Алексей Свешников - Про кошку и собаку

Лесник державший собаку аж поводок отпустил. Второй просто сел в сугроб с выпученными глазами.

— Бля, завязываю, — прошептал оставшийся на ногах.

— Ну чего, бириндеи, позвольте откланяться.

Я развернулся и не спеша пошёл по своим следам к машине. Собака в скорости присоединилась ко мне. Незадачливые лесники оставались без движения, пока я их мог наблюдать меж веток и стволов. И только кобелёк жалостно поскуливал нам в след.

— Охмурила, значит, да ещё и при исполнении, — подъебнул я собаку, — Не влюбилась сама-то?

— Есть немножко…

— Может вам, «чё-как» погулять пока?

— Не, холодно, обещала, что летом заедем, так что с тебя причитается.

— Замётано! А ты ведь сегодня хорошее дело сделала.

— Какое?

— Из-за тебя два человека пить бросили…

Марина дремала. Кошка балдела. Собака романтически молчала, думая видимо о лете. Ёлки не было.

Выехав на трассу я не спеша развернулся и взял курс домой. Надо было торопиться, если стемнеет, то точно ни хера не найти будет. А может и к лучшему, расхотелось мне рубить!

Вскоре меня тормознул гаишник. Предполагая обычное вымогательство перед новым годом я негромко ругнулся сквозь зубы. Кошка привычно повела ухом во сне. В принципе меня нахлобучивать было не за что, но время терять не хотелось. Перепрыгивая через снег, смёрзшийся у обочины в небольшие горные хребты, ко мне приближался гаишник. Шапка была лихо сдвинута на затылок. Пару раз он чуть не наебнулся.

— Слы, зёма, тут такая канитель, горючка ёк, своих никого, на дороге этой бляцкой, похоже, хуй не ночевал, — обрушил он на меня свой словарный запас. Вся живность, включая Марину вынырнула из сна и уставилась на эту суету.

— У меня дизель.

— Ох бляха муха, — зачесал он затылок и заметив Марину всё таки поправился, — Пардон!

Я вежливо ждал. Наконец гаишник, видимо проведя нехуйовую рекогносцировку своего серого вещества, предложил другое решение.

— Зёма, ты меня подбрось до поста, а то я без связи тут…

И спохватившись добавил:

— С наступающим вас, япона мать!

Делать нечего, пришлось подвозить. Всё таки новый год.

— У какой барбос!

— Садитесь, не съест.

— Да я сам сейчас кого хошь сожру. Понимаешь, часа два уже тут скачу. Не согреться. С утра не жрал, а на холоде сами понимаете…

— И, что, кроме нас ни кого на дороге? Удивлённо спросил я.

— Да на дороге то я минут двадцать, а так всё по лесу шоркался.

— А в лес то тебе на кой? Я незаметно перешёл на «ты».

— Да за ёлками маханул. Ещё летом присмотрел тут. Знак мы вывешивали периодически, ну и дежурили, так сказать «за превышение»…

Я только покачал головой.

— Ёлки то срубил.

— А как же!

У меня стал созревать коварный план.

— Далеко до твоего поста?

— Километров пятнадцать, дорога только дрянь, меня, пока ехал, два раза кидануло, — он осторожно, косясь на собаку пытался устроиться поудобнее, — Правда я на летней…

— Гнать не будем тогда, — сбавляя скорость ответил я, — Там у меня на задней полке пакет, согреться не хочешь?

— Водка?

— Вискарь!

— Ух ты. Прямо точно новый год.

— Стаканы там же. Пластиковые правда. А! И шоколадка ещё где то должна быть. Марин, глянь в «бардаке».

Та подозрительно косясь на меня, чего это я расщедрился, достала закусон и протянула гайцу.

Тот уже, маханув в два приёма грамм сто, бодро захрустел шоколадом. Такая видать у них натура, хозяйская — подумалось мне.

— А я вот тут женился недавно, — начал он ни с того ни с сего.

Смотрю собака мне в зеркало подмигивает, мол, поняла уже что к чему.

— Ну и как? Спросил я не оборачиваясь, дорога и впрямь была паршивая.

— Да как? — гаец задумался, потом выпил ещё, — Да ни как!

Собака рыкнула. Судя по тому как кошка вскочила выгнув спину то позвала именно её.

— Ух ты, ещё и кошара! Ну у вас тут прямо зоопарк!

Кошка выразительно глянув на меня перепрыгнула к собаке.

«Ну всё, пиздец гайцу» почему то весело подумал я.

Тем временем наш пассажир «поплыл». Видимо мороз и голод сыграли с ним плохую шутку. Расстегнув куртку, он продолжил беседу:

— Я ведь, бляха муха, не только на своей свадьбе побывал. Приглашали меня, бывало, и друзья-товарищи. Даже подруги приглашали. Зачем? Ни тогда, по молодухе, понять не мог, ни теперь тем более.

Всё это стало походить на театр одного актёра, гаец рассказывал повернувшись к животным, отчаянно жестикулируя и корча всевозможные рожи. Те сидели и с трудом, я это спиной чувствовал, сдерживались, кабы чё не пиздануть.

— Но одна была непруха, — продолжал гаец, — Драки не было. Не везло ни хуя. Я как воспитанный на традициях вековых, был уверен, что если свадьба, то непременно кто-то кому-то должен ебач своротить. Такое вот у меня было социалистическое воспитание. Теперешней молодёжи не понять. Романтика пятилеток. Смычка стройотрядов. Догнать и перегнать. Последнее естественно про самогон. Стоп машина, отвлёкся как хуевый танцор на пиздину-балерину. Короче если позагибать пальцы рук и ног, то из всего этого грибкового великолепия символизирующего свадьбы, на которых я отметился как гость, ни одна из них не была омрачена мордобоем. И как-то я уже махнул на это всё рукой, (если уж с коммунизмом проебали, что уж тут об такой херне печалиться), как забросила меня судьба в один ничем неприметный городок. Надо сказать, что и оказался то я там хуй знает по чему. Типа на спор, кто дальше по пьянке на паравозе уедет. Молодость! Ну и я как мудак победил. Но не из-за решимости и воли к победе, а пьяный был в сосиску. И весь свой победный марафон хрючил как свинья, распугивая мерзким храпом культурных пассажиров. И даже майка в те минуты была у меня ни хуя не жёлтая. До сих пор помню минуту пробуждения. Открываю глаза — свет и тошнота. Закрываю — тошнота и потеря ориентации (в пространстве!). Отсюда делаю вывод, что в начале времён была только тошнота, и так боженьке видимо хуево было, что он единым порывом всю эту канитель земную и отрыгнул вместе с палёной водкой. Ну он то отрыгнул и забыл, ему можно, а мне на перрон пиздовать как на голгофу. И только там уже родил и я свою маленькую вселенную.

Я признаться сам охуел от такого изложения материала. В гайце явно пропадал актёр с писателем.

— Опять увлёкся, лиричное, *ля настроение. Ну хули, стою как Гойко Митич. Торжественно и качаясь. По сторонам смотрю. Смотрел, смотрел, и, наконец, махнув рукой, побрёл в направлении вокзала. Шаг мой был тяжёл а думы ваще неподъёмные. Есть в градостроительстве такой термин — архитектурная доминанта. Она ещё в музыке тоникой называется.

(Тут я, уже не выдержав, заржал)

— Так вот эта самая доминанта моих мыслей была такова: «На хуя мне этот блудняк!!!» и без всякой музыки. Карманы вывернул, они висят как уши у кролика. Пустые. До дна. А какого хера я хотел? За что пил, то и получил. В пизду Максима Горького!

Тут его речь прервала икота. Которую он победил хорошей порцией алкоголя.

— И станция ещё так называлась! Дно! Во бля бывает же. Хуйня к хуйне, и мы в говне!

После минутной слабости принял решение и потом просто сел в первый паравоз до Питера. Собственно к чему вся эта история то.

Гаец явно забыл к чему вёл свой рассказ.

— А! Вот на обратной дороге я познакомился с кренделем, ехавшим к корешу на свадьбу. Ехал он из приличных ебеней. Всю дорогу естественно пил, и планка у него периодически падала. Но меня он похмелял исправно. Выслушав мою побасенку, проникся чувством сострадания и твёрдо решил, что к его корешу на свадьбу мы в месте должны идти. Единым фронтом. А если я ещё и подруг боевых организую, городских и начитанных, чтоб семечки не лузгали, то ваще миру — мир, богдану — титомир. Ясен пень подруг я ему пообещал безотказных, как трёхлинейки.

— Чё страшные такие? — кошка не вытерпела, но ни кто! Кроме меня это не заметил.

— Да не, пиздатые бабцы! Кое как добрались мы до дома, — продолжал гаец, — Вскрыв заначку, я честно вернул всё, что он на меня потратил в паровозе, и начал вызванивать «пиздатых бабцов». Ну и в результате завалились мы на эту свадьбу…

Гаец уже окончательно потерял нить.

— Ну и?

Я решил не сбавлять темпа повествования.

— Там я и подрался…

Гаец спёкся. Он так и уснул откинув голову с пустым стаканом в руке. А жаль, рассказ его меня повеселил. И резко развернув машину, я погнал назад. Главное, чтоб этот генерал свадебный не проснулся.

— Давай, бери след, где он эти ёлки спрятал, — подлетая к одинокой гаишной машине сказал я собаке. Марина удивлённо обернулась, но собаченция не моргнув глазом выскочила и поскакала в лес. Я за ней. Ёлки нашлись мгновенно. Я загрузил их в багажник. Благо он у меня большой. Отдельно постарался положить приглянувшуюся мне.