Синклер Льюис - Элмер Гентри

Ему надоел Банджо-Кроссинг. Жизнь захолустного священника, лишенного даже невинных сельских развлечений, пожалуй, скучнее, чем жизнь сторожа на железнодорожном полустанке.

По правде говоря, Элмеру попросту не хватало дела. Впоследствии, в крупных церквах, он был завален работой, как управляющий большого предприятия, но теперь настоящая работа отнимала у него не более двадцати часов в неделю. Четыре молитвенных собрания по воскресеньям, если он, кроме церковной службы, посещал также воскресную школу и Эпвортскую Лигу; молитвенное собрание в среду вечером, в пятницу — спевка хора. Примерно раз в две недели — заседание комитета прихожанок и миссионерского общества и тоже, вероятно, раз в две недели свадьба или похороны. Пасторские визиты отнимали не более шести часов в неделю. С помощью своих справочников он мог подготовить две проповеди за пять часов, а в те дни, когда его одолевала лень или когда хорошо клевала рыба, на это хватало и двух часов.

В строгой обстановке рабочего кабинета его одолевала лень, он любил деловую сутолоку, любил встречаться с людьми, блеснуть перед ними своими талантами. Но блеснуть чем бы то ни было в Банджо было довольно трудно. Добрым горожанам вполне хватало порции благочестия, которую они получали по воскресеньям и средам.

Тогда Элмер начал помещать в местной газете объявления о своих еженедельных службах, положив этим начало торговле спасением душ, благодаря которой со временем снискал себе известность и почет во всех рекламных конторах и дальновидных церковных организациях страны. Просматривая сообщения о предстоящих богослужениях, читатели «Пионера Долины Банджо» с изумлением нашли среди объявлений пресвитерианской и баптистской церквей, секты учеников христовых и объединенных братьев нижеследующее объявление:

ПРОСНИТЕСЬ, МИСТЕР ДЬЯВОЛ!

Если бы старик сатана был так ленив, как иные из наших горожан, именующих себя христианами, мы могли бы чувствовать себя в полной безопасности. Но сатана не дремлет! Приходите же в это воскресенье к 10 ч. 30 м. утра послушать захватывающую проповедь преподобного Гентри на тему:

«СТАЛ ЛИ БЫ ИИСУС ИГРАТЬ В ПОКЕР?»

Методистская Епископальная Церковь

Он научился хорошо печатать на машинке, и это ему очень пригодилось. Медлительное перо не подходило к бурному темпераменту преподобного Элмера Гентри — ему куда более соответствовал стремительный цокот клавишей; из-под его пишущей машинки мощным потоком вырывались заповеди новой морали и социальные откровения.

В феврале он на две недели с головою ушел в проведение евангелических собраний. Он пригласил странствующего миссионера с женой; он отлично умел пустить слезу, она недурно пела. Но куда, самодовольно отметил про себя Элмер, куда им было тягаться с ним самим, человеком, работавшим с сестрою Шэрон Фолконер! Впрочем, эти двое были новинкой для Банджо-Кроссинга, и, когда истерический подъем достигал высшей точки, Элмер был тут как тут, сам бросался с атакой на перепуганную толпу, предостерегая, что, если грешники не выйдут вперед и не падут смиренно на колени, они еще до завтра могут оказаться в аду.

В результате церковь приобрела двенадцать новых прихожан и пять отступников вернулись в ее лоно, а Элмер получил повод опубликовать в «Западном христианском защитнике» заметку, которая значительно повысила его престиж в кругах праведников:

«В церкви Банджо-Кроссинга отмечается поразительный и волнующий подъем религиозной активности, являющийся результатом трудов брата Т. Р. Физелса и певицы-евангелистки сестры Физелс при содействии местного пастора, преподобного Гентри, ранее принимавшего участие в работе евангелистов в качестве помощника покойной Шэрон Фолконер. Нам сообщают, что здесь наблюдается великий всплеск духовной жизни. Молитвенные собрания дали богатые всходы и привели многих в лоно церкви».

Сам он тоже испытал «подъем религиозной активности» и, дав городку понять, как это ему обременительно, еженедельно — в течение двух недель — лично обследовал младшее отделение Эпвортской Лиги — юношеское отделение этой превосходной молодежной организации, целью которой, как сама она утверждает, является «убрать зло из отдыха и развлечения и превратить их в духовное возрождение»[159].

