Кавалер Ордена Золотого Руна - Альберт Акопян

и лектор-общественник Остап Бендер. Командиром экипажа был назначен товарищ Пер-Лашезов. Его главная функция заключалась в том, чтобы во время стоянок отправлять в Москву длинные, нудно-победные телеграммы-реляции, годные для конституции автономной республики средних размеров. Кроме того, с помощью школьного компаса и бегущих по небу белых барашков он проверял благонадежность штурмана, а вышеупомянутые телеграммы сочинял, скромно примостившись в уголке во время диспутов лектора-общественника. Особенно он любил сидеть на ступеньках, накинув на плечи пиджак.

Это было не очень легко. Пер-Лашезову мешал живот, маленький плотный животик, похожий на ядро, вроде тех ядер, какими севастопольские комендоры палили по англо-французским ложементам в Крымскую кампанию.

Собственно, фамилия "Пер-Лашезов" была партийным псевдонимом.

Нет ни одного гадкого слова, которое не было бы дано человеку в качестве фамилии. Счастлив человек, получивший по наследству фамилию Баранов. Не обременены никакими тяготами и граждане с фамилиями Баранович и Барановский. Намного хуже чувствует себя Бараний. Уже в этой фамилии слышится какая-то насмешка. В школе Бараньему живется труднее, чем высокому и сильному Баранову, футболисту Барановскому и чистенькому коллекционеру марок Барановичу. И совсем скверно живется на свете гр. гр. Барану, Баранчику и Барашеку.

Власть фамилии над человеком иногда безгранична. Гражданин Баранчик если и спасется от скарлатины в детстве, то все равно проворуется и зрелые свои годы проведет в исправительно-трудовых домах. Братья Барашек и не думают отдаваться государственной деятельности. Они сразу посвящают себя молочной торговле и бесславно тонут в волнах финансовых инспекций. С фамилией Баран не сделаешь партийной карьеры. Общеизвестен тов. Баран, пытавшийся побороть проклятие, наложенное на него фамилией, и с этой целью подавшийся было в марксисты. Но увы… Несмотря на гимназическое прилежание и каллиграфический почерк его не избирали ни 1-м, ни 2-м, ни 3-м секретарем вышестоящих партийных органов, ни освобожденным секретарем нижестоящих. Его не избирали и на общественных началах. Даже музыкальное оформление политпосиделок поручали партийцу Медведеву, вернее, его фамилии. Баран стал балластом, выброшенным в ходе очередной чистки за борт.

Настоящая фамилия Пер-Лашезова была Баранина. О! Не спешите смеяться! Какую замечательную карьеру сулила сия фамилия в прежние времена! Городовой Баранина. Оберполицмейстер Баранина. Городской голова Баранина. Да что мелочиться! Генерал-губернатор Баранина! Увы, Октябрьскую революцию Серафим Баранина встретил будучи приказчиком виноторговца Ненарокова. А в смутные времена связываться с государством, особенно с полицией, он не стремился. Хотя возможности были немалые.

3-го апреля ограблен ювелир Биберман, а 4-го Леня Доберман пьет шампанское? 1-го мая у рабочего Безлюдного пьют водку? По настоящему пьют (с опохмелом 2-го мая) или понарошку? Все это знали двое. Но если виноторговец спешил предупредить полицию, то приказчик Баранина — клиентов. Его чаевые оказались выше: дом и имущество Ненарокова, авторитет среди "социально близких" и благонадежная, ручейковая фамилия "Пер-Лашезов". Название парижского кладбища, у стены которого были расстреляны последние коммунары, стало сначала подпольной кличкой, затем — партийным псевдонимом и, наконец, — просто фамилией весьма ответственного работника.

…Между тем, простои воздушного шара были слишком долгими и слишком частыми. Пионеры и комсомольцы, заблаговременно налепившие на стены карты Советского Союза и изготовившие флажки с иголочками, писали гневные письма соответственно в "Пионерскую" и "Комсомольскую" "правды". Юный ортодокс Ситников требовал с корнем вымести поганой метлой чуждые советскому воздухоплаванию "перлашезовщину" и "бендеро-изаурез" и заменить экипаж проверенными в горниле пионерских линеек товарищами.

