С первого взгляда (Юмористические рассказы) - Станислав Васильевич Родионов

и стал от имени человече­ства просить прощения. Бык его чуть не забодал.

Нельзя гореть на работе — надо работать, как все. Как сказал поэт: кто сгорел, того не подожжешь. До­бавлю от себя: а кто не сгорел, того и не надо поджи­гать. Иные думают, что в организме горят жиры и вся­кие там углеводы. Нет, нервы горят! Медицине из­вестен случай, когда пришел на фабрику новый директор, загорелся, восемьдесят пять ленивых работ­ников уволил. Стала фабрика работать на сто восемь­десят пять процентов, два месяца работала, а по­том директор погас — пробки в министерстве перего­рели.

Короче, нельзя, товарищи, волноваться, расстраи­ваться, возмущаться, бороться, куда-то стремиться и делать что-нибудь похожее на подобное. Надо, чтобы нервы были спокойны, как у того быка, который не подозревает о мясокомбинате.

В заключение признаюсь честно, что нарисовал вам портрет человека, который называется идиотом.

Раискина сила

Май все накалялся, Ленка дохаживала последние дни в школу, жена извлекла невесть откуда пыль­ные ракетки и брошюры о комарах и грибах. А я на­чал давить мысль, запихивая ее в подсознание, — мысль о предстоящих встречах с Раиской.

Вроде бы она моя родственница — младшая сестра жены. Зимой мы не встречаемся, потому что, слава богу, живем отдельно. Но летом вывозим Ленку на дачу к бабушке. Вот туда-то по выходным и наезжает Раиска — высокая, плотная, молодая, с белым ясным лицом, слегка усложненным косметикой и высшим филологическим образованием, и, конечно, с транзи­стором, зонтиком и в черных очках. И Ленка — ма­ленькая, лохматая, образование один класс, с глаза­ми, от которых никуда не денешься и которым никогда не соврешь.

О Раиске я знаю немного — она работает в библио­теке и может сразу съесть литровую банку консерви­рованного компота. Но я ее чувствую, а это не хуже знания. Если бы не Ленка, то мне ее ни знать, ни чувствовать не надо.

В природе есть некоторые вещи, которые я никогда не буду понимать. Например, бесконечность вселен­ной, размер какого-нибудь нейтрино, скорость света…

Вот так и отношение моего ребенка к Раиске. Только увидит ее, заулыбается, запрыгает, запоет: «Раечка приехала...» Новой игрушке так не радова­лась, мать так не встречала, и я не знаю, ну просто не знаю, в чем здесь дело.

Мы вывезли Ленку на дачу, и перед первым же выходным жена мне сказала:

— Начинается лето, и я прошу тебя ребенка не травмировать. Если ты Раиску не любишь, то это не обязательно показывать ребенку. Она же вырастет двуличной! Старайся сделать так, чтобы ребенок сам понял, что плохое, а что хорошее. Старайся заинте­ресовать Ленку.

Я вздохнул, потому что ее устами глаголела исти­на. Я видел Ленкино лицо, когда она заявляла, что хочет быть со мной, а ей хотелось быть с Раиской. В жизни мне пришлось много повидать фарисейских лиц, но детское личико, тронутое фальшью, сразу ста­ло недетским.

В субботу я достал интересную книжку про жизнь индейцев, и мы поехали на дачу.

Раиски еще не было. Ленка запрыгала вокруг нас, как козлик. Мы сходили в луга, нарвали полевых тюльпанов, понаблюдали за скворцами и хотели было плести венок, но здесь томно скрипнула калитка.

В огромных зеленых очках, в изумрудном брючном костюме, с салатным зонтиком от солнца, элегантной лягушкой вплыла Раиска.

— Привет, — сказала она, а я полез за книжкой про индейцев.

Ленка схватила книжку и быстро ее залистала.

— Папа, можно я схожу к Раечке? — отложила она индейцев.

— Сходи, поговори немного, — педагогично согла­сился я.

Раиска уже легла в гамак — в леса и луга она ни­когда не ходила. На все лоно запел ее транзистор, и сразу притихли ненасытные скворчата. Да и я попритих. Раиска что-то там листала, и на лужайку посы­пался Ленкин смех, словно прошлись легкой палочкой по весенним сосулькам.

— Папа, иди сюда! — крикнула она.

Из педагогических соображений я подошел. Ленка протянула мне какой-то иностранный женский жур­нал, не то «Страшилина», не то «Уродина», где на пер­вой странице изображалось, видимо, женское лицо, мертвенно-белое, будто его только что выбелили из­весткой, с черными жутковатыми глазами-глазницами.

— Господи! — по-старушечьи сказал я.

— У этой тети сделана питательная маска на ночь, — объяснила мне Ленка.

— Пойдем читать книжку про индейцев, — предло­жил я.

— Еще хочу поговорить с Раечкой, — плаксиво за­хныкала она.

Я ушел, и больше Ленка в эти дни ни ко мне, ни к матери не подходила, будто нас и не было. Мы ви­дели ее только за едой — она торопливо глотала суп и косила глаза на гамак, где Раиска пила из банки компот.

Я ходил вокруг дачи, поскрипывая песком и зу­бами.

— Что ж, — объяснила жена, — значит, ты не су­мел заинтриговать ребенка.

На следующей неделе, раз уж Ленка так любит картинки, я купил прекрасный альбом репродукций картин Эрмитажа.

Раиска была уже на даче, а Ленка, само собой, сидела возле нее. Я был спокоен, потому что со мной были репродукции. Ленка поздоровалась, чмокнула меня в щеку и убежала. Я разобрал рюкзак, достал альбом и позвал Ленку. Потом позвал еще — и так до шести раз. На седьмом Раиска сказала:

— Иди, тебя предок зовет.

Альбом Ленка взяла с интересом, глазки округли­лись и увеличились, а руки жадно открыли пер­вую страницу. Посмотрев две репродукции, она спро­сила:

— Пап, можно покажу Раечке?

Из педагогических соображений я согласился и че­рез три минуты услышал их развеселый смех: густой, от компота, Раискин и сыплющийся — Ленкин. Я уди­вился, потому что в Эрмитаже ни разу не хохотал, и прислушался.

— Смотри, у этой богини кривые ноги, — объяснял глуховатый Раискин голос под Ленкин смех. — А ну- ка, прочтем, как называется эта толстая тетка! Так, ее звать «Вакх».

Тут уж и я рассмеялся и ходил вокруг дачи, и опять скрипел под ногами песок.

— Попробуй что-нибудь музыкальное, — посовето­вала жена.

Следующую неделю я побегал по знакомым н все- таки достал интересную музыкальную сказку «Саша, Маша и книжки». В субботу кроме рюкзака меня об­ременял проигрыватель.

С Раиской мы столкнулись у калитки. Ее обреме­няла сетка с четырьмя литровыми банками компота. Слава богу, не везла своих журналов.

Ленка завертелась между нами, описывая мелкие восьмерки. Я перехватил ее, поспрашивал про житье-бытье и предложил сходить в лес, на луг