Андрей Яхонтов - Учебник жизни для дураков

Я догадался: она стоит рядом…

ЗРЕЛОСТЬ (продолжение биографии)

Вскоре Маркофьев и Лаура нагрянули в лабораторию, где я засиделся допоздна. У Маркофьева был растерянный вид. А у Лауры — бесконечно гордый.

Как голубки, они опустились на казенный диванчик против моего заваленного бумагами стола.

— Поздравь нас, — сказал Маркофьев.

Но стоило Лауре отлучиться, он подался ко мне и быстро-быстро зашептал:

— Я с ума схожу. Зачем мне это нужно?

А едва она вернулась, снова заулыбался, обнял ее за плечи, приговаривая:

— Лаурочка…

Когда на следующий день мы встретились на лекции, я не стал скрывать:

— Мне кажется, ты поторопился.

— Просто ты никогда не терял голову, — ответил он. — А в беспамятстве такое можно совершить…

— Но у тебя ведь уже есть одна жена…

Его ясные глаза смотрели вдаль счастливо и просветленно. Он легонько боднул меня лбом в плечо. И застенчиво засмеялся.

— А я хочу еще одну. Вторую, — сказал он. — Запиши телефон, по которому можешь теперь меня найти.

* СКОЛЬКО НУЖНО ЖЕН И МУЖЕЙ — КАЖДЫЙ ДОЛЖЕН РЕШАТЬ ИНДИВИДУАЛЬНО. ЭТО ВОПРОС СУГУБО ЛИЧНЫЙ.

АВОСЬКА

В тот же вечер я ему позвонил. Трубку сняла женщина.

— Лаура? — спросил я. Но это была не Лаура.

— Какого черта? — сказал я, когда мы встретились. — Зачем ты мне соврал? Что за телефон выдумал?

Он приложил палец к губам и отчаянно зашипел, показывая глазами на стоявшую рядом с ним будущую жену — дочку ректора.

— Телефон я тебе дал самый что ни на есть настоящий. Маринин, — объяснил он, едва мы отошли в сторонку. — К ней сейчас и рванем.

Маркофьев поймал машину. Впихнул меня на заднее сиденье, сам плюхнулся рядом с шофером.

— Зачем мы туда едем? — спрашивал я.

— Она — чудо, — отвечал Маркофьев.

Мне эта самая Марина жеманно улыбалась, а Мар-кофьеву подставила щеку для поцелуя. Он ее чмокнул и стал выпроваживать меня в магазин. Марина, вручив мне авоську, стала дозваниваться подругам. Кажется, одна соглашалась прийти.

Затем, судя по хлюпающим звукам, Маркофьев и Марина снова начали целоваться за шкафом, а между поцелуями обменивались фразами.

— В Переяславль…

— Далеко…

— Чего далеко, когда близко…

Когда я вернулся из магазина, эта самая подруга Марины меня и встретила. Ни самой Марины, ни Марко-фьева не было. На столе лежала записка: «Будем завтра».

— А мы решили смотаться в Переяславль, — объяснял мне потом Маркофьев.

— Почему не сказали мне сразу, что уедете? — допытывался я.

— Вдруг захотелось…

* НИ В ЧЕМ СЕБЕ НЕ ОТКАЗЫВАЙТЕ! ЧЕГО БЫ ВАМ ВДРУГ НЕ ЗАХОТЕЛОСЬ…

— Зачем тогда меня к этой Марине повез? — возмутился я.

— Хотел познакомить с ее подругой. Создал тебе все условия. А ты… Эх… Упустил момент… Не воспользовался ситуацией…

МАРКОФЬЕВ И ЛАУРА

Сколько же препон и препятствий пришлось преодолеть Маркофьеву и Лауре, сколько испытаний выпало на их долю — не перечесть. Но все преграды они преодолели. И все претенденты на звание жениха были Лаурой отвергнуты.

И все подружки, желавшие Маркофьева захомутать, были им отринуты. О, это была чудесная, красивая пара. Она и Он. Он и Она. Люди оборачивались, когда они вдвоем шли по улице. Ими невозможно было не залюбоваться.

НЕ ТАК ВСЕ ПРОСТО

Их отношения складывались непросто. Очень непросто! Им, до смерти друг в друга влюбленным, приходилось переживать громадные трудности! За Лаурой, например, ухлестывал один из студентов — сухопарый джигит с лихорадочно горящим взором. Чем ближе к окончанию института, тем неистовей становились домогательства кавказца. Когда Маркофьев и Лаура объявили о близкой свадьбе, пылкий влюбленный пообещал убить ее и его, им пришлось скрываться.

Сначала — в моей квартире. Потом на даче у будущего тестя.

Но нет таких преград, которые не преодолела бы любовь!

И ПРОЧИЕ ПУСТЯКИ

Случались и другие мелочи. Маркофьев жаловался: «Пришел тут к Лауре с девицей. Да еще по заведенной традиции представил ее невестой… Что началось! Лаура этой бедняжке чуть глаза не выцарапала! В меня швыряла тарелками! Такое устроила… А чего я сделал? Из-за чего бушевать?»

