Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

герои интересуются не исключительно телом, но и идеями своего времени. Таким образом, имена Ренана, Канта и Праксителя, разбросанные среди наваждений и бездн, следует считать специфическим признаком жанра.

§ 2. НОВАТОРСТВО

Но было бы неправильно полагать, что современные авторы, возрождающие жанр, лишь повторяют г-жу Вербицкую. Это не так! На примере одного современного романа мы покажем, как много нового внесено в жанр.

Э в о л ю ц и я  п о р т р е т а  г е р о я. Жестокий молодой человек с русой бородкой, гордым профилем, твердым рисунком рта и загорелыми щеками назван в романе Вербицкой Николаем Нелидовым. Жестокий молодой человек с русыми бровями, гордым лицом, твердым извилистым ртом и смуглыми щеками назван в современном романе Артемием Решетовым. Но разница не только в этом! Нелидов нигде не работает, эксплуатирует крестьян и любит прихвастнуть тем, что он рюрикович, внук князя Галицкого. Решетов же работает в институте, занимается химией и хвастается совсем другим: «Я у этого Ионы в подпасках был. Батрачонок… Житьишко».

Соблазнив женщину, Нелидов ее же в этом обвиняет: «Если бы вчера Маня не обняла его шею руками и не ответила на его ищущий поцелуй… разве он мог бы потерять самообладание? Да, да! Она одна во всем виновата!»

Соблазнив женщину, Решетов тоже ее в этом обвиняет, но взгляните, как построено обвинение! Решетов умеет и обобщать и опираться на авторитеты: «Запомните, Елена Владимировна: всегда виновата женщина. Такова народная мудрость. Здесь ваша вина».

И если Нелидов недалеко ушел от Раулей — Гастонов, то современный герой заметно эволюционировал.

Э в о л ю ц и я  я з ы к а  и  с т и л я. Модные в начале века «лица обрамленные» и «лица окаймленные» часто встречались, разумеется, у г-жи Вербицкой: «Иссиня-черные волосы… окаймляют строгий овал матово-белых щек».

Сегодня лиц уже не обрамляют. С лицами поступают иначе: «У нее было узкое и печальное лицо, втиснутое в рамку густых кудрей, похожих на черные гроздья винограда».

Г-жа Вербицкая любила писать так: «Как Неизбежному, взглянула она в его остановившиеся зрачки…», «Завтра поезд пойдет рано. Понесет ее к Неведомому…», «В душе у обоих тихонько плачет тоска о Невозможном…»

Современный автор начисто отверг эту мистику. Борясь за приближение языка к сегодняшнему дню, он пишет так: «Решетов вполне отдал себе отчет, на каком низком уровне построена его жизнь с женой…», «Последние, как он считал, месяцы жизни с Клавдией Решетов отдал на самотек…», «Я сейчас оглашу стихи…», «В нем всегда жила паническая боязнь услышать низкую оценку себя».

Эти выражения, почерпнутые из гущи жизни (милицейские протоколы, бухгалтерские отчеты), сочетаемые с «рамками кудрей» и «вихрями волнений», чрезвычайно оживляют современную «дамскую повесть».

У г л у б л е н и е  с п е ц и ф и к и  ж а н р а. В романе «Ключи счастья» Маня восклицает: «О, Марк… Говори мне о Египте, о халдеях, о Востоке… Давайте читать каждый вечер!» И герои на девятнадцати страницах беседуют об искусстве.

Этот прием жанра сильно развит в современном романе. Тут дано сто двенадцать страниц философской дискуссии. Этого г-жа Вербицкая не могла. Девятнадцать страниц был ее потолок. На двадцатой читаем: «Каждый день они в музее, а вечерами читают «Историю искусств»… Маня безумно увлечена». Заметна авторская скороговорка. Видно нетерпение автора скорее вернуть героев к их основным занятиям. И действительно, уже через две страницы: «Я крадусь к нему каждую ночь…» А современный автор стойко выдерживает свои сто двенадцать страниц. И еще десять не дает возлюбленным свидеться.

