Валерий Хаит - Одесский юмор. XXI век

Уехал автомобиль. Дошли до гостиницы «Красной», остановилась мадам у входа, пуговицы пушистые на манто стала расстегивать. А Фима-Три вдруг руку ей пожал, чемоданчик отдал и сказал, уходя:

– Мы с товарищей не берем…

А назавтра та певица пела в оперном и поимела успех. Хлопали ей – дай боже! А под конец большой шикарный букет белых роз преподнесли. Это в январе-то! А в том букете конверт розовый, а в конверте записочка: «От товарищей!»

4. Фима-Четыре, или Новогодний спектакль

Про Фиму-Четыре я знаю больше, чем про остальных Ефимов Ефимовичей, – воевал вместе с ним в полковой разведке на Калининском фронте. Он тогда вошел в самую силу после пятилетней отсидки за неудачно взятую сберкассу на Пересыпи… Недосидел всего год. После нескольких докладных с просьбой «отправить на фронт громить ненавистных захватчиков» этой чести удостоился и осенью сорок четвертого, после прохождения курса молодого бойца, прибыл в действующую армию, а там сразу попал в разведку.

Вы спросите, почему? Так он три раза подряд поднял руку… Это когда построили молодое пополнение и комполка скомандовал:

– Кто из Одессы – поднять руку!

– Я! – ответил Фима и поднял руку.

– Кто сидел по уголовке – поднять руку!

– Я! – крикнул Фима и поднял руку.

– Кто знает немецкий язык – поднять руку!

– Их! – выкрикнул Фима и поднял руку в третий раз, добавив: – Читаю и пишу!

Комполка приказал ему выйти из строя и бросил начальнику полковой разведки:

– Этого – тебе, капитан!

Нет, нет! Фима-Четыре никаких университетов-инязов не кончал. Просто, когда в девятнадцатом году Фима-Три случайно родил себе сына, его мутерша оказалась немкой из Люстдорфа – из Черноморки, значит… Потом она увезла Фиму-Четыре в Зельцы, в немецкую колонию… Там он учился в немецкой школе. Мать умерла, и когда ему было четырнадцать лет, после семилетки, отец забрал его к себе для обучения семейной профессии…

Как солдат Фима-Четыре приносил командирам один гембель, а как разведчик был что надо. Про «коники», которые он выкидывал в разведке, писали фронтовые газеты и даже сама «Красная Звезда»… А вот про одно приключение я знаю от и до.

Под новый, сорок четвертый год на Калининском фронте, в самых болотистых местах, ожидали вражеское наступление. Будто, как ударит мороз, болота замерзнут, тогда и начнется. Надо было провести разведку, достать карту полка или батальона, а в крайнем случае добыть «языка», и желательно офицера. Перед рассветом тридцать первого декабря в немецкий тыл пошли трое, Фима за старшего. Надели немецкую форму, просочились в тыл, вышли на очень интересное место: с запада тянется лесом просека и заканчивается у болота. Болото подмерзло, и от просеки по нему в трех направлениях тянулись узкие тропки, отмеченные аккуратными вешками.

Разведчики лежали у троп, наблюдали, ждали. Они видели одну, другую, третью машину с солдатами, офицерами и какими-то грузами в мешках и ящиках. Рассвело, потом стало совсем светло, но никто больше на просеке не появлялся… Лежали в снегу, по очереди отбегали в гущу попрыгать, погреться, пожевать сухой паек, перекурить. Дождались – шла легковушка. А в ней лишь двое. Вот «Опель» остановился, открылась задняя дверь, и на снег опустился огромный чемодан, потом второй такой же, а затем появился очень крупный полный немец в блестящих сапогах и кожаном пальто с широким меховым воротником, в русской шапке с опущенными ушами. Ремень опоясывал его талию, кожа на пальто топорщилась, но кобуры на ремне не было. Зато на ремешке через плечо свисала новенькая, из блестящей клеенки, очень объемистая и пухлая полевая сумка.

– Ага, – шепнул ребятам Фима. – Вот это чин! А в сумке карты… Блеск! Не тащиться же с этим боровом через фронт… Шлепнем, а карты в штаб… Наведем шмон в чемоданах… Полковник? А может, генерал?

А «чин» пожал руку водителю, «Опель» развернулся и уехал. Немец сел на чемодан, достал портсигар, закурил, улыбнулся белке, которая сбежала вниз головой по стволу сосны. Спокойно докурил, притушил окурок, затоптал в снег и понес чемоданы к тропам. Почитал что-то на одной из вешек, пошел по тропе, ведущей влево, и вот тут-то и услыхал негромкое, но требовательное:

– Хенде хох, оберст!

Немец бросил чемоданы, неуклюже вздернул руки в наших меховых рукавицах, повернулся и увидел двух немецких солдат с русскими автоматами, с заиндевелыми бровями и бородами.

