел основания проявлять свое демонстративное недовольство:

— Мир увлекся футболом. Человечество деградирует и катится вниз за мячом. Они посещают стадионы, а не музеи, сидят у телевизоров вместо того, чтобы побывать на выставке художников-передвижников.

Масик Панчишка наоборот — о премиальных узнавал всегда первым, хотя никому и не говорил до момента распределения. Он ходил по коридору, и в возбужденном луче его взглядов желтые стены «Финдипоша» становились такими розовыми, как пионы.

Михаил Ховрашкевич знал не только о премиальных, но даже о том, что он и Масик, как передовые ученые филиала научно-исследовательского института, назначаются Ковбыком на должности старших научных сотрудников. Но он свой секрет, как и своей теории, не мог долго держать при себе и при первой возможности пытался поделиться «по секрету» со всеми подряд, конечно, с одной-единственной просьбой — никому об этом ни слова.

Долгожданные минуты приближались. На аллее будущего финдипошевского сада появился Адам Кухлик с дамской сумочкой в руках и сопровождавший своего молодого подопечного Карло Иванович Бубон.

— Время расплаты настало, — процитировал Сидалковского Масик.

Бубон недовольно взглянул на него, потому что, честно говоря, Масика он немного недолюбливал. А может просто вспомнил Сидалковского, которому придется, как всегда, говорить:

— Уважаемый, не в деньгах счастье.

— Тогда, Карл Иванович, я от счастья отказываюсь.

— Уже поздно, уважаемый, наберитесь мужества и откажитесь еще и от премиальных.

Бубон знал, что в «Финдипоше» счастлив только тот, кто присутствует. У Ковбика было сердце мягкое и теплое, и когда он смотрел кому-то в глаза, он уже не мог отказать. Но когда глаз он не видел перед собой, то и те заочные глаза уже не видели премиальных.

Собрание было собрано наскоро, в кабинет сошлись почти все финдипошивцы.