Семен Нариньяни - Рядом с нами

Часы пробили девять. Встревоженный жених выскочил на улицу. Как знать: рядом железнодорожный переезд, может, невеста стала жертвой несчастного случая? Но несчастный случай оказался ни при чем. Пока Борис Сеглин бегал по больницам, из Вешняков в Кузьминки пришел студент Никиточкин и сказал, что он видел Ингу в клубе.

— Что она там делает?

— Танцует падеграс с Гришей Ашауровым.

После такого сенсационного сообщения гости поняли, что свадьбе сегодня не бывать, и начали расходиться.

Инга Булкина вернулась домой только к часу ночи и стала крадучись пробираться в свою комнату. Но ей не удалось незаметно нырнуть под одеяло. Соседки по комнате были начеку. Они сразу вскочили с постелей и к Инге:

— А ну, кайся в своих прегрешениях.

— А чего мне каяться? Я за Бориса замуж не пойду.

Девушки недоуменно переглянулись.

— Зачем же ты водила парня за нос, назначала свадьбу?

— Свадьба назначалась на той неделе, а на этой я передумала. Разлюбила я вашего Бориса, понятно?

— Ой, девочки, Инга крутит нам голову! — сказала Каля Варенцова. — Здесь дело совсем не в любви.

Не в любви, а в чем же?

Два дня назад в Ветеринарной академии заседала комиссия по распределению выпускников. Молодые специалисты назначались на работу в самые различные концы Советского Союза. Каля Варенцова попросила направить ее в Сталинградскую область, Нина Семенчук — в Новосибирскую. Председатель комиссии спросил Ингу:

— А вы где хотите работать?

— Булкина выходит замуж за студента Сеглина, — сказал декан.

И все поняли, что Инга останется в Москве, а Инга улыбнулась и сказала:

— Куда иголка, туда и нитка.

А судьба, иголки уже давно предопределилась. Еще бы! Борис Сеглин был гордостью академии. Борис не только прекрасно учился, он уже с третьего курса вел исследовательскую работу в институтских лабораториях. А один доклад Бориса, сделанный им год назад в студенческом научном обществе, был даже напечатан в журнале Академии наук.

Председатель комиссии так и сказал Борису Сеглину:

— А вас, молодой человек, мы хотим оставить при кафедре. Как, согласны?

И вместо того, чтобы ответить «да», Борис сказал:

— Нет, здесь мне будет трудно.

— Но ведь вы уже вели самостоятельную работу в лаборатории?

— Вел и понял, что у меня мал запас жизненных наблюдений. А без таких наблюдений человеку нечего делать в науке.

Инга смотрела на Бориса и ничего не понимала. Уж не ослышалась ли она? Человека оставляют в академии, при кафедре, министерство будет платить ему аспирантскую ставку, а он спорит и требует, чтобы ему разрешили работать рядовым врачом ветеринарной лечебницы!

Вечером Инга спросила Бориса:

— Неужели ты серьезно решил стать районным коновалом?

— Не коновалом, а ветеринаром.

— А обо мне ты подумал?

— Ну, а как же! Мы вместе будем работать в колхозе.

— Он хочет, чтобы я поехала с ним на Алтай, — жаловалась Инга ночью подругам.

— Что же тут удивительного? Куда иголка, туда и нитка.

— Губить из-за него жизнь в свинарниках да коровниках? Нет, извините!

— А если ты боишься коровников, зачем же ты училась в нашей академии? — спросила Нина Семенчук.

Инга училась на зоотехническом факультете не из любви к зоотехнике, а по инерции, потому что не учиться было неудобно, а в действительности ее вполне устроило бы беззаботное существование мужней жены. И ведь все шло к этому. Вот-вот она должна была выйти замуж и стать аспирантшей, потом она могла бы сделаться доцентшей, и, как знать, лет через десять — пятнадцать ее, может быть, именовали бы даже профессоршей. А вот теперь всем этим надеждам пришел конец, ибо Инга поняла, что с таким мужем, как Борис, рассчитывать на тихую, спокойную жизнь ей было нечего. Такой не только будет сам пропадать в колхозных овчарнях, он заставит и свою жену вести наблюдения над чесоточными баранами и ягнятами.

— А для чего же, — скажет он, — ты училась в Ветеринарной академии?

Два года дружила Инга с Борисом. И хотя Борис был завидным женихом, невеста и прежде видела в этом женихе кое-какие изъяны. Инге Булкиной, например, было непонятно, зачем Борис тратит такую пропасть денег на покупку книг. Рядом сколько угодно библиотек, а ему обязательно хочется иметь на своей полке и Бальзака и Горького…

Инге давно хотелось устроить хорошую головомойку жениху, да как-то неудобно было: ведь она пока только невеста. Все неприятные разговоры с Борисом ей приходилось откладывать на послесвадебный период. И вдруг этот самый Борис выкидывает новый номер: берет да и отказывается от аспирантуры.

