Андрей Щербаков - В.И.Чапаев - новые истории

Из двери вылетела перепуганная курица, за ней - мальчишка с топором.

-- Стой! Это телеграф?

-- Ну...

-- Как тут телеграмму отправить?

-- А местную или междугородную?

-- Междугородную.

-- Тогда телеграфистку надо...

-- А местную?

-- Все равно ее.

-- А что ж ты спрашиваешь, шельмец?

-- Интересна ж...

-- А где телеграфистка ваша?

-- Ну, знамо где, - с пастухом!

-- Где с пастухом?

-- Знамо где - на сеновале...

-- А сеновал где?

-- Ну, где сено, там и сеновал... Чего тупой-то такой, из города, что ли?

-- Из города, - согласился политрук. - Так где сеновал-то?

-- Чуть далее огородами пройдешь, - сказал мальчишка, - А там услышишь... - и он недвусмысленно ухмыльнулся.

С сеновала раздавались размеренные ритмичные звуки и чье-то придыхание.

Политрук насторожился и медленно пополз внутрь через одно из имевшихся в стене сеновала отверстий.

Из также ритмично двигающейся кучи сена торчали чьи-то две пары ног и доносились подозрительные по тембру звуки. Рядом валялся сбитый в комок чей-то сарафан.

Политрук подполз к нему и зачем-то понюхал.

Затем он встал в полный рост и кашлянул.

Ритмичные движения резко прекратились, из сена показались две головы: всклоченная, бородатая, женская, и недовольная, раскрашенная, мужская. То есть нет, наоборот, всклоченная, бородатая, мужская и недовольная, раскрашенная, женская.

-- Кто из вас телеграфистка? - деликатно спросил Фурманов.

-- Догадайся с трех разов, - сказал бородатый мужик хмуро.

-- Значит, она, - сказал Фурманов.

-- Ну, - подтвердил мужик. - Ну ладно, полчаса вам на все, а потом опять я...

-- Да нет же, - сказал политрук поспешно, посмотрев на физиономию телеграфистки. - Мне не это надо...

-- А ЭТО тебе никто и не предлагает, - сказал мужик хмуро. - Ишь, какой прыткий! Чего надо-то?

-- Телеграмму мне б отправить... - сказал политрук робко.

-- Тудыть ее в качель! - выругался мужик. - Тока я... Ну, это на весь вечер... Ладноть, завтра в то же время в то же место... В смысле, на этом же месте... Ну, покеда, Нинка...

-- Давай, малюй свою цедулю, - сказала телеграфистка лениво, подсовывая политруку не первой свежести бланк с двуглавыми орлами и заплесневевшую чернильницу. - Тока, слышь, не порть! Бланк один на всю область... Для тебя, дурака, можа, берегли!

Фурманов помусолил ручку и написал:

"В ВЧК анонимка от тов. Фурманова Д.А.

В вверенной мне для проведения политической работы дивизии Чапаева Василия Ивановича под управлением указанного начдива проходит службу немецкий шпион Петька Исаев, для виду задержавший белогвардейского языка (поручика)."

Он подумал и подписал еще ниже:

"Целую, Дима."

-- Три рубля сорок шесть копеек, - заявила телеграфистка, перечитав телеграмму. Судьба немецкого шпиона Петьки Исаева ее совершенно не волновала.

-- Ни хрена себе! Чего ж дорого-то так? - обиделся политрук.

-- А за... Сам знаешь, за что... Ну, не хотишь - как хотишь, - сказала телеграфистка и собиралась уже закрыть окошко, но желание насолить Петьке превысило все другие соблазны, вытекающие из крупной суммы в три с лишним рубля.

Фурманов оплатил телеграмму и вышел из душной комнатки телеграфа.

Телеграфистка захолустного городка Засрюпинск лениво просканировала телеграмму глазами, зевнула и подумала, что хорошо бы ее щас прямо и передать, и - на сеновал!

Она подтянула к себе телеграфный ключ и, продолжая зевать, передала на телеграф города Саратова следующее:

"В ВЧК тов. Фурманова анонимка от Д.А.

В вверенной политической работе дивизии для Чапаева Василия Ивановича указанным начдивом управляет служба немецких шпионов, задерживаемых языком Петьки Исаева, в виду белогвардейского поручика.

Целую, Дима."

"Всех целуют, а меня - ...!", - подумала телеграфистка и, вздохнув, отправилась на сеновал.

В городе Саратове на телеграфе шумно выругалась мадам Марья Иванна, женщина полная, растлительная и темпераментная. Упомянув различные части мужского тела, она выдернула из телеграфного аппарата узкую бумажную полоску со следами графита и посмотрела ее на свет - среди работниц телеграфа бытовало мнение, что так лучше понимается текст.

-- Ага, мать вашу так, - сказала она. - Телега в Москву... Ну, это надо через Тамбов...

И она передала на Тамбовский телеграф следующий текст, сокращая ненужные никому слова и растягивая и передавая с расстановкой интересные и непонятные:

"ВЧК. Фурманову.

