Карусель - Семен Теодорович Альтов

— А я сегодня не одна, — Нонна показала в сторону стеклянной двери. — Вон, в вестибюле, видите, у зеркала блондин сидит. Он меня ждет.

Старушка надела очки и внимательно оглядела вестибюль.

Он был пуст…

Нет, Нонна вовсе не разыгрывала добрую старушку. Борис Ложкин, человек, придуманный Нонной и вместе с тем существующий реально и даже живущий теперь в одном с ней городе, стал девушке настолько  б л и з к и м, что все чаще ей начинало казаться, будто он и впрямь рядом с ней (и с Ложкиным, мы знаем, творилось то же самое).

«Надо же, сколько этот Перемычкин написал!» — удивлялась Нонна, с трудом подтаскивая огромную связку книг к трамвайной остановке. — И все придется теперь внимательно прочесть, раз это так важно для Бориной мамы.

Трамвай подкатил почему-то совсем пустой. Нонна вошла и удобно устроилась у окна. За стеклом замелькали дома, машины, фигуры пешеходов. На улице зажигались фонари, и водитель тоже включил освещение в вагоне.

— Нет-нет, тут занято, — предупредила Нонна какого-то парня, вознамерившегося сесть рядом с ней (место Бориса, который замешкался у билетной кассы!).

— Нельзя же быть таким впечатлительным! — сказала Нонна Ложкину. — Ты что — действительно вообразил, будто мы с мамой вчера на кухне поссорились, да еще кричали друг на друга, топали ногами, а потом вцепились друг другу в волосы?! Да как ты мог такое придумать, Боря! Просто мама очень вежливо извинилась передо мной и попросила еще чуточку подогреть тебе молоко и слегка добавить масла на булку. А потом она извинилась еще раз и переменила приготовленное мною блюдце на другое. Вот и все. И никто меня не выгонял, что ты? Просто мне было пора — я и так почти все время у тебя, могут и выписать из общежития…

— Так вы не ссорились! — обрадовался Ложкин. — А я-то и в самом деле…

— С кем это вы здесь разговариваете, Боря? — спросил Ложкина директор магазина, появляясь в кладовой. — Вы ведь, кажется, пошли за особопрочным аквариумом для рыбок пираний. Покупатель ждет, нервничает, а вас все нет и нет.

— Не смейте перебивать меня, когда я разговариваю! — неожиданно крикнул на начальника Ложкин. — И никакой я вам не Боря. Извольте называть меня по имени-отчеству!

Он сильно топнул ногой, споткнулся и чуть было не упал вместе с аквариумом. Испуганный директор подхватил посудину и тут же исчез.

— Эй, девушка, — водитель трамвая осторожно дотронулся до плеча Нонны, — кольцо, приехали!

— Извините, — отозвалась Нонна, — мы немножко заговорились и пропустили свою остановку. Если можно, сейчас возьмем новые билеты и поедем обратно.

Скважина расхаживала по общежитию и всем сообщала:

— А Петушкова, чернявенькая такая из тридцать третьей, знаете, — тю, тю! — Старуха подкручивала у виска подагрическим пальцем. — Сама с собой разговаривает.

Женщины досадливо морщились и обходили сплетницу стороной. Тем не менее весть скоро распространилась по всем этажам.

— Врет Скважина! — дружно не соглашались девушки, жившие с Нонной в одной комнате. — Нонка иногда вслух думает — привычка такая. Читает она много, выписывает — вроде как в кулинарный готовится.

Когда же слухи улеглись, девушки решили поговорить с Нонной без обиняков. Та, как и обычно, сидела, обложившись книгами, и вполголоса читала, стараясь лучше усвоить содержание.

«Возьмите кастрюльку в правую руку, а яйцо — в левую…» — наставлял непосвященных знаменитый профессор А. А. Перемычкин…

— Нонна! — не выдержала старшая из девушек, дородная и влюбчивая тридцатилетняя кладовщица Тамара. — Вот у меня, например, есть Василий, так его все видели, и ты тоже. И Егора моего многие знают. От Петра я тебе письма показывала. Андрей меня часто с работы провожает, да и Степан что-то последнее время зачастил в гости с братьями. А у Маринки, — она кивнула в сторону второй девушки, худенькой работницы карамельного цеха, — Павлик, например. Так его никому и показывать не надо. Есть он, да и как ему не быть, ежели Маринка чуть не каждый вечер от него с синяками возвращается!

Она маленько перевела дух.

— Ты уж извини нас — люди на тебя обращать внимание стали. Как ты с пустым местом разговариваешь и Борисом его называешь. Нету никакого Бориса — выдумала ты его. А веришь в свою выдумку все больше и больше… Смотри, не доведет тебя она до добра…

Улыбнулась Нонна, книжки свои захлопнула, с места вскочила и обеих девчат расцеловала.

— Спасибо вам, милые, за заботу. А сейчас давайте-ка лучше обдумаем наше рацпредложение: как же организовать на фабрике участок по выпуску сахарных петушков?

Профсоюзное собрание, как ему и полагалось, затягивалось. Уставшие за день работницы давно уже перестали перебрасываться шуточками и сидели в некрасивых позах, обмякнув и откинувшись на спинки стульев. Отстояв положенное, уходили с трибуны прочитавшие свои бумажки докладчики. На смену им поднимались новые.

Поднялся, когда пришла очередь, и Арнольд Арнольдович Дзибель.

— Конфетный цех, неуклонно наращивая выпуск продукции, — заговорил он, — полностью обеспечил спрос населения на батончик соевый. С учетом имеющихся запасов на каждого жителя нашего города приходится сейчас по шесть и две десятых килограмма батончиков в день. Это свидетельствует о высоком…

Дзибеля сейчас никто не слушает, но смотрят на него все. И все видят сейчас то, что раньше подглядела лишь пронырливая уборщица Скважина. Видят, что не сводит своих васильковых глаз начальник цеха с молоденькой конфетчицы Петушковой и обращается он сейчас только к ней одной, а голос начальника подрагивает, — знать, не то хочет сказать он ей, ой, не то! Совсем потерял начальник цеха осторожность!

Глава 7. Шумели сосны

И действительно, назавтра они встретились в кафе.

Народу в кафе было немного, и Ложкин занял удобный столик в углу зала. Нонна появилась через несколько минут, благоухающая, свежая, села рядом и погладила его по руке.

— Уже столько тебя знаю, — улыбнулась она, — а сейчас вдруг ощущение, что мы видимся впервые.

— И у меня то же самое, — коснувшись ее руки губами, признался Борис Кондратьевич.

— Не занято? — подсел к ним какой-то тип с рыжеватыми усиками.

— Занято! — Ложкин стукнул по столу кулаком.

— Ах, занято? — прищурился усатик. — Выйдем поговорим?

— Выйдем! — решительно отозвался Ложкин, хотя достаточно хорошо представлял себе, каким будет разговор.

— Боря! — Нонна схватила его за руку. — Мы уже расстаемся?!

— Прошу прощения, Нонна, — сказал Ложкин. — Это займет буквально пять минут.

Потом Ложкин мыл под краном слегка распухший нос (а распух он у него впервые в жизни), вспоминал усы незнакомца, вдруг сделавшиеся из рыжеватых красными, и его испуганный голос, повторявший:

— Ну, не будем больше, дорогой. Ты мне все объяснил — я все понял.

И только Нонна ничего не замечает.