— Нет, — сказала Инга, — с таким мужем каши не сваришь.

Сказала и стала думать уже не о Борисе, а о Грише Ашаурове. У Гриши под Москвой имеется полдома, и Гриша попросил комиссию направить его для работы в родной район.

"А что, если мне выйти замуж за Гришу Ашаурова? — спросила себя Инга и ответила: — Любви в этом браке будет, конечно, меньше, зато удобств больше".

— Замуж за Гришу? — удивились девушки. — А как же твое заявление в загс?

— А вы разве не слышали, что сказал заведующий? Сочетающимся дается неделя, чтобы они могли проверить свои чувства. Вот я проверила и решила: мне с Борисом не по пути.

Инга говорила о том, что думала, прямо, без обиняков, благо ночь темная и никто не видит, краснеет она или нет.

А девушки слушали исповедь проштрафившейся невесты и ругали себя. Пять лет они учились с Ингой в одной академии, пять лет жили в одной комнате, и ведь они знали хорошо, что этот человек с червоточинкой. Знали и не придавали этому большого значения. Конечно, иногда девушки спорили с Ингой, называли эгоисткой. Бывало, даже ссорились, но ненадолго, надеясь, что время излечит ее.

— Перемелется зерно — мука будет.

Но зерно не перемололось. Червоточинка разрослась, и Инга Булкина превратилась в самую откровенную мещанку. Циничной расчетливости этой девушки можно было только удивляться: Ингу Булкину любили два парня, и она до самого последнего момента прикидывала, за кого же ей выгодней выйти замуж. Она уже решила пойти в загс с Борисом Сеглиным и в то же время не торопилась сказать окончательное «нет» и Грише Ашаурову: "Пусть Гриша побудет пока в резерве".

Если бы Гриша был человеком с характером, он, конечно, давно бы вырвал имя Инги из своего сердца. А Гриша страдал и молчал. И вот наступил момент, когда резервный жених был выдвинут на авансцену. Один тур падеграса, и Гриша, простив Инге все прегрешения, отправился с ней в загс. Заведующий Вешняковским загсом принял от Гриши заявление и сказал то же, что сказал в прошлое воскресенье заведующий Кузьминским загсом Борису:

— Милости прошу вас к себе через неделю, тогда и распишетесь.

— Почему через неделю, а не сейчас? — вскипел Гриша.

А Инга дернула его за пиджак и сказала:

— Успокойся, так нужно!

Инга надеялась, что за эту неделю подруги перестанут сердиться на нее и устроят ей с Гришей шумную, веселую свадьбу — с тамадой и шампанским. Но девушки на этот раз проявили твердость. И хотя Инга пригласила в гости чуть ли не весь пятый курс, на ее свадьбе не было ни дружков, ни подружек. Молодые супруги ждали гостей весь вечер, а к ним никто не пришел. Инге было горько и неприятно. У нее в сердце шевельнулось даже сомнение: а правильно ли она делает, собираясь без забот и волнений прожить жизнь за спиной мужа? Но эти сомнения недолго беспокоили Ингу. Уже на следующий день она забыла о них и успокоилась.

"Пусть они работают животноводами, зоотехниками, ветеринарами, пожалуйста, — думала Инга о своих бывших подругах, — пусть едут в Сибирь, на Алтай и ищут свое место в жизни. А я свое уже нашла. Куда иголка, туда и нитка".

1952 г.

РОТОЗЕИ

Петя Дракин был из молодых, да ранний. Не успели Петю назначить начальником отдела кадров, как в трамвайном парке стало происходить нечто непонятное. Лодырь Сапожков оказался включенным в список на премирование, а бездельник Кулиш начал продвигаться по служебной лестнице.

— Нашему начальнику стоит только позолотить ладонь, — хвалился Кулиш среди товарищей, — и он тебе любую должность предоставит!

— Неужто берет?

Как выяснилось позже, Петя Дракин не только брал взятки, но и принуждал подчиненных ему девушек к сожительству и творил много иных безобразий. На пятый или шестой месяц работы в трамвайном парке новый начальник был пойман с поличным. Комсомольцы не медля исключили взяточника из своих рядов, а суд приговорил его к четырем годам тюремного заключения. Как будто все. Преступник получил по заслугам, и мы могли бы забыть о нем, если бы сам Петр Дракин не напомнил о себе. Примерно года через два после суда из места заключения на имя секретаря горкома комсомола пришло письмо: "Прошу вашего ходатайства о моем досрочном освобождении". Письмо было подписано так: "Бывший участник войны, орденоносец, дважды раненный, трижды контуженный П. З. Дракин".