Владимир Кунин - Дорога к звездам

— Да. Это Аль Капоне и Джо Валлачи? — смеется полицейский.

— Нет. Это убийцы. Один — русский, второй — немец. Они недавно прибыли сюда из Европы...

— О’кей. Постойте рядом и помолчите.

Полицейский нажал на кнопку своей рации и что-то тихо забормотал. Помолчал, послушал и снова забормотал. Мы расслышали только два его слова — «сержант Истлейк».

Мы даже и сообразить не успели, как откуда-то, словно с неба, около нас появились трое высоких парней, размалеванных зелеными листиками клевера, и пожилой толстяк в зеленой шляпе и куртке с капюшоном..

— Это ты — Тим Истлейк? — спросил Толстяк.

— Да, сэр.

— А кота твоего зовут Мартин?

— Да, сэр, — ответил Тимур, не поправив Толстяка. Тот откинул полу куртки, показал нам полицейский жетон у пояса и спросил:

— Откуда у тебя эти сведения? — И Толстяк незаметно повел подбородком в сторону тех двух Типов.

— От одного моего русского друга, сэр.

Толстяк посмотрел на размалеванных парней и спросил у них:

— Ну что? Возьмем в разработку?..

— Да надо бы, — сказал один парень.

— А потом опять — мордой об стол!

— Не исключено, — заметил второй.

— Ох, боюсь, что ты нас сильно подводишь, сынок, — сказал Толстяк Тиму.

— Но на всякий случай... — медленно проговорил третий.

— Учтите, сэр. Они оба вооружены, — говорит Тим Толстяку.

У всех пятерых — полицейского, трех парней и Толстяка — сразу ушки топориком!

— Откуда это тебе известно?! — спрашивает Толстяк.

— От него, — говорит Тимур и показывает на меня.

— Тебя мама никогда не водила к психиатру? — спрашивает Толстяк и протягивает ко мне руку, чтобы почесать меня за ухом.

Я ка-а-ак разину пасть на него, ка-а-ак покажу ему клыки — он сразу руку отдернул, засранец! Как он смел так разговаривать с Тимуром?! Ни хрена не петрит в науке, тупица толсторожий, а еще и хиханьки строит... Жлоб с деревянной мордой!

— Ол райт, ол райт!.. — примирительно говорит Толстяк. — Я потом перезвоню твоей матери. Она просила тебя не задерживаться в Манхэттене и немедленно возвращаться домой. У нее что-то там для вас есть...

В животе у меня даже ёкнуло: неужели Рут нашла Шуру?! Я так засуетился, задергался в своем рюкзаке, так разнервничался, что чуть оттуда не выпал! Толстяк удивился, спросил у Тимура:

— Он что, понимает, о чем мы говорим?..

— Он все понимает, сэр. Он и опознал тех Типов!

— О ч-ч-черт!.. Идти на задержание без единого доказательства, да еще и по наводке КОТА!.. Большего идиотизма я никогда себе не позволял...

— Вменим незаконное ношение оружия, — говорит один парень.

— А ты убежден, что оно у них есть?! — взъярился Толстяк.

— Но Кот же говорит!

— Ты себя слышишь, псих?! «Кот говорит»!!! Ты в своем уме? Ладно, черт с вами — попробуем. Скорее всего уже завтра меня вышибут из полиции, и я получу вполне пристойную пенсию... А вы, Пинкертоны чертовы, марш отсюда!

Он не позволил нам даже посмотреть, как этих типов будут задерживать. Сказал, что по телику мы можем увидеть в любом полицейском сериале типа «Хантера» подобную акцию, только намного эффектнее. И приказал здоровенному полицейскому проводить нас до сабвея.

Мы предупредили мистера Хьюза, что уезжаем, и действительно уехали...

Спустя еще час мы, как сумасшедшие, уже мчались по Кингс-хайвей в Бруклин на нашем «плимуте».

Коллега Рут из Бруклинского отдела полиции сержант Барри Грант, кажется, отыскал Шурины следы! Не самого Шуру— его никто не видел уже несколько дней, — а лишь дом и квартиру, где Шура мог якобы проживать...

Сейчас сержант Барри Грант и хозяин дома, который сдавал эту квартиру (возможно...) Шуре, ждут нас в Шипсхед-бей на углу Оушен-авеню и авеню Зет.

Ждут, чтобы в нашем присутствии вскрыть квартиру и...

Тут Рут запнулась. На мгновение она растерянно посмотрела на нас с Тимуром, а потом решительно и жестко продолжила:

— Вы оба достаточно навидались в своей жизни. А я чуть ли не ежедневно сталкиваюсь по работе вообще черт знает с чем. Поэтому я не буду с вами сюсюкать. Вполне вероятно, что мы найдем там уже полуразложившийся труп. К несчастью, одинокие молодые эмигранты в первые же два-три месяца не выдерживают груза рухнувших надежд, унизительности иждивенчества начального периода, языковой немоты... Эти фудстемпы — талоны на питание, почти полная изоляция, это крушение всей прошлой жизни... Очень, очень часто, особенно люди интеллигентные, кончают жизнь самоубийством...