А дело в том, что свежие ветры Страны Советов вопреки многолетним розам ветров настырно дули в сторону разлагающейся Европы, и потому девять десятых полетного времени воздухоплаватели парились в гениальных по простоте конструкции баньках Северо-Запада Российской Федерации.

Иногда, впрочем, порозовевшие в лучах закатной зари барашки, совершив головокружительные фигуры высшего пилотажа, устремлялись в обратную сторону. Но по ночам экипажу категорически предписывалось спать "на земле". Вечером накануне последнего дня жизни "Красного Калошника-Галошника" клуб колхоза "Большие Иван Семенычи" напоминал сатанинское капище. Сквозь щели деревянного строения пробивался дрожащий свет и клубы дыма. На трибуне, в окружении керосиновых ламп, лектор-общественник Остап Бендер проводил антирелигиозную викторину. Рядом с ним лежал приз. Впрочем, все настоящие призы были давно разыграны и этот — брошюра "Классики марксизма-ленинизма о воздухоплавании" — был пожертвован товарищем Пер-Лашезовым из личного багажа.

Ему было неловко оставить колхозников без приза, потому что недавно с ним произошло досаднейшее происшествие. Неделю назад он впервые в жизни вступил в беседу с колхозником. Он хорошо знал деревню по пьесам для самодеятельного театра и умел поговорить с мужичком.

— Здорово, болезный! — сказал он приветливо.

— Здравствуйте, — ответил колхозник.

— Давай с тобой, дид, погундосим, — с неожиданной горячностью предложил руководитель полета, — так сказать, покарлякаем, побарлякаем. Тоже не лаптем щи хлебаю.

Дид, который, собственно, был даже не полудид, потому что имел от роду никак не больше двадцати лет, шарахнулся в сторону.

— Не замай! — крикнул гость. — Треба помаракуваты.

— Чего вам надо? — спросил колхозник.

— Дык ведь, — заорал Пер-Лашезов, — давеча, нонеча, анадысь телеграмму получили! — и схватил колхозника за руку.

— Отпустите, дяденька! — закричал тот.

— Фантасмагория… — произнес Пер-Лашезов обидное слово, за что и получил по морде от обезумевшего от страха "дида".

В первых рядах размещался колхозный актив. На коленях у них лежали книги, на которые участники викторины возлагали большие надежды. Здесь были учебники политэкономии, "Краткий курс истории ВКП(б)", "Материализм и эмпириокритицизм", "Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека" и даже "Справочник агронома".

— Начнем с чего полегче, товарищи, — усталым голосом, наверное, уже в сотый раз, сказал Остап. — Вот вопрос под номером 47. Когда женский вопрос впервые был поставлен ребром?

Актив встал в тупик. Все долго молчали.

— Ну что, орлы, пригорюнились? — Остап похлопал себя по могучей груди. — Ребром, слышите, ребром!

Но орлы дрожащими пальцами крутили самокрутки и Бендеру пришлось еще раз рассказать историю сотворения Адама и Евы.

Но не успели собравшиеся оправиться от тяжкого каламбура, как на головы их обрушилась новая каверза.

— Вопрос номер 51. Какого кардинала нельзя назвать мракобесом?

Тревога пробежала по рядам.

— Какого же, в самом деле, кардинала, нельзя назвать мракобесом? Ну, кто же наконец, этот дивный кардинал?

Взоры активистов с надеждой обратились на счетовода колхозного правления товарища Пруста, отец которого был католиком. Но Евстигней Пруст тоже ничего не знал о таком кардинале.

Остап зевнул.

— Мракобесом нельзя считать птицу кардинал, каковая водится в Америке. Смотри "Малый Энциклопедический словарь", издательство Брокгауз-Ефрон, т. 11. "Кардинал".

Все подавленно молчали.

Из дальнейших вопросов активисты совместными усилиями ответили лишь на один: "Почему говорят: последняя у попа попадья?"

Бендер посмотрел на часы и выпустил финальную обойму вопросов:

— А чем известен в истории христианской церкви монах Дионисий Малый? Не знаете! Так, так! А какой