В романе «Ключи счастья» лекцию об искусстве читает некий Марк, он же барон Штейнбах. Место действия — палаццо барона с фресками и мозаикой. Слушатели — Маня и друг дома фрау Кеслер.

В современном романе лекцию на философские темы читает некий Николай Максимович, он же профессор Прокофьев. Место действия — кабинет профессора с ватиканскими креслами и тяжелыми портьерами. Слушатели — Елена и друг дома Фоменко.

Ситуации схожи. И в обоих случаях соблюдено требование жанра: лекции имеют к сюжету самое отдаленное отношение. Но взгляните, какая разница в авторском мастерстве! Вербицкая впихивает все сведения, преподносимые читателю, в уста одного персонажа, который и несет всю нагрузку по цитированию. Цитаты кое-как утеплены репликами слушателей: «Ах, Марк! Говори скорей, как интересно!»; «Боже мой!» — срывается у Мани…»; «Савонарола?» — вскрикивает Маня…»; «Рим!» — мечтательно шепчет Маня»; «Как страшно! — говорит фрау Кеслер, бросая вязанье».

Форма «вопрос — ответ» применена всего раз, и как беспомощно! «Кто водит Данта в подземном мире?» — «Вергилий», — шепчет Маня». А в современном романе все разыграно как по нотам. «Открытием квантовой теории Планк сбил замок со многих тайн мироздания», — произносит профессор, и тут же вступает Фоменко: «Планк это открыл. Припоминаю… Есть об этом в «Материализме и эмпириокритицизме».

Или: «А ты вычитай-ка, вычитай. Я позабыл, как там эта «принципиальная координация» растолкована», — требовательно сказал Фоменко». Профессор тут же «вычитывает».

Умело разработана форма «вопрос — ответ». Бойко вычитывающий профессор вдруг перебивает себя, обращаясь к Елене: «Помните? Это в статье «К вопросу о диалектике». — «Помню, конечно», — окутанная грустью от громадности этих мыслей, ответила Елена».

Окутать грустью Маню Вербицкая и не догадалась! Топорная работа, где «бросать вязанье» — это предел авторской выдумки!

О т н о с и т е л ь н о  и д е и. Скромным авторам «Трех любовниц кассира» не приходило в голову, что в произведении непременно нужна идея. Г-же Вербицкой это в голову пришло. Одного из Маниных возлюбленных она назвала «революционером», другого — «социал-демократом» и еще ввела в роман «рабочего». Маня обнимается с «революционером», падает в бездну с «социал-демократом» и туда же пытается увлечь «рабочего», приговаривая: «Бедный рабочий! Может быть, в жизни его нет красок и солнца? И он теперь будет мечтать обо мне».

Оказывается, деятельность Мани глубоко идейна. Это просто ее способ бороться за раскрепощение женщины, как время от времени разъясняют читателю упомянутые персонажи. Но беспомощность автора бросается в глаза: «Социал-демократом» поименован барон Штейнбах с его палаццо и миллионами, а так называемые «революционер» и «рабочий» изъясняются слогом Раулей и Гастонов: «Когда эта девушка рядом со мною, вся моя душа вибрирует…»: «У меня брызнули слезы. Кровь загорелась… Из груди рвались крики».

В наше время работают гораздо тщательней. Резонерами в современных произведениях разбираемого жанра выступают чаще всего пожилые, много повидавшие на своем веку женщины. Говорят они тем былинно-распевным — «ой ты, гой еси» — слогом, которым в произведениях этого жанра и должны они говорить. Например: «Такую женщину, душевную, умницу-разумницу, душеньку нашу, загубил!» Или (в другом романе): Видишь, я не могу… без этих вот бабонек-подружек».

В одном современном романе мы легко обнаружили традиционную идею жанра — раскрепощение женщины. Идея дана несколько в лоб. Работница обмоточного цеха Марья Петровна, которую окружающие любовно кличут «Марпет», так прямо и заявляет: «Нет, бабоньки, в наше время стыдно в рабыни записываться».

В другом