Кавалер Ордена Золотого Руна - Альберт Акопян

необходимости активной борьбы с недостаточной посещаемостью общих собраний, и второй раз, когда председатель заговорил об усилении работы по внедрению профзнаний. Никто в зале не знал, что такое профзнания, не знал и сам Бабашкин, но ни у кого не хватило гражданского мужества прямо и откровенно спросить, что означает это слово. В общем, все шло просто чудесно.

На Бабашкине были яловые сапоги с хромовыми головками и военная гимнастерка. Полувоенную форму он признавал единственно достойной освобожденного члена месткома, хотя никогда не участвовал в войнах.

— А теперь приступим к выборам, — сказал председатель, делая ударение на последнем слоге.

Профсоюзный язык — это совершенно особый язык. Профработники говорят: выбора, договора, средства, процент, портфель, квартал, доставка, добыча. Только профработник может сказать: "Формально будем защищать", "пришлось создать конфликт", "во, — товарищи, первых…, во, — товарищи, вторых…".

Есть еще одна особенность у профработника. Начиная свою речь, он обязательно скажет: "Я, товарищи, коротенько", а потом говорит два часа. И согнать с трибуны его уже невозможно.

Приступили к выборам.

Обычно председатель зачитывал список кандидатов. Бабашкин вставал и говорил, что "имеется предложение голосовать в целом"; членская масса кричала: "Правильно, давай в целом, чего там!" Председатель говорил: "Позвольте считать эти аплодисменты…" Собрание охотно позволяло; все радостно бежали по домам, а для Бабашкина начинался новый трудовой год освобожденного секретарства. Он постоянно заседал, куда-то кооптировался, сам кого-то кооптировал, иногда против него плели интриги другие освобожденные члены, иногда он сам плел интриги. Это была чудная кипучая жизнь.

А тут вдруг начался кавардак.

Прежде всего собрание отказалось голосовать список в целом.

— Как же вы отказываетесь, — сказал Бабашкин, демагогически усмехаясь, — когда имеется предложение! Тем более что по отдельности голосовать надо два часа, а в целом — пять минут, и можно идти домой.

Однако членская масса с каким-то ребяческим упрямством настояла на своем.

Бабашкину было ужасно неудобно голосоваться отдельно. Он чувствовал себя как голый. А тут еще какая-то молодая, член профсоюза, позволила себе резкий, наглый, безответственный выпад, заявив, что Бабашкин недостаточно проводил работу среди женщин и проявлял нечуткое отношение к разным вопросам.

Бабашкин попытался защититься:

— Я, товарищи, рабочий от станка.

— И тут не фабриканты сидят, — крикнул кто-то в ответ.

— Товарищи, но ведь я объявил себя мобилизованным до конца пятилетки.

— Демобилизуем! — дружно закричала профсоюзная масса.

И разгорелся сыр Божий.

Бабашкина поставили на голосование и не выбрали.

Место, которое он так старательно утеплял и дренажировал, вырвалось из-под его геморроидального зада.

Еще некоторое время ему представлялось, что все это не всерьез, что сейчас встанет председатель и скажет, что масса пошутила, и собрание с приветливой улыбкой снова изберет Бабашкина в освобожденные секретари.

Но этого не произошло.

Жена была настолько уверена в непреложном ходе событий, что даже не спросила Бабашкина о результатах голосования. И вообще в семье Бабашкиных слова "выборы, голосование, кандидатура" хотя и часто произносились, но никогда не употреблялись в их прямом смысле, а служили как бы добавлением к "портфелю" и "кварталу".

Утром Бабашкин побежал в областной профсовет жаловаться на интриги, он ходил по коридорам, всех останавливал и говорил: "Меня не выбрали", — говорил таким тоном, каким обычно говорят: "Меня обокрали". Но никто его не слушал. Члены совета сами ждали "выборов" и со страхом гадали о том, какой "процент" из них уцелеет на своих постах.

Председатель тоже был в ужасном настроении, громко, невпопад говорил о демократии и при этом быстро и нервно чесал спину металлической бухгалтерской линейкой.

Бабашкин ушел, шатаясь.

Дома состоялся серьезный разговор с женой.

— Кто же будет тебе выплачивать жалованье? — спросила она с присущей женщинам быстротой соображения.

— Придется переходить на другую работу, — ответил Бабашкин. — Опыт у меня большой, стаж у меня тоже большой, меня всюду возьмут в освобожденные члены.

— Как же возьмут, когда надо, чтобы выбрали?

— Ничего, с моей профессией я не пропаду.

— С какой профессией?

— Что ты глупости говоришь! Я профработник. Старый профработник. Ей-богу, даже смешно слушать.

Жена некоторое время внимательно смотрела на Бабашкина и потом сказала:

— Твое счастье, что я умею печатать на машинке.

Это была умная женщина.

Вечером она прибежала домой, взволнованная и счастливая.

— Ну, Митя, — сказала она, — я все устроила. Только что я говорила с секретаршей из жилтоварищества, как раз им нужен дворник. И хорошие условия. Семьдесят пять рублей в месяц, новые метлы и две пары рукавиц в год. Пойдешь туда завтра наниматься. А сегодня вечером Герасим тебя выучит подметать. Я уже с ним сговорилась за три рубля.

Бабашкин молча сидел, глядя на полку, где стояло толстое синее с золотом собрание сочинений Маркса, которое он в суматохе профсоюзной жизни так и не успел раскрыть, и бормотал:

— Это интриги! Факт! Я этого так не оставлю.

И Бабашкин не был бы Бабашкиным, если бы не взял себя в руки и не сплел собственную интригу.

— Вот, Герасим, — заговорщически шептал он два часа спустя. — Ответственное секретное задание. Бросают на прорыв в жилтоварищество "Жилец и бетон". Внедриться изнутри, вскрыть вопиющие безобразия и сделать соответствующие оргвыводы. Так что выучи меня на заправского дворника и молчок. Зачтется!

— Могила, Митрий Пантелеевич!

Мина сработала, и через два дня на планерке правления жилтоварищества было высказано мнение, что во-первых, председатель правления без зама — это все равно что лошадь без хвоста, а во-вторых, что правление должно быть ближе к передовым трудящимся массам, а передовые трудящиеся массы — ближе к правлению. На должность зам-председателя единодушно был избран дворник-передовик Бабашкин…

…Ограничены известным, заранее установленным временем, и рабочий день, и пароходный рейс, и сеанс в кино, и солнечная ванна.

В театре за один вечер спектакля Гамлет решает важнейшие вопросы, а восемнадцати надутым чиновникам из конторы "Торглоханка" нужно шесть часов, чтобы решить вопрос о закупке одного кило гвоздей для нужд своего лоханочного производства.

Экстренное собрание жилтоварищества "Жилец и бетон" продолжалось шестнадцать часов без перерыва. Пайщики, как известно, разделяются совсем не по стажу — они разделяются на губошлепов и крикунов. Но, как всегда, при распределении квартир разногласий не было. Все хотели одного и того же. Каждый хотел получить квартиру, и именно для себя. Было выкурено тысяча сто папирос "Пли" и около восьмисот козьих ножек. Во время прений на основании всесторонней и обоюдоострой склоки зампредседателю Бабашкину дали восемь раз по морде и в шести случаях он дал сдачи. На седьмом часу уволокли за ноги двух особенно кипятившихся граждан: Анжелику Молокович и старика Нимурмурова. На четырнадцатом часу упал в обморок сильнейший из пайщиков, украинский титан Онуфрий Голубец.