По краешку - Евгений Юрьевич Лукин

Евгений Лукин

По краешку

Переусердствовали!

П. А. Столыпин

Три представителя некой весьма опасной профессии сидели в приёмной и хмуро ожидали решения собственной участи. Увольнение грозило всем троим — не зря же в самые верха вызвали! Ну и по старой традиции, возникшей ещё в камерах предварительного заключения, принялись они потихоньку выпытывать друг у друга, кого и за что.

— За символику, — со вздохом признался один.

— В смысле?

— В смысле — запрещённую. Обезвреживал я её… по долгу службы… Идёт, скажем, ржака по телику. «Шесть кадров». А там актёр эсэсовца корчит, и на фуражке у него фашистский орёл. Ну я этого орла возьму… по долгу службы… да и затуманю. Нельзя такое зрителю видеть. Вредно…

— А сюда чего? Прошляпил, чай, что-нибудь? — посочувствовали ему.

— Да если бы! Наоборот!

— Как наоборот?

— Да увлёкся… Показывают «Семнадцать мгновений весны», а я там все свастики поубирал — и с повязок нарукавных, и со знамён… Ну а что? По долгу службы… А тут потомки ветеранов возмутились. Это что ж, говорят, наши отцы и деды незнамо с кем воевали?.. А!.. — И бедолага в расстройстве махнул рукой.

— М-да… — задумчиво молвил второй. — А я вот с неприличными жестами боролся. Особенно со средним пальцем. А характер-то у меня въедливый, бдительный. Взять, к примеру, мадагаскарскую руконожку! Она ж каким пальцем личинок из деревьев выколупывает? Средним. Ликвидировал я его вместе с когтем… Потом про Древнюю Грецию передача была. Диогена везде забибикал…

— А его-то чего?

— Да оказалось, что он по приколу на всё средним пальцем тыкал взамен указательного!

— Правда, что ль? — подивились собеседники. — И как?

— Да никак. Поначалу начальство даже довольно было. А потом вызывает: что ж ты, говорит, копыта у Медного Всадника размыл? Ну я и отвечаю: так копыто лошадиное — оно из чего выросло-то? Из ногтя среднего пальца!

— Это, выходит, за копыто тебя?

— Да если бы за копыто! Сурикову спасибо!

— Какому Сурикову? Художнику?

— Кому ж ещё! У него вон боярыня Морозова из саней двуперстием в небо тычет. Начнёшь один перст затирать, ну и другой прихватишь ненароком. Я и прихватил. Тут же старообрядцы возникли. Оскорбление религиозного чувства… ля-ля тополя…

— Да-а… — скорбно протянул первый.

Помолчали, повернулись к третьему.

— А тебя?

— Меня за курение, — нехотя отозвался тот.

— Да ладно!

— Вот те и ладно! Нет, поначалу-то всё путём шло: Сталину трубку затуманил, Черчиллю — сигару… В Сицилии курящийся вулкан Этна — я и его тоже… Песню фронтовую запретил: «Давай закурим, товарищ, по одной…» Да сам виноват! — признался он вдруг, покряхтев. — Понадеялся на нейросеть — ну и вот… Она ж тупая, нейросеть-то! Ей же, дуре, невдомёк, что курят-то по-разному! Ладан в церкви тоже курят! А раз курят — затушевала во храмах все кадила…

— Вот это ты, брат, попал… — с содроганием молвил второй.

— Опасная всё же у нас работа, — уныло подытожил первый. — По краешку ходим…

Осёкся, встал. Вскочили и собеседники.

Массивная дверь кабинета отворилась, в проёме возник секретарь.

— Входите, — приказал он. Сам остался в приёмной.

Вошли. За огромным письменным столом восседал тот, о ком они столько раз слышали. А вот видели впервые.

Сесть он им не предложил. Брезгливо оглядел грешную троицу.

— И что с вами теперь делать? — потребовал он ответа.

Облизнули губы, переглянулись.

— Может, по собственному желанию?.. — отважился проскулить один.

— Ишь ты! — усмехнулся восседающий за столом. — Наворотили дел — и в бега? А если мы ваши фамилии обнародуем? Что тогда с вами станется?

Трое обмерли.

Видя, что виновные близки к обмороку, начальство сбавило тон.

— Ладно, — проворчало оно. — Будем считать, что задачу вы поняли правильно… Но нельзя же так, с маху! Потихоньку надо, осторожненько. Чтобы народ привыкнуть успевал… А вы что творите?

Стоящие навытяжку встрепенулись, в глазах затлела надежда.

— Короче, по выговору на рыло — и марш по рабочим местам! И чтобы копыта у Медного Всадника — были!