Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

– Ага, да разве господа когда вас поймут?… Богом клянусь, был бы я заместо Гитлера этого, сделал бы агу своим полковником, чтобы он англичанов на месте преступления поймал… Защитил бы от хитростей ихних…

Слава богу, на этот раз и вмешательство Маш-Касема оказалось уместным, так как на лице дядюшки обозначились признаки успокоения. Но Маш-Касем не замолкал:

– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… В жизни я такого безобразия не видывал, чтоб, значит, вместо главного английского начальника подсунуть поганого индийского ефрейтора.

Дядюшка, который было закрыл глаза, снова вытаращил их и прохрипел:

– Умышленно, умышленно…

И, постепенно распаляясь, продолжал:

– Хотели вовлечь меня в переговоры с каким-то ефрейтором, чтобы подорвать мою репутацию, честь семьи… Унизить меня хотели. Это тоже один из их способов мести.

– Братец, братец, успокойтесь, – с тревогой в голосе сказал дядя Полковник. – Не волнуйтесь так, вам опять станет плохо.

– Как же мне не волноваться?! – воскликнул дядюшка. – Как я могу молчать? Как оставаться спокойным перед лицом этих происков?… Подсылают ко мне какого-то ефрейтора, чтобы затем записать в историю: «Великий борец позорно сдался на милость ефрейтора-индийца…»

– Слава богу, теперь их коварные планы провалились, – вставил отец.

– Это была рука провидения, – немного тише сказал дядюшка. – Бог Марс, видно, не хотел такого унижения старого вояки. Если бы не Дустали…

– Правда, правда, – вмешался Маш-Касем, – если бы не земляк мой, быть беде! Вот какие молодцы у нас в Гиясабаде!

Дядюшка остановил взгляд на Дустали-хане и проговорил:

– Подойди, Дустали… сядь возле меня… Если бог им глаза-то отвел, то тебе непременно знамение послал, чтобы ты пришел мне на помощь в этом водовороте ужасном! Ты мой лоцман!

Асадолла-мирза сначала с изумлением наблюдал за этой сценой, потом тихонько сказал отцу:

– Полюбуйтесь… Теперь мы все нехороши стали… А Дустали-хан превратился в любимца Марса, бога войны.

– Ничего… Лишь бы только ага успокоился, – так же тихо ответил ему отец. – А Дустали-хан пускай хоть в самого бога войны превратится.

Асадолла-мирза поскорее налил дядюшке еще рюмку коньяку. После бури воцарилось желанное спокойствие. В этот момент в дверях показался Пури. Но, прежде чем дядюшка успел заметить его, Асадолла-мирза подскочил к двери и прошипел:

– Ступай прочь… Ага тебя увидит и опять все вспомнит. Побудь пока за дверью!

С этими словами он закрыл дверь в коридор. Я стоял в сторонке, так что дядюшке меня не было видно, и Асадолла-мирза знаком показал мне, чтобы я там и оставался. Дядя Полковник подошел к князю и шепнул:

– Асадолла, а как же теперь с моим ковриком?

– Моменто, моменто, Полковник! Хотите, чтобы все сначала повторилось? Вы, кажется, говорили, что готовы собственную жизнь отдать ради аги…

– Но, князь, ведь этот шарлатан ничего не сделал! Я такого обета не давал, чтобы ни за что ни про что подарить ефрейтору Эштияг-хану исфаханский ковер!

Асадолла-мирза поднял брови:

– Ну, значит, заберете ваш ковер назад. Есть о чем волноваться!

– Да где же я теперь этого жулика разыщу?

– Ей-богу, ну я же объясняю вашей милости, что… Правда, ефрейтор согласился принять участие в нашей игре лишь потому, что сегодня вечером они должны были выступить из города. Но вы не беспокойтесь, он дал мне свой адрес. Напишите ему завтра: сардару Эштияг-хану, действующая армия, танк № 238.

– Чтоб ты провалился со своими княжескими фокусами, – сквозь зубы прорычал Полковник.

– Моменто, разумеется, если его не убьют, прежде чем письмо дойдет. Конечно, есть и другой путь: скажите, чтобы ага дал вам взамен свой исфаханский ковер!

– В самом деле! Только и остается сказать братцу, я, мол, дал этому ефрейтору взятку в виде коврика, чтобы он прибыл на переговоры вместо английского генерала! Что мне – жизнь надоела?

– Э-э, Полковник, жизнь ведь она по-разному поворачивается… То выигрыш, то проигрыш.

Дядя Полковник свирепо посмотрел на него и направился к остальным родственникам, которые окружили дядюшку Наполеона.

