Михаил Крюков - Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Идут практические занятия по электронным приборам. Занятия ведёт подполковник Жидко, человек, сильно любящий свою науку и ещё более любящий поизмываться над тупыми курсантами. К слову, задолбав всех на занятиях в течении семестра, на экзаменах он ставил оценки сразу же, не задавая никаких вопросов вообще – а чего спрашивать, ведь к тому времени он каждого знал как облупленного! Однако, если ты, самоуверенный нахал, хочешь получить более высокую оценку, нежели отпущено судьбой – изволь! Можешь тянуть билет, отвечать на вопрос, но ведь можешь и не ответить… Супер-игра, блин…

У доски стоит Морфий (так его называли даже незнакомые люди, очень уж внешность запоминающаяся), курсант второго курса радиотехнического факультета. Морфий был в то время поэт, писал неплохие стихи, и даже поэмы, немного напоминавшие творчество Лаэртского. Но вот с электронными приборами, да и с физикой как-то не склалось.

– Ну-с, дорогой друг, а расскажите-ка нам, как работает ламповый диод!

Как эта хреновина работает и зачем она вообще нужна, Морфий понятия не имел, однако в мозгу его отложилась картинка из учебника, на котором он так недавно мирно спал. А на картинке был изображён как раз ламповый диод. Морфий уверенно рисует овал (стеклянная колба, значит), дугу сверху (катод) и палку снизу (анод).

– Вот, – говорит, – диод!

– А что-то я электрона в нем не вижу, ведь прибор-то, вроде, электронный…

– А-а…, – вспоминает Морфий, на секунду задумывается и рисует жирную точку посередине и стрелочку от точки вниз, мол, вот электрон летит.

– Ну, рассказывайте!

– Вот катод (поразительно, помнит ведь, как эти загогулины называются!), вот анод, вот электрон летит к аноду…

– А почему это электрон вдруг летит к аноду? – интересуется Жидко.

– Так ведь сила не него действует! – радостно вспоминает Морфий и тычет пальцем в нарисованную стрелку, радуясь, что нарисовал её ещё до вопроса.

– Сила – это хорошо, – говорит Жидко. – А что за сила?

Морфий смотрит на стрелку все пристальней и пристальней, пытаясь угадать, как её зовут, но все воспоминания уже закончились… Подумав ещё немного, справа от стрелочки он пишет: mg

Группа, заинтересованно следящая за шоу, начинает сначала тихо, но все громче и громче ржать.

– А что вы смеётесь, товарищи курсанты? – с невозмутимой миной говорит Жидко. – Ведь курсант Антонов (имя Морфия в миру) прав! Электрон обладает массой? Обладает! Стало быть, на него, как и на вас, действует сила тяжести! Антонов, ещё какие-нибудь силы на него действуют?

Морфий понимает, что, конечно, есть ещё какие-то потусторонние силы, но какие?

– Никак нет, товарищ подполковник, больше никаких!

Смех все громче.

– То есть вы хотите сказать, – ехидно продолжает Жидко, – что электроны под действием силы тяжести осыпаются с катода на анод?

– Выходит, так… – обречённо вздыхает Морфий.

Группа уже лежит.

– Отлично, товаррищ курсант! Только вот ведь незадача, электронные приборы используются и на самолётах, а они (самолёты) иногда совершают такие эволюции, что анод может оказаться выше катода. Что же делать? – вопрошает Жидко и просто любуется Морфием, который наморщил весь ум, пытаясь хоть как-то решить эту научно-техническую проблему.

Группа тоже затихла, всем интересно, что же Морфий ляпнет.

И вдруг с последних рядов раздаётся реплика:

– Так ведь, товарищ подполковник, а гироскоп на что?

Жидко удовлетворённо хрюкнул, пытаясь не заржать в полный голос вместе со всеми, и стал собирать в портфель свои бумажки со словами:

– Все, товарищи курсанты, мне вас учить уже нечему! Вы уже готовые инженеры, способные безо всяких знаний решить любую проблему!

ГрандЭйр     Полёт чирка

Перед носом, деловито гудя и как-то торжественно, прошёл на посадку «Руслан». Выруливаем. Уже в который раз. И каждый раз одно и то же чувство переполняет меня. Этого не описать. Сердце начинает биться быстрее, дыхание превращается из безусловного рефлекса в осознанную процедуру. «На исполнительном» – улетает в эфир. «85*** – взлёт разрешаю ». Мишанька буркает: «Взлётный», и турбины берут мир на свои плечи. Их гул, перерастающий в лихой посвист, теперь уже не просто временами встревает в наши переговоры, теперь он – прима. Сброс тормозов и машина бескомпромиссно устремляется вперёд. Шасси по-паровозному стучит на стыках плит, всё быстрее и быстрее.

– Рубеж.

– Продолжаем.