Он получил коротенькое письмо от епископа Тумиса, в котором епископ намекал на то, что от окружного инспектора получены самые благоприятные отзывы об «усердной и истинно творческой работе» Элмера, а также о том, что на предстоящей Годовой конференции Элмер будет переведен в значительно более крупный приход.

— Чудесно! — ликовал Элмер. — Ну и рад же я буду выбраться отсюда! Здешней деревенщине от первокласного пастора, вроде меня, столько же проку, как стаду ослов!

Айшуа Роджерс умер, и в методистской церкви шла панихида. Все свои семьдесят девять лет Айшуа Роджерс прожил в Банджо-Кроссинге, был фермером, потом лавочником и почтмейстером.

Старого Дж. Ф. Уитлси смерть Айшуа потрясла. Они росли вместе, вместе мужали, жили на соседних фермах, а в последние годы, когда Айшуа почти ослеп и поселился у своей дочери Дженни, Дж. Ф. Уитлси ежедневно наезжал в город, часами просиживая с другом на крылечке и до хрипоты споря о Блэйне и Гровере Кливленде[160]. У Уитлси теперь не осталось в живых ни одного друга. Мир будет казаться ему пустыней, когда, проезжая мимо домика Дженни, он не увидит старого Айшуа.

Он сидел в церкви на передней скамье и видел лицо своего друга в открытом гробу. Смерть стерла с этого лица все, что было в нем мелочного и суетного, осталось лишь то немое благородство, с которым он переносил зимние метели и августовский зной, труд и горе, лишь то мужество, которое и любил в нем Уитлси. И этого Айшуа он больше не увидит никогда! Он вслушивался в слова Элмера, который с глазами полными слез (все же драматическое зрелище — церковь, наполненная людьми, оплакивающими своего старого друга) унимал скорбь своей паствы торжествующей песнью Откровения:

«Это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои кровью агнца. За это они пребывают ныне пред престолом бога и служат ему день и ночь в храме его, и сидящий на престоле будет обитать в них. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо агнец, который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод и отрет бог всякую слезу с очей их».

Собравшиеся затянули вслед за ним: «О господи, заступник наш в веках минувших!» И старый Уитлси тоже пытался подтягивать старческим фальцетом.

Потом все вереницей потянулись к гробу. Когда Уитлси бросил последний взгляд на мертвое лицо Айшуа, сухие глаза его застлала пелена и он пошатнулся.

Элмер поддержал его своими могучими руками и прошептал:

— Он ушел к славе своей, ему воздастся сполна! Не будем же печалиться о нем!

И в твердости и силе Элмера Уитлси обрел утешение. Он приник к своему пастору, шамкая:

— Благослови вас бог, брат! — и заковылял к выходу.

— Ты был сегодня изумителен на панихиде! Я никогда не ощущала в тебе такой глубокой веры в бессмертие, — благоговейно говорила мужу Клео по дороге домой.

— Да, но кто это ценит… Даже когда я им расписал, каким героем был этот старикан, — и то не оценили. Надо перебраться в другой город, где у меня будет хоть какая-то перспектива…

— Ты думаешь, в Банджо-Кроссинге бог не тот же самый, что в большом городе?

— Ох, Клео, не донимай ты меня религиозными разговорами! Ты просто не можешь понять, какое это напряжение — провести как следует панихиду, так, чтобы все разошлись по домам утешенные. Бог-то, быть может, и тот же самый, да жалованье не то!

Он больше не злился на Клео, не придирался к ней. За эти два месяца она стала безразлична ему; безразлична настолько, что он даже перестал ненавидеть ее и был способен восхищаться тем, как умело она руководит воскресной школой, как тактично обращается с добрыми сестрами-прихожанками, когда те суют свой нос во все углы пасторского дома.

— Пожалуй, прогуляюсь немного, — пробормотал он, когда они подошли к своему крыльцу.

Он направился к дому вдовы Кларк, где жил холостяком.

Джейн была во дворе; мартовский ветер захлестывал ей юбку вокруг ног, розовое лицо ее зарумянилось еще жарче, глаза засветились мягким светом при виде пастора, который приветствовал ее, великолепным жестом приподняв шляпу.

Она порхнула к нему.