Глава двадцать четвертая

Сомкнутые веки дядюшки приоткрылись. Спокойным голосом он произнес:

– Да, я такого немало повидал… Даже Наполеон, которого всю его жизнь англичане преследовали своей злобой, даже он, когда после Ватерлоо удалился от дел, опять поддался на их обман и доверил им свою судьбу… Они ему много чего наобещали. Но в конце концов несчастный сложил голову на острове Святой Елены. Ну что ж, я ничем не лучше его…

Затем, как бы желая совершенно переменить тему, он обратился к Дустали-хану:

– Ну, Дустали, что у вас там вышло с Практиканом Гиясабади?

Дустали-хан, барабаня пальцами по столу, угрожающе заявил:

– Вы в семье старший… Или сами разъясните этому козлу поганому его обязательства передо мной, или разрешите мне законным путем пресечь его попытки посягнуть на честь и имущество нашего семейства.

Практикан Гиясабади, который, очевидно, накурился терьяку и пребывал в полном душевном равновесии, хладнокровно провозгласил:

– Во-первых, кто так говорит, тот поганый козел и есть, а во-вторых, когда это я нападал на жизнь, имущество и честь аги?

Тут в разговор влез Маш-Касем:

– Ей-богу, до сих пор никто не слыхал, чтобы какой-нибудь гиясабадец, отсохни мой язык, на чужую честь замахнулся… И вообще, зачем врать? Да во всей стране никто так честью не дорожит, как гиясабадцы.

Хотя Дустали-хан старался не терять самообладания, но при этих словах он не выдержал и накинулся на Маш-Касема:

– А ты бы уж молчал! Чтоб твои гиясабадцы вместе с их честью в аду сгорели!

Маш-Касем, который редко грубил, на этот раз огрызнулся:

– А вам так и надо – правильная пословица есть: «По господину и почет!» Про меня чего хотите говорите, а честь гиясабадцев это вам не шутка!

В этот момент я нечаянно посмотрел в сторону Асадолла-мирзы. К нему вернулась обычная беззаботность, лукавая улыбка снова заиграла на лице.

– Моменто, моменто, Дустали-хан. Маш-Касем прав. Честь гиясабадцев вас не касается. Вы ведь и сами рыцарь чести, так что…

Дядюшка повелительно возвысил голос:

– Тихо! Между двумя лицами возник спор. Они вынесли его на обсуждение старейшин семьи. Надо подойти к их делу справедливо. Прошу дать сторонам возможность говорить. Продолжай, Дустали, но не отвлекайся по пустякам.

Дядюшкина строгость всех обрадовала. Было ясно, что на время англичане забыты. Дустали-хан, стараясь говорить спокойно, начал снова:

– Для сохранения чести семьи было решено, что этот человек придет, женится на девушке, через месяц разведется с ней – и за все это получит две тысячи туманов. Так и сделали. Теперь, не говоря уж о том…

Практикан Гиясабади, который тем временем лакомился фисташковой халвой, перебил его:

– Две тысячи туманов вы дали, а я потом кое-что подсчитал… Так с вас еще…

– Что ты болтаешь, подлец, бесстыжая морда? Чего тебе подсчитывать?

Практикан невозмутимо ответил:

– Вы пять лет в доме моей жены прожили. Арендная плата – сто туманов в месяц… Ну, будем считать по пятьдесят. За пять лет набегает три тысячи. Пожалуйте разницу – тысячу туманов.

Дустали-хан от злости просто онемел. Зато Асадолла-мирза пробормотал:

– Нет, сто туманов в месяц это вполне умеренная плата. Правильно подсчитали. Шесть тысяч туманов – нормально…

Гнев Дустали-хана обратился против Асадолла-мирзы:

– Замолчи хоть ты, Асадолла!

– Моменто, я ничего не говорил. Господин Практикан допустил ошибку в подсчетах, я ему указал.

– Тихо, Асадолла, – одернул его дядюшка.

Но тут опять вмешался Маш-Касем:

– Конечно, коли не хочешь дать, и двести туманов много… Вот у меня земляк был…

– Маш-Касем, дай господину Дустали-хану сказать, – остановил его Асадолла-мирза, – он же изволил говорить о посягательстве на честь.

Практикан Гиясабади, слегка постукивая по халве ручкой перочинного ножа, чтобы отколоть кусочек, хладнокровно произнес:

– Да, скажите, пожалуйста, на чью честь я покушался.

Весь дрожа от возбуждения, Дустали-хан прохрипел:

– Ага, вы только посмотрите, до чего может наглость дойти!… Эта невинная дурочка…

– Сам ты дурак невинный, – тут же вставил Практикан.

Дядюшка Наполеон воскликнул:

– Господин Практикан, вы же служите в полиции, вы должны знать, каковы правила судебного заседания! В настоящий момент здесь происходит заседание семейного совета. Пока я не дам вам слова, вы не имеете права говорить! В свое время вы тоже сможете высказаться. Продолжай, Дустали!

– Обращаю ваше внимание на то, что эту невинную больную девушку обманул какой-то неизвестный негодяй…

Практикан опять прервал его: