С первого взгляда (Юмористические рассказы) - Станислав Васильевич Родионов

Вы не поможете нам к празднику? — безнадеж­но спрашивает воспитательница, потому что я ни разу не помогал. — Все родители помогают.

— Совершенно некогда, — замечаю я. — Как мой сорванец?

— Нормально, — обиженно отвечает она, — гла­зенки умненькие у него, ими все буравит-буравит...

— Когда помочь? — теплым голосом перебиваю я.

— Приходите за часик до утренника.

В праздничный день садик ликовал. Детишки в бе­леньком, как снежные комочки, катались по залу. Ро­дители чего-то развешивали, клеили и расставляли.

— Ну чего же вам поручить? — посмотрев с сомне­нием на мою фигуру, спросила воспитательница.

— Что-нибудь умственное, — подсказал я.

— Тогда надуйте малышам шарики.

Малыши, как воробьишки, облепили меня. Каждый совал шарик, и я заработал, как компрессор. Разно­цветные шары так и выскакивали из меня — я их на­дувал с одного выдоха.

На одиннадцатом шарике перед моими глазами вдруг поплыли зеленые круги. Видимо, с непривычки быстрое дыхание вскружило мне голову. Я задышал ровнее, и все-таки на семнадцатом шарике к зеленым кругам прибавились красные, кровавые. Руки и ноги слегка задрожали. Я старался надувать медленно, по­мня, что в группе тридцать человек.

— Дядя, а у меня слабый, — сказал аккуратный мальчик.

«Наверняка сын ревизора», — неприязненно поду­мал я, додувая ему шарик.

После двадцать первого меня прошиб холодный пот. Дрожащая рука с шариком никак не могла найти рот.

— Дети, — слабо сказал я и сел на сына ревизора. Он выскользнул и подсунул под меня малюсенький стульчик. Теперь я стал одного с ними роста.

Не доверяя моим дрожащим рукам, малыши упро­стили операцию и сами заталкивали шарики в мой рот. Мне оставалось только дуть. И я дул, превозмогая подступающую тошноту.

Надувшись нормально, двадцать пятый шарик не­ожиданно весь воздух с силой вдул в меня. Я опять его надул, и он опять вогнал воздух мне в рот, ибо силы мои кончились. Так повторялось несколько раз. Детишки взяли меня в плотное кольцо и хором хохо­тали, потому что шарик надувал меня. Малышам та­кой дядя начинал нравиться.

— Братцы, — прошептал я, чувствуя, что сейчас двадцать пятый проглочу.

Мое тело поползло со стульчика. Ребята схватили меня за руки и за ноги, и я растянулся на полу, как Гулливер, облепленный лилипутами. Белая мгла по­ползла на меня...

— Вам плохо? — послышался голос воспитатель­ницы.

— Нет, почему же, — сдернул я мокрое полотенце с головы и, придерживаясь за домики из кубиков, по­полз к выходу.

Спорт в две тысячи первом

Поскольку все движется вперед, то спорт двинется туда же. Он станет более мужественным для мужчин и более женственным для женщин. И более нервным для болельщиков.

Начнем с королевы полей — легкой атлетики. Сто­метровку бегать перестанут — ну что это, близко очень. Будут бегать стокилометровку, а будут ее бегать за час: полчаса туда и полчаса обратно. На ходу, конеч­но, пить черный кофе, это уж как положено.

Бега с барьерами не будет. Ну что это за барьеры — не выше штакетника. Будет бег с заборами настоя­щими, с частных дач, утыканных гвоздями и колючей проволокой.

Кроме прыжков в длину появятся и прыжки в ши­рину. Это будет очень интересный вид спорта. Значит так: спортсмен бежит-бежит прямо, отталкивается и прыгает боком вправо.

Исчезнет спортивная ходьба, уж очень это смешно. Если все так начнут ходить, то в городе и не прой­дешь. Кстати, не будет и толканья ведра, потому что это совершенно ни к чему.

Естественно, что тройной прыжок станет пятер­ным — слава богу, сейчас народ стал высокий. Вон десятиклассники такие дяди, что рядом с ними ка­жешься семиклассником.

Дальнейшее признание получит бег с трамплина. В этом виде спорта все останется по-старому.

Вот в биатлоне перестанут играть три два три, а будут вновь играть по-старому: «е» два — «е» че­тыре. Кстати, что это такое —биатлон? Или вот ещё: спидвей?

Станет тяжелей штанга. Такая, что никто не захо­чет ее поднимать. Кому охота надрываться. Останется лишь толкание штанги. Толкать будут правой ногой — кто дальше откатит. Кстати, наконец-то до штанги бу­дут допущены женщины. Действительно, если мы раз­решаем им поднимать лом, то почему же штангу не разрешить.

Футбольный мяч станет кубический — круглый на­доест. Кстати, в две тысячи первом мы обыграем команду Люксембурга. Интересно, что у них в коман­ду войдет все мужское население страны, а у нас не все. Но мы все равно обыграем.

Еще более силовым станет хоккей с шайбой. По просьбе телезрителей шайбу увеличат до размера пачки пельменей. Зато в клюшки зальют свинец. Когда хоккеиста будут удалять, то его противника будут уносить.

Замеченная тенденция в боксе будет развиваться. Нам даже трудно представить будущего боксера. Это будет ученый с массивной челюстью. Именно в две тысячи первом будет проведена встреча талантливого боксера и талантливого академика. Она будет заклю­чаться в том, что боксер в перчатках станет подсту­пать к академику, а последний должен его, значит, ин­теллектом. Так сказать, талант на талант.

Ничего не изменится в фигурном катании — так и будут дальше фигурять. Только вместо мини, если там сейчас наберется на мини, войдут в моду брючные ко­стюмы. Как будут эффектны обороты три на четыре!

Не отстанут от коньков и лыжи — появится фигур­ное катание на лыжах. Для этой цели будут выпу­скаться специальные лыжи — короткие, волнистые и загнутые набок. Причем правая лыжина будет ехать влево, а левая — вправо. В парном дуэте это будет интересно. Наши парни не подведут.

В заключение хочется сказать, что исчезнет вело- и мотоспорт, поскольку появятся «Жигули». В спор­тивную жизнь прочно войдут автопробеги до Сочи и обратно. Это будет здорово!

Как мужчина мужчине

Братец, ты остался один посреди житейского океана. Без руля и ветрил. И без боцмана — она уехала в отпуск. Остался компас —длинный список дел, которые тебе надо сделать. Но зачем компас без руля? Поэтому завали нечаянно список за диван, и тебе будет спокойнее.

Некоторые думают, что ходить на работу, учиться, руководить, писать труд и сидеть дома мужчина умеет только при помощи женщины. Без жены я прожил двадцать четыре рабочих дня. Мужчина без женщи­ны