— Нет!!! — завопил я в полной панике. — Нет!.. Он ждал меня! ОН МЕНЯ ЖДАЛ!!! ОН ЖДАЛ МЕНЯ ЖИВОЙ, ОН ЖИВ И СЕЙЧАС!.. Я же его недавно слышал... Может быть, он болен... Мне кажется, что он ГДЕ ТО болен. Или куда-то уехал... Далеко. Потому что его было очень плохо слышно...

Никакого рюкзака — я просто сидел на коленях у Тимура, и мы оба были пристегнуты к сиденью одним ремнем безопасности. Но для верности Тимур сильно прижимал меня к себе руками, и я все время слышал, как стучит его сердце.

— Мамочка! Мамуленька!.. Ну что тебе стоит?! — умолял Тимур. — Пожалуйста, поставь на крышу свою полицейскую мигалку, вруби сирену!..

Но Рут ответила категорическим отказом:

— Остановят за превышение скорости — покажу полицейский жетон. Не остановят — слава Богу! А ездить с мигалкой и сиреной, когда все видят, что в машине сидит вполне благополучный ребенок и Кот с мордой гангстера — элементарное свинство!.. Называется — использование служебного положения в личных целях. А ты, Мартын, немедленно прекрати истерику и возьми себя в лапы. ЕСЛИ ОН ЖИВ, мы его найдем. Это я тебе обещаю!

А потом Рут обозвала нас с Тимурчиком двумя юными русскими форменными идиотами. Потому что мы все время Плоткина называли — «Шура», «Шура», «Шура», когда он вовсе никакой не Шура, а Александр! Она, Рут, понимает, что существуют укороченные и ласкательные имена: Роберт может называться — Бобби, а Уильям — Билли. И, слава Господи, Рут догадалась сегодня спросить у мистера Бориса Могилевского, как по-русски могут еще называть Шуру. И ответ был ошеломляющим — АЛЕКСАНДР!.

Так что мы сами, Тимурчик и я, затруднили работу по поиску единственно необходимого нам «Плоткина».

И тут мы подъехали к этому дому...

У входа в палисадник нас встретили трое — сержант полиции Барри Грант — высокий, тощий человек, потрясающе непохожий на полицейского, хозяин этого трехэтажного «билдинга» — старый еврей лет семидесяти пяти и его С’обак, абсолютно повторивший внешность своего Хозяина. Казалось, что старый еврей и его С’обак— близнецы с разницей в возрасте не более трех лет в пользу С’обака.

Еврей-С’обак тут же потянулся носом ко мне, и хотя мне было не до него, я все-таки принял оборонительную стойку.

— Не задирай хвост, сынок, — сказал мне этот удивительный С’обак по-нашему, по-Животному. — Я не ссорюсь ни с Котами, ни тем более с Кошками. Будет время — объясню почему. А сейчас — к делу. Слушай,. что Мой будет говорить...

—...очень, очень милый молодой человек... — уже говорил Хозяин Собака и Дома. — Такой культурный... Из Петрограда. Столько книжек привез!.. Я же беру с него всего триста пятьдесят долларов... Зачем ему столько книжек?..

— Кто-нибудь из вас сможет опознать по вещам интересующего вас Человека? — негромко спросил сержант Грант у Рут.

Рут посмотрела на меня. Я ей кивнул.

— Да, конечно, — с легкостью ответила Рут.

— Мы хотели бы осмотреть квартиру, — сказал Грант старому еврею. — У вас есть запасные ключи?

— Интересный вопрос. А почему у меня не должно быть запасных ключей? Идемте.

И мы все потопали на второй этаж. С’обак на своих старческих, подагрических ногах поплелся за нами следом.

А мне и в квартиру уже не нужно было заходить! Я уже здесь, на лестнице, почувствовал Шурины запахи!..

Ноги у меня подкашивались от волнения и страха, я принюхивался изо всех своих сил, стараясь уловить хотя бы малейший запах самого страшного...

Но нет. Пахло Шурой, пахло НАШИМИ книгами и фотографиями, Шуриной одеждой... Пахло, в конце концов, МНОЙ!!! Моими запахами, которые не выветрились из Шуриной жизни даже за эти несколько месяцев...

Как только старик открыл ЭТУ квартиру, то все тончайшие оттенки запахов, которые я почувствовал еще на лестнице, обрушились на меня такой мощной волной, что я, не помня себя, словно в бреду заметался по совершенно незнакомой мне маленькой американской квартирке среди родных и близких мне НАШИХ ленинградских вещей!..

Уйма картонных коробок с книгами стояли повсюду, почти до потолка. Какие-то были уже распакованы. Валялись и уже висели на стенах масса наших любимых фотографий, рисунков, карикатур на Шуру, на меня с Шурой и пара картинок масляными красками... Все это в разные времена было подарено нам с Шурой нашими знакомыми и Шуриными собутыльниками-художниками...

Над каким-то чужим диванчиком висела самая лучшая моя фотография величиной с кухонный поднос. Года три тому назад Шура снимал меня на нашем пустыре. Истратил целую пленку, а потом мы вместе с ним отбирали лучший снимок из контрольных отпечатков, которые ему сделали в лаборатории одной газеты. Там же потом отпечатали и этот здоровенный портрет.