Да, мы продолжаем, как всегда. Огни уползают под брюхо. «Отрыв», «Безопасная» звенит в наушниках. Дождь в бессильной злобе стучит в лобовушки. Дворники заняли круговую оборону.

– Шасси убрать.

Сколько раз произносил эту фразу, и всегда мне казалось, что это – волшебное заклинание, своего рода «сим-сим, откройся!»

И он открывался. Огни порта уже не видны. Клочки облаков сначала робко, а затем всё уверенней и уверенней стирают очертания шоссе и сотен огоньков автомобилей. Там, внизу люди торопятся домой, к своим пелёнкам и макаронам, заступают в ночные смены, меняют перегоревшие лампочки и признаются в любви. «Шасси убрать» всегда символично. Обрубить пуповину между мною и Землёй. Эти существа, эти строения, эти механизмы физически всё ещё не так далеки от меня, но духовно я ухожу в другое измерение и забираю свой экипаж, свой самолёт, своих пассажиров. Только на этот раз к этому празднику чувств примешивается ещё что то, неосязаемо покалывающее сердце. Я знаю, что это. Это – последний, может даже последний в жизни моей полёт в качестве Командира Воздушного Судна. Я всматриваюсь, вслушиваюсь, пытаясь навсегда запомнить и впитать душой эти мгновения. Мгновения, которые никогда не вернутся.

«Закрылки ноль». Всё. Ребята потихоньку затихают, сбрасывают с себя груз процедур взлёта. Начинается тихая рутинная работа экипажа. Неожиданно выходим из пелены облаков. Привет, Луна, привет! Лунный свет скрупулёзно разрисовывает облака, превращая их в пейзаж фантастической красоты, полной загадок. Здесь живёт сказка. Любимая сказка всех пилотов. Тех, кто пришёл в небо, поддавшись на уговоры детства. Последние годы пробежали очень быстро, слишком быстро. Очень многое изменилось в моей жизни, нашей жизни.

Путь из Кировограда до сегодняшнего рейса кажется до обидного коротким. С другой стороны, сделано многое. Выучился, стал пилотом, осуществил мечту. Женился, родил сына и лапочку-дочку. И всегда был доволен и горд своей состоятельностью. Потом произошёл перелом. Рыночные отношения, большой Аэрофлот развалился на сотни маленьких осколков, поранив ими немало душ. Странно было видеть вчерашних однокашников и коллег под флагами других компаний, других государств. Привык. Странно было видеть, что денег уже не хватает. Пришлось ужиматься, затягивать брючный ремень. Привык. Потом – развал компании, полгода безработицы с перерывами на разгрузку вагонов и строительство дач более удачливых. Статус новичка в другой компании. Весь путь, когда-то уже раз пройдённый, предстояло штурмовать ещё раз.

Передаю штурвал второму. Лёшке. Я его выпестовал, сделал из него КВСа. Я уйду – он займёт моё место слева. Я уйду и буду за него спокоен. Я завидую Лёшке белой завистью. Он молод, живёт с родителями. Отец – профессор, известный в прошлом дипломат. Лёшке не надо денег, его ещё не интересует соцпакет. Ему нужен только штурвал и небо. Моё небо, которым я с ним охотно делился.

«Заняли 10600». Точкой-тире пропел знакомый маяк.

Однажды на эстафете в Хитроу сидел, глядя на донышко опустевшей чашки кофе. Причудливые картинки. По ним как-то гадают. Интересно. Может быть, вот этот великан – это я? А может, нет, может наоборот, я – это вот эта закорючка, спрятавшаяся под листом экзотического растения? Или эта птица, держащая в клюве конверт? А что в конверте? Кто знает, кто знает. Жена на девятом месяце. Нужно найти где-то нормальную стиралку. Где? Боковым зрением улавливаю господина в белом костюме. Стоит и рассматривает меня. Блин, господин, что надо тебе? Господин не уходит. Приближается. Подсаживается. Ну что тебе надо? Не звал я тебя.

– Володька, Чирок!

Всматриваюсь в лицо господина. Что-то удивительно знакомое. «Чирок» – так меня звали в училище после небольшого скандала, учинённого мною старенькой «Аннушке».[150]

– Володька, не узнаёшь?

Вижу лёгкое разочарование на лице собеседника. Но эта улыбка, эта улыбка, она кажется такой близкой и доброй.

– Валька?

Да, этой был мой однокашник Валька Бодров. Мы вместе с ним заканчивали, вместе попали в Норильск, жили в одной холостяцкой общаге авиаотряда. К счастью (или к несчастью?) мой вылет отложили по метео. Мы долго сидели с Валькой. Он закончил свою лётную карьеру там же, в Норильске, налетав 1000 часов. Перестройку встретил во всеоружии. Бился, бился, сегодня – бизнесмен. Хозяин недвижимости по всему миру.