О СЕБЕ

Поначалу у меня ум заходил за разум, голова шла кругом от его рассказов. Но потом я стал привыкать. Пелена начала спадать с моих глаз. Ну действительно — что особенного? Почему женатому человеку нельзя прийти к своей невесте с девушкой? Что в этом такого уж странного?

Недалекие люди находятся в плену стереотипов. Стереотипы нужно ломать. Что Маркофьев с успехом и делал.

БЕДА С РОДИТЕЛЯМИ

Самое сложное было объяснить все моей маме.

На то время, пока родители уехали отдыхать, я отдал Маркофьеву ключи от нашей квартиры. Вернулись папа и мама раньше срока.

— Это его жена? Она из другого города? Я так рада, что она приехала. — говорила мама.

— И вовсе не из другого, — отвечал я.

— Как же? — недоумевала мама. — Я видела фото — такая помпушечка-блондинка…

— А вот и нет — говорил я. — Она брюнетка. Ты же сама видишь… Зовут Лаура…

— Что-то со мной происходит… — огорчалась мама. — Совсем памяти не стало. Я думала, ее зовут Вера… Или Надя?

КЛАДБИЩЕНСКИЕ ЦВЕТЫ

Отправляясь делать Лауре предложение, Маркофьев пригласил в помощники меня. Я надел костюм. Маркофьев — расхристанную ковбоечку. Я был при галстуке, Маркофьев — в рваных сандалетах.

— Ты без цветов? — удивился я.

Он исчез ненадолго. И вернулся с красивым букетом.

— На кладбище забежал, — объяснил он. — Там, на могилках, видишь, какой выбор…

Отсутствие чувства юмора — верный признак глупости. Неумение отличить шутку от серьезных вещей — симптом дурачины. Через несколько дней, когда мы поздним вечером ехали в метро, Маркофьев вновь продемонстрировал неординарность своего мышления. Пассажиров было немного. Напротив нас, развалясь на сиденье, похрапывал пьяный, две тетки сидели в другом конце вагона. Тетки вышли на остановке (и на смену им никто не вошел). Маркофьев подсел к пьяному и вытащил у него бумажник. А потом снял с храпящего часы.

— Пусть запомнит, — сказал Маркофьев, — что напиваться до такого состояния недопустимо. И вообще хорошо, что мы забрали у него деньги. Он бы их все равно просадил. Огорчил бы семью. Близких… Загремел бы в милицию. Мы его спасли!

А однажды он отнял деньги у слепого попрошайки.

— Ему еще накидают, а мне позарез нужны…

ТАКОЙ ОН БЫЛ… А Я БЫЛ — КАКИМ?

Такой он был — простой, доступный, естественный во всех своих проявлениях. Никогда не таился, ничего о себе не скрывал.

Что и от кого можно скрыть? Вы сами-то подумайте!

Это я, по глупости, скрывал, никому не рассказывал о своей тайне.

МАРГАРИТА

Мне нравилась девушка, которая не ходила в гости к Лауре. Я и не хотел, чтоб она ходила. Я заприметил ее в консерватории. Затаив дыхание, наблюдал, как она, сжимая в руках платочек, внимает волшебным звукам Моцарта, как с театральной сумочкой идет в буфет, получает в гардеробе пальто…

— С ума сошел! — всплескивал руками Марко-фьев. — Ты, может, собрался жениться по любви?

— А как же иначе? — не без гордости отвечал я.

(Смотри рассуждения, приведенные выше).

— Да ведь жениться по любви — значит поставить себя в зависимость! Ревность, постоянные мысли об этом своем предмете обожания… Если любишь, то будешь ее оберегать, сам ходить в магазины, мыть посуду, тревожиться о ее здоровье, хлопотать, суетиться, да еще, чего доброго, носить на руках… Зачем тебе это? — Ну, вы уже знаете, что он говорил.

Я не хотел его слушать. И напрасно!

ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ

Фауст обхаживал Маргариту. Мастер из булгаков-ского романа влюбился в женщину с таким же именем, а теперь вот я…

Лучше бы я читал не «Мастера и Маргариту» и не «Фауста»', а книгу, подобную той, которую вы сейчас держите в руках. Ох, я избежал, бы многих ошибок!

* ПОМЕНЬШЕ ЧИТАЙТЕ КНИГ, КОТОРЫЕ НАВОДЯТ НА ВСЯКИЕ ГЛУПЫЕ МЫСЛИ, ВООБЩЕ ПОМЕНЬШЕ ЧИТАЙТЕ (исключая мой Учебник).

ЖИТЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ

— С ЖЕНЩИНАМИ НАДО ОБРАЩАТЬСЯ КАК С ПОВСЕДНЕВНОЙ ПОСУДОЙ — БЕЗ БОЯЗНИ ЕЕ ПОТЕРЯТЬ, — внушал мне мой друг Маркофьев.

Тех, кто относится к ним как к хрустальным рюмочкам, они не ценят. Потому что — как можно ценить человека, который трясется над каждой рюмочкой? У него что, нет денег купить новый сервиз, новый хоровод хрусталя из шести или двенадцати предметов? Вот когда женщина будет знать, что у вас такая возможность есть, что она для вас — сменная посуда, что в ожидании быть поданными на стол томятся шесть, двенадцать, сто двадцать конкуренток, тут она призадумается…