– Я не полковник, – сказал он доброжелательно.

– Майор? – спросили сзади.

– Нет, я не майор… Я – Николаус.

– Взяли его! Там разберемся, – решил Фима.

Заставили взять чемоданы, повели в глубь леса, положили пленника на снег, обыскали, отняли часы, портсигар, серебряный перстень. Фима занялся сумкой, шепча: «Карты, карты, карты…» Но в сумке только бутерброды, полотенце, бутылочка шнапса и термосок с горячим кофе. В чемоданах тоже карт не оказалось, там было много самого несуразного, не фронтового: костюм Деда Мороза из красной материи, парик, борода, коробка с гримом, крохотная гармошечка-концертино, бенгальские огни, множество картонных коробочек насыпью и еще пачки листовок. Вот и все!

Что показал допрос? Оказалось, что это артист Дрезденского театра приехал в командировку изображать Деда Мороза, по-ихнему – Николауса. Привез он два чемодана подарков: для каждого солдата батальона по упаковке с презервативами и по коробочке с часами – завалященькие такие часики, штамповка и дешевка. И еще – листовки с поздравлением солдатам батальона капитана Августа Крайса от самого фюрера.

Вот тебе и карты! Вот тебе и «язык», вот тебе и провал задания! Зря мерзли, уже темнеет, домой так идти нельзя – командир устроит «вырванные годы»… Да и начальство капитана по головке не погладит.

Разведчики подогрели себя шнапсом и кофе пленного, закусили его бутербродами с маслом, сыром и ветчиной, угостили немца своим сухим пайком: дали сухарь, кусок сахара и большую селедку…

И тут, может, от шнапса и кофе, а может, и от ветчины Фиму-Четыре осенило, и он начал репетиции. А когда до Нового года осталось чуть больше часа – начался и сам спектакль, в котором главную роль играл «Николаус». Фима на репетиции очень убедительно показал, как он умеет стрелять через карман, и немец согласился на главную роль.

По тропе к штабу немецкого батальона шли четверо. Впереди, одетый в костюм Николауса, при парике и бороде, шествовал дрезденец, чуть позади в трофейном кожане шагал сам Фима, а по бокам два разведчика попеременно несли чемодан (другой, с часами, остался пока в лесу).

Удивительно благополучно прошли две заставы боевого охранения, где их встречали с радостью, потому что каждому вручались листовка и резиновый презент… К тому же «Николаус» поздравлял солдат, читал им хорошо поставленным голосом сопливенькие стишки с отменной жестикуляцией и персональными обниманиями…

У большой землянки взвода охраны их встретили уже проводившие старый год солдаты – распахнули дверь и показали елку, всю в игрушках, блестках и свечах. Но «Николаус» им спел только одну песенку под свое концертино, высыпал на снег у входа листовки и коробочки и пообещал вернуться, как только поздравит самого командира батальона.

Им показали, как пройти к штабу. У землянки штаба стоял одинокий часовой… Он на процессию ужасно психанул – думал, что идет уже смена, проворчал, что «сменить его должны еще в этом году…» Потом злорадно заявил, что они опоздали: комбат и начштаба уже десять минут как ушли в штаб полка на офицерский ужин.

– Доннерветтер! – выругался Фима. – А зачем тогда ты тут торчишь? В такую ночь стоять у пустой землянки!

– Не пустая, – возразил часовой, – там рация, радист и сейф с документами.

Короче, через пару минут у фашистов стало на два солдата (часового и радиста), на два автомата, на две пары валенок и на одну рацию меньше… Артиста решили не обижать, но и не отпускать. Да и нужен он был: ему нагрузили на холку тяжелую железную шкатулку-сейф.

Пошли домой. И опять их останавливали бдительные солдаты охранения. Но все было хорошо отрепетировано… А вот перед нашими окопами залегший в снег «секрет», увидев красного Деда Мороза, чуть не перестрелял всех. Пришлось залечь, и Фима несколько раз подавал условный сигнал фонариком и кричал кукушкой (это зимой-то!).

А потом случилось сразу две хохмы… Когда начальнику разведки вручили шкатулку-сейф, он спросил:

– Открывали?

– Никак нет! – ответил Фима.

– Так-так… – довольно протянул капитан и стал осматривать сейф со всех сторон. – Жалко портить такую вещь, нам самим пригодится… Кто может открыть? – спрашивал всех, а сам смотрел на Фиму.

– Я могу, – отвечал Фима, – только надо подобрать кое-какой инструмент.

– Хорошо, я распоряжусь. – Капитан продолжал осматривать трофей, даже почему-то понюхал замок, потом приложил ухо к дверке, отшатнулся, побледнел, поднял шкатулку, на вытянутых руках понес к двери, выбросил и что есть мочи закричал: – Мина! Всем разбегаться! Быстро! Бегом!