Политич. раб. див. Чапаева В.И. упр. служ. немецких шпионов, П. Исаев задерж. языком белогв.-го пор.-ка.

Целую, Дима."

В Тамбове телеграфная линия до Москвы имела некоторые повреждения, поэтому телеграмма попала напрямую в напечатанном виде сначала в ВЧК на Лубянке, а потом в Кремль, лично товарищу Ленину.

Владимир Ильич как раз только что съел десяточек бутербродиков с черненькой икрой, "как все". "Все" икры уже обожрались, и от одного ее вида у них случался Food Eject.

Вытерев ноги в грязных сапогах о белый чехол кресла, стоящего в приемной, личный секретарь Владимира Ильича вошел, точнее, вошла, потому что это была она, Настенька, и робким голосом позвала:

-- Влади-и-имир Ильич!

-- Что, Настенька?

-- Телеграмма из Саратова, Влади-и-имир Ильич!

-- Пгочти!

-- "ВЧК, Фурманову.

Политические работники дивизии Чапаева Василия Ивановича управляют службой немецких шпионов..." - при слове "немецкий шпион" Владимир Ильич вздрогнул и уронил остатки бутерброда с икрой себе на жилет. - "... пока Исаев задерживает языком белогвардейского поросенка

Целую Дима".

-- Кого-кого?

-- Поросенка... Я не виновата, Влади-и-имир Ильич, там так написано!

-- Покажи... Чегт возьми! Действительно, "погосенка"... Да, ба-атенька... Это я не тебе. "Политические габотники... упгавляют службой... шпионов"... Гм... Как интегесно, а, Настенька? Но пгичем тут по-го-се-нок?

-- Не знаю... - Настенька насупилась и приготовилась заплакать.

-- А кто такой Фугманов? Я не знаю такого в ВЧК! Может, это аббгевиатуга? Не, батенька, навгядли. Но в этом товагище Исаеве опгеделенно что-то есть! Все, понимаете, дугью мучаются - да, именно дугью! - а он самоотвегженно задегживает белогвагдейского... гм... Нет, погосенок тут опгеделенно не пгичем! Опгеделенно! Ну вот что, Настенька! Гисуйте пгиказ! Фугманова и этого... Как его? Диму, который целовался - ишь ты, социалистическое отечество в опасности, а он - целоваться! - найти обоих, агестовать и гасстгелять, а Исаева - гм, вы только подумайте, все... Да, пиши, Исаева - доставить мне лично ля беседы! Да, а пги чем тут Чапаев? Он утонул или не утонул? Я в какой-то пгодажной газетенке читал, что, вгоде, утонул! Выясните, пожалуйста... Если утонул - можете не докладывать, и так все ясно... А если нет - сами гешите, или утопите для соответствия... Ой, не падайте же в обмогок, ковег испачкаете!... или, еще лучше, гасстгеляйте... Чтобы сгазу... Ишь, какая политическая пгоститутка!

От таких громких слов вождя перепуганная Настенька пулей вылетела из кабинета.

-- Выходит, я пгоизвожу на пгекгасный пол впечатление, - сказал Ленин самодовольно, проводя по лысине расческой. - Магкса, что-ли, почитать? - продолжил он мечтательно. - Или самому чего написать?

Пьер Безухов сдался без боя.

Просто-напросто, увидев в окно, что Ржевский несет на граблях что-то серо-коричневое (это были запасные кальсоны Фурманова), он высунулся в окно и закричал "Нихт шисн!"

-- Э, мужики, он просит не стрелять! - пояснила сзади Анка.

-- А мы не будем, - сказал Василий Иванович. - Мне его рожа ндравится, он у нас поваром будет!

-- Вот еще, - сказал Пьер напыщенно, но направленный на него автомат заставил его сменить мнение.

Через две недели спокойной жизни в городе Засрюпинск произошло событие, круто изменившее дальнейшую жизнь Петьки Исаева и сделавшую что-то непонятное с жизнями Василия Ивановича и Фурманова.

Началось все с того, что утром около хаты на краю села, в которой располагался начдив с какой-то приблудной бабой, остановилась большая черная машина Откуда Следует.

Из нее вылезли трое в военной форме и, отпихнув бабу в неглиже, вошли внутрь.

-- Фамилие? - спросил один из них просыпающегося Чапаева.

-- Чье?

-- Твое.

-- Чапаев, а ты что за птица?

-- Начальник я, - сказала птица. - Ты, что ли, начдив будешь?

-- Ну, я...

-- Гм... У меня тут странное что-то написано про тебя: "утопить или расстрелять по усмотрению начальника...".

-- Я тебе щас усмотрю! - Василий Иванович потянулся за маузером, и все трое в военной форме с почти что поросячим визгом вылетели наружу.

-- Ладно, - сказал начальник, поправляя сбившуюся на бок фуражку. - С этим потом. Или скажем, убег при попытке к бегс... Тьфу, бред какой-то! Ну, в общем, не в ем дело, у меня приказ - спроводить. Но не этого, а какого-то П. Исаева. Пойди спроси этого про Исаева! - сказал начальник одному из, надо полагать, подчиненных.